Я пожал плечами:

— Это твое дело…

— У нас очень хорошие отношения.

— Дай бог вам счастья и здоровья.

Я подвез ее к самому подъезду. Она чмокнула меня в щеку — «пока-пока, вы бы в гости заехали…» — и выпорхнула.

Я взглянул на часы — одиннадцатый час. Она с ночевкой? Или я чего-то не понимаю?

Еще раз пожал плечами. Не мое это дело. Не мое.

Желание обладать сразу всем и всеми может привести к весьма непредсказуемым результатам.

Невеста горшечника

Говорят, браки заключаются на небесах. Я вам сейчас расскажу об одном таком браке: история из семейной копилки.

Еще раз повторюсь: перед заключением брака заинтересованные стороны не стеснялись задавать вопросы о достатке семьи жениха или приданом невесты. В первую очередь оценивалось как общественное, так и материальное положение семей. Ни о какой любви речи не шло. Благословили родители — иди замуж, женись. «Стерпится — слюбится» — так говорили. Чаще всего никто не спрашивал согласия жениха и невесты. Сыновьям и дочерям полагалось безропотно покоряться родительской воле и молить Бога о том, чтоб суженый или суженая полюбились. Зачастую жених и невеста до свадьбы даже знакомы не были. Собственно говоря, во многих странах Востока так и до сих пор происходит.

Но вернемся к нашим обычаям. Родители жениха, а бывало, что и невесты, засылали сваху, на разведку, так сказать. Сваха имела обширную базу данных и могла безошибочно потрафить родителям, предложив несколько возможных женихов или невест в соответствии с требованиями заказывающей стороны. Свахи знали, у кого какое приданое, а у кого долги, кто играет, кто пьет, у кого какое здоровье, чин, перспективы, амурные делишки на стороне и прочее… Это в городе. А в деревне — там все на виду. И родители заранее договаривались, били по рукам, «запивали» своих чад. Но бывало, что и из другого села засылали сватов, тогда, конечно, присматривались к чужакам, проверяли.

Опять же многое зависело от имущественного состояния собирающихся породниться семей. Поэтому о приданом родители начинали беспокоиться заблаговременно, чуть ли не со дня рождения дочери. Семья должна была во многом себе отказывать, чтобы обеспечить будущей невесте приданое. Девка в семье — пустые траты. Землю на нее не давали, только на сыновей. А приданое — вынь да положь. «Бесприданница» могла остаться без мужа или быть негативно принята новой семьей. Правда, природная красота девушки порой становилась пропуском в семейную жизнь с человеком зажиточным. В случае если богатый сватался к бедной, то он и брал на себя расходы по приобретению приданого. «Взяли за красоту», — говорили о бесприданнице.

И чем богаче семья, тем больше приданое, тем выгоднее брак.

Вот что рассказывала одна из теток моей жены. Род их происходит из крестьян, причем крестьян зажиточных, никогда не бывших в крепости. У прапрадеда помимо всего прочего еще и мельница имелась. Жили богато по деревенским меркам того времени. Но и семья была большая, сыновья, дочери… У каждой, конечно, сундук с приданым. Многие желали породниться, потому как у мельника и денежки водились. Мельник старших сыновей женил, дочери подросли. Сваты стали приезжать. Но он особо не торопился, выжидал. Да и жаден был, говорили…

Одна из дочек возьми да и влюбись в горшечника, ну и он в нее тоже. Жил парень совсем рядом. Хозяйства никакого. Сам да мать-старушка. Одним словом — голь перекатная. Мельник таких в упор не видел.

А тут — нате вам! Жених сам завалился, шапку с кудрей сдернул, помялся с ноги на ногу да и брякнул: отдай, мол, за меня дочку. Мельник глянул исподлобья и прогнал незадачливого прочь. «Ходят тут всякие! А потом подштанники пропадают!» У мельника, между прочим, мечта была — в купцы хотел выбиться, и вроде был у него на примете один жених из города, как раз купеческого звания. Вот на него-то и рассчитывал мельник.

Горшечник несолоно хлебавши побрел прочь с мельникова двора. А невеста, узнав о случившемся, сначала тоже поплакала, погоревала. Мельник приказал никуда дочь не пускать, запереть в избе, чтоб не вздумала к горшечнику сбежать. А чтоб не бездельничала, велел сундуки перебрать да приданое свое проверить. Девушка взяла свечку и отправилась в клеть, где ее сундук стоял. И уж как там все случилось, никто не знает, только невестки старшие заметили дым. «Горим! Горим! Пожар!» А время — самая страда, конец лета. Все в полях да на огородах. Пока прибежали, да пока потушили, считай, клеть с сундуком начисто сгорела. Избу еле отстояли. Хорошо, на соседей не перекинулся огонь, время летнее, жаркое. Сначала думали, сгорела мельникова дочка, но оказалось — нет, успела выскочить, только очень испугалась.

Через некоторое время горшечник опять пришел к мельнику: «Отдашь дочку-то?»

Тот злой как черт. Убытков сколько понес! «Нету, — говорит, — приданого, сгорело все».

