Чтобы оправдать неуместно-праздничный вид, я протянула «избитые» фотографии. Те, на которых мое лицо было похоже на некрасивую монголку, покусанную пчелами.

– Твой муж много зарабатывает? – спросил Он, возвращая фотографии.

Я ответила.

– Да, с такими деньгами он быстро найдет маму для вашего сына, – сказал он.

Великолепное чувство юмора. В любой ситуации, как бы ни было плохо… Конечно, смех – лучшее лекарство.

Я поймала себя на улыбке. Не вымученной – мне действительно стало легко и спокойно.

– С этой минуты можешь больше не терзать себя. Иди домой, займись дочкой, я думаю, все будет хорошо.

– А если не будет – что делать? – осмелела я.

Он повысил на полтона голос и сказал:

– Ну, ты себя, умную, будешь слушать или меня?

Я молча закивала головой и встала прощаться.

Мы подошли к двери, Он взялся за ручку… потом неожиданно повернулся ко мне и тихо сказал:

– У меня у самого внуки. Я понимаю, как тебе должно быть больно.

Всю чужую боль Он пропускал через себя – я увидела это по глазам. «Сострадание есть высочайшая форма человеческого существования», – сказал Ф. М. Достоевский.

Когда через три месяца я снова пришла в офис, он выглядел великолепно. И я поняла почему.

Он знает, что в нем нуждаются. Он делает добро, и оно к нему возвращается.

Глава IX

После той памятной встречи началось возрождение.

Утро начиналось уже не с сигарет, а с молитвы.

Коврик на пол перед иконой и минут пятнадцать на коленях вместо зарядки акафист «Нечаянная радость» и молитва Пресвятой Богородице.

Лялька поначалу крутила пальцем у виска, но потом привыкла и даже соблюдала тишину во время священнодействия.

Потом я ехала на Таганку, в монастырь св. Матроны Блаженной. Святая Матронушка, как ее называют паломники, покровительствует женщинам и семье. Верующие и обделенные идут сюда прикоснуться к мощам и поставить свечки.

– И ему поставь, деточка. Поставь, поставь! – посоветовала пожилая женщина, с которой я разоткровенничалась в ожидании своей очереди.

– Как можно! – удивилась я. – Ведь ставятся свечи за здоровье дорогих тебе людей. А он – враг.

– Не молись о его смерти – молись, чтобы он не ушел от всех земных зол. Поставь свечку врагу своему – только делать это нужно, искренне желая ему здоровья, а не с мыслью «ставлю врагу своему свечку за здравие, чтоб он от этого сдох поскорее».

– И что будет? – заинтересовалась я.

– Либо он станет твоим другом, либо Бог его накажет. Проверяла на себе! – убежденно ответила женщина.


За окном снова был май, и все было точно так же, как в тот майский день, когда мы познакомились…

Мы прошли все сезоны любви: и весеннее цветение, и страстное лето, и спокойную степенную осень, но остались именно в холодной, злой и бесплодной зиме.

Мы пропитали себя враждой и жаждой мести.

Бег по замкнутому кругу… Куда дальше?

– Прости его, – сказала мне известная певица перед концертом.

– Ни за что! – ответила я.

– Прости. Тебе самой станет легче. Тебя съедает ненависть к нему. Только прости в душе – не на словах. Честно. Ты увидишь, что тебе легче станет дышать.

– Это сейчас-то, когда близка моя победа? Зачем?..

– Только сильные умеют прощать. Это не я сказала… – улыбнулась она и продолжила гримироваться.


Машину пришлось продать. Хоть какие-то деньги…

Оставила лишь себе на память бумажку, которую Роберт прилепил на лобовое стекло в день вручения подарка.

«Малышу за малыша».

Выбросить ее я не смогла… Ведь она была написана рукой мужчины, которого я когда-то так любила…

Концерты постепенно восстановились, но средств для покупки новой машины все равно не хватало.

Шофер Блекина возил меня с утра до вечера безотказно.

Продолжать пользоваться добротой человека, которого ты даже никогда не видела, было уже наглостью.

Я вытащила заветную коробочку с желтым бриллиантом. Покрытый множеством граней, при свете галогеновых ламп зажегся, вспыхнул разноцветными огоньками и игривыми искрами благородный камень!

Он сиял всеми цветами радуги и радовал непревзойденной красотой.

Жаль расставаться с ним, но по-другому мне не решить своих проблем.

Я еще долго сидела и разговаривала с бриллиантом.

Прощай, Степан Палыч! Вам – заниматься политикой, а мне – забыть о вас, как о прекрасном сне… А может, это и был сон?

Только колечко реально.

И продать его оказалось непросто: украшения – сомнительное капиталовложение. Покупаешь дорого – продаешь уже за полцены.

Как бы там ни было, за эти самые полцены я все-таки упросила купить кольцо хозяйку одной картинной галереи. Она позвонила мужу и назвала цену вдвое больше, он безропотно согласился.

Интересно, он ее бьет? А если бьет – она его прощает?

В любом случае без денег она точно не останется. Молодец!

