Оксана Сергеева - Узел

— Надо было сразу сказать тебе… что у нас ничего не получится, — презираю себя за неожиданно прорвавшуюся в голосе дрожь. Такие вещи нужно говорить непреклонно, а не мямлить вполголоса. Раньше мне без труда это удавалось. Правда, удавалось не с Никитой.

— Почему? — ожидаемо спрашивает он.

— Разве есть разница, почему именно тебе говорят «нет»? Важнее, что «нет» — это «нет!». — Я становлюсь мастером объяснений без объяснений. Сама от себя в удивлении.

— Разница огромная.

Всего на миг, на какую-то долю секунды мне приходит в голову сказать ему правду. Признаться, что мне неловко, непривычно, что он мне очень нравится, но его возраст для меня помеха. Барьер. Пока что — непреодолимый.

— Я занята. У меня есть парень.

Легкое помешательство, проявившееся в желании сказать ему все, как есть, быстро проходит. Надо смотреть правде в глаза. Леднёву семнадцать… хорошо, без месяца восемнадцать. Он малолетка. Да, развитый, рослый, харизматичный… но малолетка. Я для него лишь трофей. Очередное достижение, чтобы потешить свое самолюбие и похвастать перед друзьями.

— Вуаля-бл*. Мы вспомнили, что у нас есть парень. — Наконец-то я вижу его эмоции. Но это не разочарование, не сконфуженность или уязвленность. Это откровенное веселье. Леднёв стоит и нагло смеется мне в лицо. — Интересно, когда именно ты о нем вспомнила. Когда меня раздевала? Или когда мы в кино ходили? Или вчера? — Бесцеремонно дергает меня за ворот рубашки, срывая верхнюю пуговицу и обнажая следы своей внезапной вчерашней страсти.

— Полегче, — осаживаю ледяным тоном и отбрасываю от себя его руку. — Не надо так нервничать. Неужели ты думаешь, что это что-то значит? Ты интересный, симпатичный, с тобой приятно общаться, почему бы и нет? — снисходительно отвешиваю ему комплименты, но звучат они как насмешка.

Знаю, откровенной насмешки ему не вытерпеть. Характер не тот.

— Смотри на жизнь трезвее, ты же неглупый. Девочки все такие. Мой совет. Не принимай все за чистую монету. Это убережет тебя от… ненужных страданий, — заканчиваю со смехом.

Но на самом деле мне не смешно — меня рвет от бессилия. Хочу, чтобы Леднёв тоже взорвался и этим всплеском поставил окончательную точку в наших отношениях. Но Леднёв снова молча застывает, ничем не выдавая своего состояния.

— Не расстраивайся, — все еще пытаюсь вызвать в нем ответную реакцию, — найдешь себе другую «Настю». Уверена, с этим проблем не будет, — но говорю в пустоту. Никита так и смотрит на меня — тяжело и молча. Охватывает взглядом всю, и на его лице возникает полуулыбка. Будто сейчас он увидел во мне то, чего раньше не замечал, и это что-то его весьма и весьма забавляет.

— Со мной ты только время потеряешь…

— Я тебя понял, — обрывает Ник мой бесконечный треп. — Не надо два раза повторять. Я с первого все понимаю.

— Хороший мальчик, — глумливо улыбаюсь, втайне надеясь, что мои слова его заденут. — Я привыкла к парням постарше и никогда не буду встречаться с малолеткой. Не могу я встречаться с малолеткой, извини… — бью его словами.

Его — за мою слабость.

Его — за мои чувства.

Я наказываю его за свою трусость.

Тогда я еще не признавала, что это трусость, как и все, благородно называя ее чувством самосохранения.

— Пока. Удачно тебе съездить на сборы, — бросаю я и влетаю в подъезд.

Убегаю. От него. От себя. От своего нераспознанного разочарования, которое холодком притаилось где-то в дальнем уголке сердца.

Тоська не спит. Смотрит телевизор, жуя что-то сладкое.

— Хватит жрать сладкое ночью, потом снова будешь ныть, что жопа в шорты не влезла, — падаю рядом с ней на диван и набрасываюсь на клубничный мармелад.

— Мармелад можно, — возражает она.

— Можно пару штук, а не килограмм за раз.

— Климова, ты че такая злая? Леднёва отшила, да?

— А то ты не знаешь!

— Надеюсь, вы мирно разошлись? — Подруга сверлит меня внимательным взглядом: ждет подробностей.

— Козлина твой Леднёв!

— Значит, не мирно, — со вздохом констатирует Таисия.

— Зря ты за его чувства переживала. Ему вообще наплевать. Он и бровью не повел. Я тебя понял. И пока.

— Серьезно?! — округляет глаза Тося. — Не может такого быть.

— Еще как может.

— А-а-а-а, так он — «козлина», потому что бровью не повел? Так это тебе не Дёмка — в ногах валяться не будет.

— Дёмка хоть целеустремленный… добивается! — взмахиваю рукой в безнадежном жесте.

— Ага, — смеется Григорьева, — только ничего добиться не может. А что ты ему сказала?

