Глава 11

…если я не ною, это не значит, что мне что-то дается легко,

я просто беру и делаю…

Настя


— Мне сегодня Никита приснился, — сажусь за стол и стягиваю с мокрой головы полотенце.

— Что снилось? — с интересом смотрит на меня Тоська, отпивая горячий кофе маленькими глотками.

— Что-то непонятное. Помню только, что он был какой-то бледный и усталый. Может, он приболел?

Я давно не видела Никиту, да и Тося в последнее время почему-то про него молчит.

— Нет, вроде.

— Ты его видела?

Подруга угукает в ответ и надолго застревает около холодильника, выбирая между кетчупом и майонезом.

— Когда? — не отстаю я. Что-то толкает меня на расспросы. Наверное, это подозрительно невнятное мычание.

— Да вот… пару дней назад… — гундит Тося, но, плюхнувшись обратно на стул, не выдерживает моего выжидающего взгляда: — Все нормально у твоего Леднёва. Жив-здоров и прекрасно себя чувствует. С девкой я его видела.

— С какой девкой? — уточняю, чувствуя предательскую ломоту в груди.

— С его девкой! С той, с которой он сейчас встречается, — быстро говорит Тося, внимательно глядя мне в лицо.

— Он с кем-то встречается? — Аппетит у меня сразу пропадает.

— Да. Причем, это уже вторая. Я его в том месяце видела с какой-то кралей, но не стала тебе говорить. А позавчера он был с другой.

— Ммм, и раз эта уже вторая, ты решила меня не жалеть, — пробую усмехнуться я. — Пойду волосы посушу.

— Насть…

— Что? Мне все равно. Это хорошо… что у Никиты все хорошо, — не оборачиваясь, говорю и ухожу в ванную.

— И ты даже не спросишь, какая она? — орет Тоська, стараясь перекричать шум фена.

— Мне все равно!

Я не хочу ничего знать. Я боюсь узнать что-нибудь такое, что еще больше уязвит меня. Куда уж больше. И так от ревности в глазах потемнело.

Закончив сушить волосы, крашусь и все-таки доедаю остывший омлет. Надеюсь, что одолевшая меня ломота вызвана всего лишь голодом.

Тося оглядывает меня с подозрением:

— Ты вроде к родителям собиралась.

— Я к ним и еду.

— Что-то сильно нарядная.

— Обычная, — натягиваю юбку покороче. — Может, с Демьяном увидимся.

— Настя, не смей.

— Что? — невинно округляю глаза.

— Только не вздумай мстить Леднёву с Дёмкой.

— Почему я должна мстить Леднёву? За что?

— Потому что я тебя знаю! И не делай вид, что тебе пофиг!

— Мне не пофиг, но это не повод мстить Леднёву. У Никиты своя жизнь, у меня своя, перестань нас связывать. Между нами ничего не было. Вдруг меня Дёма погулять пригласит, я должна нормально выглядеть.

Я сама бесстрастность и равнодушие. От меня холодом разит так, что Тоська должна окочуриться. А потом пусть окочурится Леднёв, когда узнает, что я тоже с кем-то встречаюсь.

После того, что я услышала, во мне только крепнет ощущение правильности моего решения. Не очень-то долго Никита по мне убивался, меняет вон девок как перчатки. Испугался. Один разговор, несколько резких слов — и все, умчался Леднёв в дальние дали.

— Климова, я тебя умоляю, только не Плесовских, — как назойливый комар, жужжит у меня над ухом Григорьева. — Если тебе край надо девственности лишиться, давай найдем кого-нибудь другого.

— Кого, например? — смеюсь я, Тоськино беспокойство меня забавляет.

— Не знаю. Господи, лучше с членом искусственным, чем с ним.

— Ага, а потом наутро я буду тебе жаловаться, какой он был холодный, равнодушный, что после всего он даже не приобнял и не поговорил со мной. Спасибо, милая, как здорово иметь подругу, которая в крайней ситуации сгоняет для меня в секс-шоп.

— Нет! Здорово иметь подругу, которая в принципе не отвергает эту идею, — подначивает Тося, и мы хохочем, умиляясь собственным шуточкам.

— Не переживай, Плесовских ничего не светит, я его не хочу, — обещаю я. — Может, я фригидная, а? Я никого не хочу.

— А Никитку? — совсем не удивляя, спрашивает Тося.

— И его.

— Совсем?

— Ни капельки.

— Да ладно, — не верит подруга.

— Правда, — вру.

— Зачем тогда звонила ему.

— Это было сто лет назад.

— Но было же!

— Один раз.


Тот телефонный разговор был коротким.

— …Зачем звонишь?

— Не знаю.

— Чего хочешь?

— Не знаю.

— Меня хочешь? Приходи.

— Смеешься?

— Приходи. Я один.

— Три часа ночи.

