Семья — то, что у меня внутри.

Моя семья меня убивает…

С огромной неохотой поворачиваю ключ в замке, стараясь делать это тихо. Полька трепалась, что они с матерью собираются уехать из города на выходных. Хоть бы дома никого не было. Я быстро соберу вещи и уйду. Но мои мечты и чаяния не оправдываются.

— Настя? Что ты здесь делаешь? Что ты хотела? — глупо звучат вопросы отца, лишь подчеркивая несуразность ситуации.

Я — в свой собственный дом пробирающаяся, будто воровка.

Отец — глядящий на меня, словно я здесь никто.

— Что? Или мне уже специальное разрешение нужно, чтобы в свою квартиру войти? Если так, то вам стоит поменять замки.

Поначалу я не распознаю странный взгляд, каким он окидывает меня. Пытаюсь пошутить, но мои задетые чувства, — потоптанная матерью гордость, уязвленное самолюбие, — как фильтр, просеивают только злость.

— Кто дома? — спрашиваю, слыша шум воды в ванной.

Отец медлит с ответом, топчась в прихожей. Когда дверь в ванную распахивается и из нее выплывает полуголая девица, стыдливо завернувшаяся в полотенце, все становится предельно ясным.

— Вот это да, — стою столбом, забыв снять второй ботинок. — Полагаю, нет нужды, спрашивать, кто это.

На минуту мой родитель скрывается в спальне и что-то рявкает своей девке. Я быстро скидываю обувь и бегу в комнату. Выгребаю кое-какие оставленные вещи, стягиваю с вешалки шубу. Утрамбовываю в сумки все, что собираюсь забрать.

Черт, не могу найти золото.

— Настя…

— Где золото? — Стараюсь не смотреть на отца.

— Давай кое-что проясним, — нервно говорит он, застыв в дверях.

— Где золото? Ты не знаешь? Часы, кольца, цепочка. Что вы мне подарили. Я раньше держала все в шкатулке, а сейчас не могу найти, — говорю так быстро, что не хватает дыхания. Не даю ему сказать ни слова, потому что не хочу слушать его нелепые оправдания, пусть перед матерью оправдывается.

— Мать в сейф убрала. — Он отправляется в кабинет за моими побрякушками, а я мысленно благодарю Ника за то, что так долго не хотел выпускать меня сегодня из постели. Немногим раньше я стала бы свидетельницей отцовской измены.

От этой мысли мне хочется плеваться. Меня откровенно тошнит от этой пошлости. Нет, не от обиды за мать — от грязи и лицемерия, в которых утонуло мое семейство.

Отец возвращается и кладет на стол бархатный мешочек. Раскрыв его, обнаруживаю все то, что искала.

— Настя, ты уже взрослая, и я могу говорить откровенно…

— Ключи. Где ключи от моей машины? Я машину забираю. Покаталась Полька и хватит.

— Машина у дома, — вздохнув, отец уходит за ключами.

Я беспорядочно заталкиваю вещи в сумку и застегиваю молнию.

— Мы с твоей матерью так давно знакомы, что уже наскучили друг другу.

— Не надо. Тебе нет нужды объясняться. Я ничего не спрашиваю. Я ничего не хочу знать. Умоляю, избавь меня от этого.

— Ты не спрашиваешь, но я хочу сказать.

— Ладно. — Я бросила шубу, которую пыталась аккуратно сложить во вторую сумку, и встала, подбоченившись. — Какого черта ты ее притащил домой? Какого черта она рассекает по квартире в моем полотенце? Какого черта ты не поволок ее в гостиницу? — Мной овладевает сильное волнение. Начинают дрожать руки, и срывается голос. Наверное, так рушится привычный мир. Одно дело знать, что все плохо. Другое дело — видеть своими глазами. Почти трогать, почти прикоснуться.

— Послушай, я не собираюсь бросать вас. Не собираюсь разводиться, я никогда не оставлю твою мать.

— Ты знаешь, после увиденного меня это слабо утешает. Сколько этой девке лет? Она не старше меня, по-моему.

Молчание разоблачает отца.

— Господи, меня реально от вас тошнит. Еще меня жизни учите.

— Потому что ты еще жизни не знаешь. У тебя только мечты и идеальные представления.

— Слава богу, что они у меня вообще есть!

— Наши представления часто не имеют ничего общего с реальностью. Ты сама в этом убедилась.

— Ага, самое время пофилософствовать, — саркастически усмехаюсь я.

— Думаешь, у тебя все будет по-другому?

— Не знаю, как будет у меня, но так, как у вас, я точно не хочу.

— Ладно, — обреченно вздыхает отец, — может, когда-нибудь мы еще об этом поговорим. Не бывает только черное или белое.

— Надеюсь, что нет. Не поговорим. Поможешь сумки в машину отнести?

— Конечно.

Папа помогает мне отнести сумки. Сует их в багажник, а мне сует деньги. Сумма довольно крупная, не помню, когда у меня столько было.

— Это что?

— Деньги. Они всегда нужны. Не могу же я тебя отправить с пустыми руками.

— Правда? Ты решил обо мне позаботиться?

— Как с тобой сложно, — раздражается он, — ты во всем ищешь подвох.

