После обряда всех гостей приглашали к столу, который назывался «поклонным», «поцелуйным», «сырным» или «княжим». Застолье сопровождалось играми и забавами, а ряженые и гости пели непристойные частушки. Для второго дня приберегались самые срамные. Заметьте, сегодня их по-прежнему поют, причем репертуар заметно расширился, народное творчество выдает все новые и новые перлы эротической поэзии.

Одновременно гости устравали новобрачной разные испытания, в которых она должна была продемонстрировать свои навыки работницы и хозяйки. Молодуха топила печь, подметала полы, ходила за водой, готовила обед. При этом гости всеми способами старались ей помешать: то бросали на пол мусор вперемежку с деньгами, то опрокидывали тесто, то разливали принесенную ею воду, то просто отвлекали разговорами и забавами. Избавить молодую от назойливых гостей мог только муж. Он беспрестанно потчевал гостей водкой, и они на время отставали.

Традиционная русская свадьба, как правило, длилась три дня, но могла продолжаться и дольше. Неподготовленному человеку было опасно появляться в сибирском селе во время свадебного сезона. Останавливали всех проезжающих и поили до полусмерти, а то и до смерти. Свадьбы играли всем селом, одну за другой, не просыхая до самого Филиппова, или Рождественского, поста.

Царские свадьбы праздновали более прилично, не отступая от традиционного ритуала. Продолжались они несколько дней. При этом на второй день свадьбы готовили упомянутый выше княжий стол, на третий — стол от царицы, на четвертый — стол для духовенства, во все последующие дни — столы для других сословий. Все гости подносили дары царю и его жене. Царь в ответ тоже не скупился и щедро одаривал своих подданных деньгами и едой. Кроме того, он посещал богадельни и тюрьмы, отпускал на свободу узников, посаженных за мелкие провинности и долги.

Молодожены

Мы редко виделись с Настей после ее замужества. Жена с ней созванивалась, конечно. По-моему, даже встречалась, а я как-то не стремился. Да и не до того было. Слышал краем уха о том, что Егор в институт не вернулся, устроился на работу в автосервис, чтоб содержать семью.

Позднее сам Егор признался: автосервис, а точнее магазин автозапчастей, принадлежал его дяде. Дядя на работу его, конечно, взял, но платил весьма условно. Постоянно приходилось клянчить деньги у родителей. Отец отдал Егору старую «шестерку», и молодой муж время от времени подрабатывал извозом. Но от «жигуленка» проку было мало, он сыпался, и большую часть времени Егор занимался его ремонтом. Когда «жигуль» стоял на приколе, а он чаще стоял, чем ездил, Егор упрашивал дядьку, и тот давал покататься на своем «мерине». Тоже не новом, но все-таки. И надо же было такому случиться, но Егор попал в аварию и разбил «мерина» вдребезги, сам, слава богу, не пострадал. Состоялся весьма неприятный разговор с родственниками. Принципиальный дядька обязал Егора выплатить деньги за ремонт, хотя ремонтировать там было нечего. Да и средств у Егора никаких не было. В наказание у него отобрали «жигуленка» и перестали платить даже те жалкие крохи, что он получал раньше. Настя в декрете, денег нет и не предвидится. За квартиру платила мама Егора, она же передавала продукты. Что-то перепадало от родителей Насти.

Зная Настин характер, я, честно говоря, удивлен ее терпению. Она продержалась два года.

Встретились мы во время очередной ежегодной тусовки. На этот раз Витя Воронец пригласил под Питер, смотреть дом, доставшийся ему в наследство. Он к тому времени уже был женат на своей Маше.

И отправились мы большой компанией, почти все с маленькими детьми, с кучей вещей, на машинах.

Оказалось, проехать к заброшенной деревне, где находился Витин дом, очень сложно. Если, конечно, у вас внедорожник или трактор, то проблем нет, а на легковушках по проселочной дороге, причем довольно условной — две разбитые колеи, по которым два раза в неделю в деревню наезжала автолавка, — удовольствие то еще!

Ситуация осложнялась тем, что всю неделю шли дожди и дорога раскисла. Если бы мы поехали через лес, то завязли бы по самые уши, там болота. А через поля потихоньку добрались. Риск, конечно, был, но когда мы приехали в этот забытый богом и людьми медвежий угол, все как один оказались покорены диковатой красотой заброшенной деревни, почерневшими от времени избами, лесными озерами с водой кристальной чистоты, тропинками, еле заметными в густой траве, запущенными садами, неведомо кем и неведомо когда посаженными.

Витина изба стояла чуть особняком и выглядела совсем по-сказочному, с резными балясинами крыльца и наличниками на окнах, темными сосновыми бревнами, вросшими друг в друга, островерхой, насупленной крышей.

— Ей больше ста лет, — сказал Витя, похлопав ладонью по перилам.

Мы уважительно покивали головами. Ворон торжественно открыл рассохшуюся дверь:

— Прошу!

И мы потащили в дом орущих младенцев и многочисленные сумки, пакеты, рюкзаки…

Впечатлялись.

— Ах, это что такое? Печь? Настоящая? — восхищалась Настя.