Следующие несколько минут я отвечаю на бесконечные «а ты?», «а он?». В финале Тоська начинает ржать, катаясь по дивану.

— Григорьева, заткнись, а? — обиженно фыркаю. Именно сейчас я не в силах разделить ее веселье.

— Ой, не могу-у-у… ты так и сказала?

— Так и сказала. Хватит уже ржать!

Тося, наконец, решает уважить мою драму и затихает, усмирив себя мармеладкой.

— Ну, все, — слизывает сахар с пальцев, — ща падажи, вернется Никитос со сборов…

— И что?

— И п*здец тебе, Климова! — снова хохочет. — А вообще, я тебя поздравляю. У тебя появился настоящий бывший! Да-да, — воодушевленно продолжает подруга, загоревшись вдруг неуемной энергией. — Леднёв! Он просто идеальный бывший! Такой, чтобы звонить по ночам, бесконечно трахать ему мозги… — мечтательно тянет она. — Это ж не жизнь, если спьяну даже позвонить некому! Наконец, не одна я страдать буду!

— Я? Звонить? Леднёву? — презрительно выделяю каждое слово. — Ни-ког-да!

Весь следующий день после встречи с Настей плаваю в каком-то умственном напряжении. Что ни делаю, память выхватывает обрывки нашего разговора.

Климова ничего не говорит просто так. Просто так ничего не делает.

Звонок Григорьевой в конце рабочего дня бодрит, как крепкий утренний кофе.

— Заезжай… — говорит она рассеянно, видимо, отвлекаясь на суматоху в кабинете.

— Заеду после работы, — отвечаю бесцветно. У меня тоже люди.

Я решительно не верю в дружбу между мужчиной и женщиной, но дружу с Таей. Это, наверное, один из тех парадоксов, которые ломают наши взгляды; такая себе выбоина на ровной дороге, щербина на глянцевой поверхности сознания. И пусть на эту душевную дружбу в свое время пришелся многолетний перерыв — она есть. Дружба. Имя ей — Настя Климова.

За двадцать минут добираюсь до Таганки. Офис Таи на пятом этаже. Здание новое, кое-где еще идет ремонт, о чем свидетельствует осевшая повсюду строительная пыль.

— Люда, не стой истуканом. Кофе! Быстро! — распоряжается Григорьева, встречая меня в светлой приемной.

— Таисия Юрьевна? — нерешительно окликает девушка.

— Черный. Без сахара. Два. Пойдем. — Берет меня под руку, и мы идем в ее кабинет. — Леднёв, ты мне девочек кителем не пугай, — говорит за закрытой дверью.

— Страшно?

— Еще бы. Но, голову даю на отсечение, Людочка дар речи потеряла не поэтому. Мимо тебя ж ни одна баба спокойно не пройдет, я-то знаю.

— Ты не представляешь, как мне это мешает жить.

Тося ухмыляется и поворачивает жалюзи на окнах, приглушая свет.

— Климова, случайно на кофе к тебе сегодня не собиралась? — Усаживаюсь в удобное кресло.

— Надеюсь, что нет, а то мне придется долго с ней объясняться, я ж тебя не вижу, не знаю… и вообще… И не спрашивай почему!

— Мне все равно, — легко пожимаю плечами, — это ваши бабские дела.

— Скажи мне, ты, правда, с Сашенькой помирился? — без обиняков спрашивает Тося.

— Ты уже в курсе, — констатирую без удивления.

— Конечно в курсе!

— Помирился.

— Серьезно?! — переспрашивает она.

— Да.

— Никита, пожалей Сашулю. Ты же знаешь Климову, представь, что она с ней сделает. Побереги девочку от неврозов.

— Я сказал, что мы помирились, а не что снова сплю с Сашенькой. Мы встретились, поговорили, и я убедил ее, что цивилизованнее будет сохранить нормальные отношения и не крыть друг друга при встрече матом. Ну да, мы помирились.

— А-а-а, — усмехается Таисия, — Леднёв, ты как всегда.

Людочка приносит кофе, на этот раз поражая своей бесстрастностью. Я чуть дольше задерживаю взгляд на ее лице, и девушка заливается румянцем.

Тая смеется, глядя то на свою помощницу с сочувствием, то на меня — с пониманием.

— Ты с отцом общаешься? — задает ожидаемый, но неприятный для меня вопрос.

В кабинете душновато. Я сбрасываю китель и остаюсь в рубашке.

Не люблю говорить о своих отношениях с отцом. Время ушло, но почему-то не зарубцевало и не залечило.

— Нет. Не могу.

— Ясно, — с сожалением вздыхает Григорьева.

— Он продал меня, помнишь?

— Это ведь Настя сказала ему.

— Я знаю… она напугалась.

— А кто б не напугался? Я сама там при смерти была! — передергивает плечами и отхлебывает кофе, будто хочет запить и проглотить то, что вертится у нее на языке. Не хочу продолжать этот разговор и, наверное, это читается во взгляде. Тося переводит тему, и наше общение перестает быть напряженным. Мы мило беседуем. Обсуждаем забавные эпизоды совместного прошлого, погружаясь в самообман, который люди любовно называют воспоминаниями.