— Спустись и жди меня у подъезда, я приду за тобой…

Несколько быстрых фраз, и я даже сама себе не верила, что позвонила. Хотя этому звонку нашлось железобетонное оправдание. У меня день рождения. В день рождения можно все. Или почти все.

Мы только из клуба, разгоряченные и уставшие. Я собрала порядком растрепавшиеся от танцев волосы в хвост, сняла платье, натянула толстовку и джинсы, и вышла на улицу.

Никита ждал у подъезда.

— Привет. А у меня сегодня день рождения, — радостно сообщила ему я.

— Привет. У меня тоже.

— Точно. Уже три часа, можно и тебя поздравлять.

— Поздравляй, — сказал он, но не сделал ни шага мне навстречу.

— Поздравляю. Правда, подарка у меня нет.

— Можешь мне свою невинность подарить, я не против. Если ты еще…

— Не хами, Леднёв.

Он как-то резко засмеялся. Я поняла, что он совершенно ко мне переменился и говорить нам больше не о чем.

— Зачем звала?

— А зачем ты пришел?

На этом наш разговор закончился. На вопросах без ответов.

С Днем Рождения, Никита! С восемнадцатилетием!


— Не переживай, Настя, ща он всех на районе перетрахает и к тебе вернется, — хмыкает Тося.

— Я не переживаю.

Выйдя на улицу, сразу жалею, что оделась опрометчиво легко. Тонкое кашемировое пальто продувает насквозь.

Холодно…

Но ломота в груди не от этого…

***

Дома всё как всегда. Отца нет, то ли он деньги зарабатывает, то ли деньги прогуливает. Мать пытается навести порядок в наших с сестрой умах и за любую вольную мысль грозит подвергнуть остракизму.

— Я не вытяну на золотую медаль, — уныло говорит Полина. — У меня всегда с алгеброй плохо было. Это у Насти математический склад ума, ей легко все дается.

— Если я не ною, это не значит, что мне что-то дается легко, я просто беру и делаю, — не выдерживаю я, а ведь хотела не вмешиваться.

Нет, все-таки молчать и не встревать — это не про меня.

— У тебя будет золотая медаль, даже если мне придется ее купить! — заявляет мать таким тоном, что можно не сомневаться: Вера Михайловна сказала — Вера Михайловна сделает.

— Главное, чтобы она поступила. А она поступит. Если сама не поступит, будет учиться платно. Не понимаю, что вы из нее последние соки выжимаете. Она воет вон уже, от репетиторов не вылазит, а вы ее на «Финансы и кредит» хотите затолкать. Пусть идет на социологию, психологию… еще куда-нибудь. На журналистику, в конце концов.

— Психолог, — фыркает мама, — что это за профессия такая?

— Нормальная профессия. Людям помогать. Ты что молчишь? — буравлю Польку взглядом, когда маман на минуту выходит из комнаты.

— А что я должна сказать? — Сестра вжимается в кресло. Уже по одному ее виду, по этой сутулости в плечах, по нервно сжатым рукам я понимаю, что она и слова против не скажет.

— Ты должна сказать «нет» и убедить мать, чтобы она выбросила из головы свою идею-фикс насчет золотой медали, — негромко, но внушительно говорю я.

— Я не хочу с ней ругаться.

— А выглядеть дурой ты хочешь? Все поймут, что тебе эту медаль купили, будешь ходить, как оплеванная. Зачем тебе это нужно? Какой в этом смысл? Я понимаю тех, кто за бюджетное место задницу рвет, тебе-то какая разница. Тебе только нужно выбрать, где ты хочешь учиться, и ты будешь там учиться. Зачем крайности?

— Конечно, — с ноткой зависти сказала Полька, — у самой-то медалька — золотая.

— Поверь. Окончишь школу, поступишь, через полгода всем будет глубоко похрен какая у тебя медаль.

— Что ж ты тогда бегаешь «четверки» пересдаешь?

— Бегала пересдавала, потому что дура была. Сейчас не бегаю. Главное, чтобы в голове что-то было, а диплом пусть хоть в крапинку. Или ты действительно думаешь, что работодатель между «синеньким» и «красненьким» выберет «красненький» только потому, что он «красненький»? Выберут того, у кого язык подвешан.

— Выберут того, за кого предварительно попросили, — войдя, мать раздраженно обрывает наш разговор. — Настя, прекрати. Не лезь не в свое дело. Подумай лучше о себе.

— Только не начинай про Дёму, — скривилась я, как от кислого. Так надеялась, что до обсуждения моей личной жизни мы все-таки не дойдем.

— Ты ведешь себя глупо.

— Я бы на месте Насти вообще не думала, — не преминула и сестренка вставить свое слово.

— Хочешь быть на моем месте? Нравится тебе Демьян? Забирай. Дарю.

Полина покраснела от смущения, мать — от злости.