А горшечнику того и надо:

— Без приданого возьму.

Мельник желваками поиграл, подумал и кивнул: «Бери!»

Горшечник, недолго думая, забрал свою невесту из родительского дома и обвенчался с ней.

О своей дочери мельник и вспоминать не хотел. Совсем бирюком стал, поселился на мельнице, домой — ни шагу. Поговаривали, он там у себя деньги прячет. Старшие сыновья несколько раз обращались за помощью, хотели отделиться, все-таки свои семьи, а живут все в одной избе с женами и детишками. Но отец только хмурился и молчал в ответ. Нрава был сурового, особенно не подступишься. Ну и отстали от него сыновья. Как-то там избу расстроили, расселились попросторнее и жили.

А горшечникова жена родила одного за другим деток, в гости приходила веселая да нарядная. Невестки удивлялись: «Неужто так хорошо живут? Мы-то думали, они с голоду пухнут…»

Нет, не пухли. Хорошо жили. Не богато, но в достатке. Никогда не ругались, никаких скандалов не слышно было. А ведь хозяйства — кот наплакал.

Горшечникова жена рассказывала родне:

— Мы с мамашей быстро со всем управляемся, а как управимся, с детками играем, песни поем да чай пьем.

А как ярмарка, нагрузит горшечник полный воз горшков да плошек, жена нарядная сверху — и едут. Расторгуются, обновок накупят, обратно полный воз добра везут.

А горшечникова жена приговаривала:

— У батюшки в богатом дому жила, по локоть руки в навозе, а замуж за бедного вышла, живу как барыня, ручки беленькие, чистые.

Так и прожили всю жизнь в любви и согласии, никто их не тронул. Даже когда всех в колхозы загоняли, горшечник вроде как рабочим оказался, в какую-то артель его записали и забыли.

А с мельником вот что вышло: стала к нему молодая вдова похаживать. Когда до сыновей дошли слухи, они испугались. Конечно. А ну как окрутит отца молодуха, он и женится на старости лет, плакали тогда их денежки: молодая жена все к рукам приберет. Ведь не от неземной любви она к старику на мельницу бегает, знает небось про кубышку. И обидно было сыновьям мельника. Ведь деньги-то и они наживали, и их трудом копилось богатство. А как теперь взять?

А никак. Правда, не успел мельник жениться на молоденькой. Удар его хватил. Так и помер… а когда сыновья стали кубышку искать — нашли только пустой схорон. Выгреб кто-то денежки подчистую.

Приступили к вдове, а та: «Знать ничего не знаю!»

А потом собралась тихонько и — только ее и видели. Укатила.

Кому жаловаться? Кто эти деньги видел, кто считал? Да и были ли они? Погоревали сыновья мельника и руками махнули. А тут война, революция… не до богатств стало. Распалась семья, обеднела. И скоро забыли совсем и о жадном мельнике, и о его украденном богатстве.

P.S.

Недавно позвонила Лена и попросила поехать с ней к Насте. Настя только что родила третьего ребенка — девочку. И у нее возникли какие-то проблемы с мужем. В общем, надо было навестить, потому что муж вроде бы из дома ушел, Настя одна с тремя детьми в деревне… некому в магазин сходить.

Мы молча собрались и поехали. По дороге прихватили Лену, заскочили в супермаркет, набрали еды, подгузников, детского питания.

Примчались.

Была ранняя сырая весна. Деревья еще стояли голые, но днем припекало солнце, и снег почти весь растаял.

В Настиной деревеньке весна чувствовалась и острее, и как-то по-особенному. Я наконец увидел и церковь с высокой колокольней, и Настины хоромы с разноцветными стенами, правда, побелка поблекла, и дом выглядел отсыревшим, нахохлившимся.

Во дворе вдоль дощатого забора черными грудами еще лежал снег. У крыльца валялись детские игрушки. Под навесом были разложены забытые инструменты.

Настя обрадовалась нам. Потащила смотреть новорожденную. Ребенок как ребенок, я в младенцах не разбираюсь.

Илья вырос. Скоро в школу. На правах старшего, по приказу матери, сходил на родник, принес воды.

Настя прятала глаза, благодарила за привезенные продукты. Показывала нам фотографии, с умилением рассказывала о Толике. О том, как он любит дочь, как ее любит бабушка…

Как выяснилось, любят они только первую — Валюшу. А младшенькая — Лиза, та, что лежала на широкой софе в подгузнике и сучила ножками, вот эта девочка и стала причиной конфликта.

Постепенно Настя рассказала о том, что Толик был очень недоволен рождением этого ребенка. А Настя и сама не знала, что беременна. Она кормила Валюшу грудью и думала, что не забеременеет, пока кормит. Аня с Леной переглянулись удивленно.

— Откуда такая уверенность? — уточнила Аня.

— Ну… говорят, — неопределенно ответила Настя.

— Насть, ты же взрослая женщина! Как можно не знать элементарных вещей!

Признаюсь, не люблю я бабских разговоров на тему, кто как рожал и у кого когда месячные и прочее. Но деваться некуда, сидел, слушал.