Витя был снисходителен:

— Разумеется, настоящая.

— Русская печь? Да? — уточнила Настя. — Надо же… а я совсем не так ее себе представляла…

— А как?

— Ну… — она сделала неопределенный жест рукой, — такая, как в мультике… — И все рассмеялись, потому что она была единственной из нас, кто никогда не видел русской печи и не бывал в деревенской избе.

— Подождите-ка, я вам кое-что действительно ценное покажу, — пообещал Виктор. Он вышел в сени и вернулся с ведерным самоваром.

— Вау! — Настя захлопала в ладоши и запрыгала. — Я знаю, что это! Какой красавец! Пузан! — Она любовно провела ладонью по округлому боку. — Серебряный?

Виктор усмехнулся:

— Нет, серебряный такого размера стоил бы бешеных денег.

— А медали? — Настя указала на металлические кругляшки.

— Тогда на всех самоварах медали лепили, для форсу, наверное, — предположил Виктор.

— Нет, это, скорее всего, награды с выставок, в Нижнем проходили торговые ярмарки, и там лучшим товарам присваивали всякие награды, — поделилась своими знаниями жена Виктора — Маша. — У моего деда есть наподобие, правда, он уже не рабочий. Интересно, а этот как?

— Ой, мы можем попить чай из самовара! — восхитилась Настя.

— Попробуем, — пообещал Виктор.

Насте непременно захотелось научиться ставить самовар, Маша собралась по воду, она так и сказала «пойду по воду». Она обнаружила в сенях древнее коромысло, прихватила его и пару ведер, оставшихся еще от прежних хозяев. Мы хотели сами сходить, но Маша улыбнулась и покачала головой:

— Дайте хоть вспомню, как это делается.

— А где воду набирать? — спросила Настя.

— В озере, где же еще, — пожала плечами Маша.

— Да вы что! Ребята! Нет, из озера никак нельзя!

— Можно-можно, — успокоили ее, — здесь отовсюду родники бьют, чище не бывает.

Настя приехала с Егором, но мы уже знали, что они не вместе. Расстались, он жил у себя дома, она оставалась на той самой съемной квартире. Никто ни о чем у них не спрашивал, мало ли, какие у людей обстоятельства и отношения. Егор выглядел спокойным, немного отстраненным. Все больше занимался с маленьким сыном. Настя, когда замечала его, бросала что-нибудь недовольное: «Оставь, не так…», «Я не это просила», «Займись, наконец, делом!». И всякий раз он как будто пугался ее окриков и замечаний, опускал голову и начинал излишне суетиться. Естественно, раздражая ее еще больше.

— Егор, проверь, пожалуйста, подгузник у Илюши, разбери вещи, а я пока посмотрю, как там Маша. — И Настя убежала.

Мы с Виктором отправились во двор, колоть дрова.

У него там лежало сухое бревно, его надо было распилить, разрубить — на месяц точно хватит.

Нашлись и пила, и топор, правда, пилу надо было править, а у топора рассохлась рукоятка. Ну да ничего.

Из дома слышались женские и детские голоса. Вокруг зудели комары, солнце клонилось к вечеру, пахло травой, нагретой землей, грибами… я поднял голову и увидел женщину, несущую воду. До меня не сразу дошло, что это Маша. Она шла в высокой траве, точнее, не шла, а плыла, так величаво и неспешно, будто не тяжелые ведра, а саму себя несла напоказ добрым людям. Резное коромысло лежало на плечах — не качнется, полные ведра — не плеснут. «А сама-то величава, выступает, словно пава…» — пришло на ум. Следом семенила Настя в растянутом свитере и обрезанных джинсах:

— Можно мне попробовать?

Маша остановилась:

— Бери…

Она помогла Насте переложить коромысло.

— Тяжелое, — пожаловалась Настя, согнувшись.

— Ты плечи не напрягай, расслабь, — посоветовала Маша, — вот так.

Настя с застывшей на губах улыбкой осторожно двинулась к крыльцу. Виктор, взглянув на нее, усмехнулся.

— Маш, где ты научилась? — спросил я.

— Ты насчет коромысла? В деревне, где же еще. Меня девчонкой мама в Карелию возила, и в Подмосковье, если поискать, этого добра тоже хватало. Сейчас-то, конечно, экзотика, а раньше попробуйте-ка натаскать воды в руках! Отвалятся! А с коромыслом гораздо удобнее и устаешь меньше.

Тем временем Настя боком взобралась на крыльцо и попросила открыть двери.

— Ставь на лавку, — подсказала Маша, помогая Насте снять ведра с коромысла.

Из дома навстречу выкатился Егор с маленьким Ильей. И снова посыпалось: «Куда ты?.. Прямо под ноги!.. Постой!.. Возьми ведра!.. Егор, ты что, специально?! Оставь ребенка! Оставь, я тебе говорю! Я сама!»

Я отвернулся, чтоб не видеть униженного мужика. Пока Настя воспитывала Егора, Маша подхватила ведра и унесла в дом.

— Вить, — крикнула в окно, — самовар где ставить?

— Сейчас! — отозвался он.