— Подвох? Вы практически перестали давать мне на жизнь. Чтобы хоть как-то содержать себя, я пошла работать. И именно сегодня ты вдруг решил не отпускать меня с пустыми руками. Конечно, во всем этом нет никакого подвоха, я все придумываю. Знаешь, ты будто покупаешь мое молчание, и это противно.

— Какие глупости, — усмехается он.

— Или мать знает о твоих похождениях? Знает, — тут же отвечаю сама себе.

Знает. Именно поэтому на лице отца я не вижу сожаления. На нем можно прочитать раздражение, недовольство, но только не вину. Не сожаление.

Мой первый порыв, разумеется, швырнуть деньги папаше в лицо, но тут же в памяти всплывает недавний разговор с Никитой, и я решаю не отказывать себе в удовольствии. Деньги мне пригодятся, лишними они не бывают, а родственничкам все равно ничего не докажешь. Притушив свои взбунтовавшиеся чувства, я сую наличку в карман куртки. Отец почему-то не спешит уходить и садится в машину.

— Не думаю, что тебе стоит задерживаться. Тебя ждут, — напоминаю я, нетерпеливо постукивая пальцами по рулю.

— Подождут.

— Ты оставил в нашей квартире какую-то шлюху.

— Она не воровка, можешь не беспокоиться.

— В нашей квартире. Одну. Свою шлюшку!

— Смотрю, ты решила быть предельно откровенной.

— Разве можно по-другому после увиденного? Поэтому положить меня под Дёмку для тебя вполне нормально? Ничего такого, да? Подумаешь, я не хочу. Кого это волнует!

— Настя! Никто не собирается подкладывать тебя… — фыркает он, стискивая зубы. — Мы объединили капиталы, дела идут хорошо. Я не хочу, чтобы что-то менялось. И уж тем более не хочу, чтобы прибыль, которую могу получить я, потекла в карман кому-то другому. Только и всего. Ты могла бы не упрямиться и подумать об этом.

— Я не хочу об этом думать. Это ваши дела, а не мои. Ваши планы, а не мои. По-твоему, все на свете упирается в деньги?

— Да. Если ты до сих пор этого не поняла, то ты, дочь моя, очень глупа.

— Пап, мне пора. Рада была повидаться, — с прохладцей говорю я, совсем неделикатно пытаясь отправить отца домой.

Я устала от этого разговора, слишком много впечатлений за раз. Единственное, что меня греет, — я наконец вернула свою машину.

Отец уходит, и я отъезжаю от дома. Жму на газ, чувствуя, что дышится мне гораздо свободнее. Теперь не придется мотаться по городу на метро или ждать такси. Теперь не страшно где-то задержаться допоздна. Меня даже пробки не раздражают, а музыка в машине орет так громко, что заглушает мои собственные мысли.

***

Никита помогает занести вещи домой. При этом я многозначительно молчу, а он ничего не спрашивает, только смотрит внимательно. Не знаю, что излучает мое лицо, но в теле чувствуется какая-то одеревенелость. Оставив сумки не распакованными, я забираюсь с ногами на кровать и пересчитываю деньги.

— Ого, — смеется Леднёв и присаживается рядом. — Климова, ты внезапно разбогатела?

— Ага. Папка дал. Вспомнил вдруг, что я не святым духом питаюсь. Сегодня пойдем гулять. Имеем полное право. Будем танцевать, пить и вовсю веселиться.

— Тоська! — орет Ник. — Собирайся! Крась губы, сегодня Климова нас гуляет!

— В смысле? — Тося заскакивает в спальню, и я бросаю в нее пачку денег.

— Да! Сегодня будем пить и веселиться!

Подруга ржет, ползая по полу и выгребая влетевшие под кровать купюры. Никита помогает ей, а я заваливаюсь на спину, подложив руки под голову, и недвижимым взглядом смотрю в потолок. Перед глазами у меня девица, завернутая в мое белоснежное банное полотенце. Больше я не смогу им пользоваться. Никогда.

— Мой отец сегодня дома трахал какую-то шлюху, я пришла и застукала их, — тихо признаюсь я, лениво вздыхая.

В комнате устанавливается тишина. Глаза Григорьевой постепенно округляются, рот приоткрывается — какая же Тоська смешная, когда очень удивлена. Леднёв не проявляет особенных эмоций, он садится на стул, обхватывая руками спинку, и ждет продолжения.

— Прям застукала? Прям в процессе? — уточняет Тося.

— Слава богу, аккурат после. Я пришла, она уже была в ванной. Мелкая. Стрёмная какая-то девка. Папаша мог бы найти и получше.

— Я тебе сочувствую, узнать такое, — с заметной грустью говорит подруга.

— Не надо мне сочувствовать, ты порадуйся, что папа пополнил наш бюджет. Чего мне сочувствовать, это ж не Лёднев по бабам носится. Слышишь? Только узнаю, что ты по каким-нибудь бабам собрался, клянусь, яйца тебе оторву.

— Климова, уймись, — спокойно реагирует он. — Понятно, что у тебя стресс, но не зарывайся. Это, если ты еще раз после десяти вечера домой заявишься, я тебе голову оторву.

— Это по работе.

— А мне по барабану.