В тот же день я вернула Блекину долг. И обрадовалась больше него. Для него это лишь деньги, а для меня – самоуважение.

Блекин оказался психически нормальным мужчиной лет сорока пяти, с внешностью сумасшедше-обаятельного Бармалея.

Мы встретились в Петровском парке. В первомайские праздники там всегда бывает много народу с детьми. Я «натаскивала» себя на адекватность мировосприятия. Ну и что? Скоро и я так же буду гулять со своим сыном. И незачем больше отводить глаза от колясок и счастливых мамаш.

Блекин шел рядом и монологом исповедовался.

– Зачем ты подругу мою напугал? – поинтересовалась я. – Она решила, что у тебя паранойя.

– А это я так женщин проверяю. Несу им всякий бред. Если испугалась – значит, можно продолжать знакомство. А если на все согласная (шизик и алкаш – ничего себе!), значит, хитрая. А хитрых я не люблю.

– А мне почему помог?

– А ты сразу напрямик ломанулась. Мне понравилось…

– Послезавтра суд по гражданскому… Думаю, все будет хорошо. Приглашаю тебя в ресторан. Ты хоть выпиваешь или это тоже фантазии?

– Ну, почему же, – обиделся Блекин, – я алкоголик. На самом деле.

Мне показалось, он произнес это с гордостью.

– А в чем это выражается? – решила я сравнить мужа и Блекина.

– Ну, как… Пью недели две непрерывно. Потом «капельница» приезжает и выводит меня из запоя. И так всю жизнь.

Я удивилась:

– А как же ты свой бизнес ведешь? И весьма неплохо!..

– Пока пью, конечно, начинают подворовывать. Потом прихожу в себя, половину увольняю и преумножаю потери.

– Так, если бы ты работал без сбоев, то, наверно, был бы уже миллионером! – порадовала я его.

Но он махнул рукой.

– Что ты! Мне это не нужно. Я по-другому устроен. Все равно все деньги раздам. Я вижу в этом свою миссию на земле – помогать нуждающимся.

Мне захотелось сказать ему что-нибудь очень хорошее.

– Знаешь, Блекин, ты очень талантливый бизнесмен. И необыкновенный человек. Хочешь, мы будем дружить?

– Конечно! – чистосердечно обрадовался Блекин, целуя меня в щечку.

– Слушай, хотела тебя спросить… А почему тебе нравятся только двадцатилетние девочки – ведь у вас такие разные интересы? – спросила я, рассчитывая на солидные умозаключения моего нового друга.

Он внезапно остановился, схватил меня за руку, и глаза его округлились:

– А ты знаешь, какие у них попки?!

В назначенный день суд рассмотрел лишь заявления о разводе и, не найдя разногласий, развел нас.

Я демонстративно жала руки адвокату, нарочито весело благодарила суд, но, вернувшись домой, разревелась, а вечером напилась как свинья с Блекиным в ресторане.

И даже не пыталась себе это объяснить. Есть что-то в женской психологии, не поддающееся никакому объяснению…

Рассмотрение вопроса о ребенке суд перенес… на июль месяц. Период отпусков и всякое такое… Можно понять.

Но я уже реагировала на все спокойно. И не сомневалась, что скоро увижу своего сына.

По слухам, доходившим до меня, я узнала, что у Вани уже вылезли все зубки, он говорит «папа», а на родной макушке торчит светлый непослушный вихор. Он забавный и смешной. Если не успевает на горшок, кричит сам себе «ай-яй-яй-яй».


Расплатившись с долгами, я наконец-то купила машину. Конечно, не такую дорогую, как предыдущая, но вполне вместительную и комфортную. На заднем сиденье уютно пристроилось детское кресло, купленное в тот же день в «Совенке».

Все было готово к возвращению Ивана.

Судебное заседание по определению места жительства несовершеннолетнего Ивана проходило на третьем этаже.

Возле входа по-прежнему звенел металлоискатель, и охранников не было вообще. Наверно, они ушли в отпуск.

Возле дверей небольшого зала на стульях сидели истица и ответчица. Последняя с видом оскорбленной добродетели, а другая – с огнем праведного гнева в глазах. Рассматривался коммунальный вопрос: соседка сверху постоянно заливает нижнюю. Были приятельницами – теперь судятся. Обеим лет под семьдесят. Мне объяснили, что они здесь постоянные клиентки.

Секретарь вышла и назвала их фамилии. Старушки поспешили в зал.

Следующими были мы.

Мой адвокат невозмутимо читал свежую газету, а я тихо переговаривалась с Люсей, которая вызвалась быть свидетельницей.

Адвоката Роберта еще не было.

«Неужели опять перенесут?» – с тоской подумала я, поглядывая на лестницу.

И в этот момент показалась голова Роберта. Он поднимался вместе с адвокатшей, она что-то доказывала, жестикулируя.

На всякий случай я переместилась поближе к адвокату. Все-таки разряд по боксу…

Роберт направился прямо ко мне и, поздоровавшись с адвокатом, тихо попросил: