Казалось, что вдруг кто обидит мою девочку, вдруг приключится нечто недостойное или неприличное! Огарков потом мне выговаривал, что я под ногами мешаюсь. Говорил, что и меня надобно в титрах указать как полноправного участника творческого процесса.

А как же любовные сцены? – полюбопытствовала Оля, подавив невольную улыбку.

– Вот, вот! Именно их-то я и боялась более всего! Я же не глупая, знаю, что актеры целуются понарошку. Только с моей-то Тамарочкой каждый хотел облобызаться по-настоящему! А, вам смешно! – Старуха покачала головой. – Да и мне теперь смешны мои прежние страхи! Вон какую беду бояться надо!

Замолчали. Комната тонула во мраке ночи, лампу прикрутили, она едва мерцала.

Агриппина Марковна поежилась и спрятала костлявые руки в широких рукавах платья. В квартире было тепло, но внутренний холод охватил и Олю. Однако она не смела пошевелиться и спугнуть воспоминания старой женщины. Ведь Горская никогда не рассказывала Оле о своем прошлом, о девичестве, о романе с Извековым. А именно это ужасно интересовало девушку.

– Знаю, знаю, о чем спросить хотите!

Как состоялось знакомство Тамары и Вениамина? В театре все и произошло. Он тогда подвизался в написании пьес, да вроде как неудачно. А Тамарочка, добрая душа, давайте, говорит, вместе посмотрим, может, я смог)7 вам помочь. И дело пошло! И как хорошо получилось, просто удивительно!

Правда, с той поры драматургию он забросил, на романы переключился. Зато стал к нам частенько захаживать. А у нас тогда от женихов отбоя не было! Двери не закрывались, букеты цветов и корзины не знали, куда ставить, хоть цветочный магазин открывай! И какие, я вам скажу, женихи!

Агриппина Марковна перечислила с десяток известнейших и богатейших фамилий, Миронова, пораженная, ахнула.

– Вот именно что! И после таких-то женихов выйти за эдакого… – Она осеклась. – Неприглядный он тогда был, невзрачный. Ни стати, ни взора, ни живости в речах. Про капитал я и не говорю!

– Но, вероятно, уже тогда был виден его талант? – робко предположила слушательница.

– Наверное, – вздохнула старая женщина, – иначе что же в нем нашла моя Тамара? Но только через какое-то время замечаю я, что она ни на кого не глядит, замкнулась в себе, а как придет Извеков – вся встрепенется, засветится. Сядут где-нибудь в уголке и воркуют. Чувствую, дело плохо. Так и есть, посватался! Я говорю дочери: «Он тебя ростом ниже, и красоты в нем нет никакой, совершенный заморыш, и денег нет, гол как сокол!» Она мне отвечает: «Это не важно, мама. Он очень скоро будет и богат, и знаменит, потому как необычайно талантлив! Но даже это не имеет значения, потому что я его люблю и для меня он лучше всех! А если вы откажете благословить, так я все равно за него пойду, даже без вашего соизволения!» И глазами так сверкает, дрожит.

Я ей говорю: «Ты не на сцене сейчас, зрителей нет! Это жизнь твоя, судьбу выбираешь, подумай крепко!» Но уже тогда я знала, не отступится, вся в меня, уж если решит, то окончательно! Пришлось смириться. И поначалу неплохо жить начали.

Дети родились. Вениамин в гору пошел.

Я уже втайне раскаиваться стала, что невзлюбила зятя. Однако смотрю, Тамара все меньше и меньше выступать в театре стала. В гастроли без нее еду г. Премьеры другим поручают. Оказывается, он не дозволял, стал злиться, что ее слава его затмевает! Особенно сердился, когда сниматься в кино пригласили. Дескать, ее роль теперь другая – матери и жены. Вот она, бедная, и начала метаться, ссоры пошли, разлады. А тут еще добавилась другая напасть…

Но дослушать рассказ не довелось. Затренькал входной звонок, раздались тяжелые шаги, на пороге появился Извеков.

Его лицо посерело и выражало невыносимую муку. Навалившись на дверной косяк, он прохрипел:

– Все кончено! Нет моей Тамары!

Ушла, покинула нас!

Агриппина Марковна ухнула, как старая сова, и откинулась в кресле. Оля заголосила и метнулась к детям. Тотчас же квартира наполнилась стоном и плачем.

Вениамин Александрович постоял около тещи и поплелся, ссутулившись, в кабинет. Там он рухнул на стул и замер, обхватив голову руками. Глянул на недописанные листки, лежащие перед ним, зарычал и смахнул все на пол. Катастрофа!

Глава 13

Матильда Карловна Бленнингельд принадлежала к той породе особ, про которую говорят «горячая штучка». Редкий мужчина мог пройти мимо, не задержав плотоядного взора на пышной груди, ярких чувственных губах, крутых бедрах. При этом завистницы и злопыхатели из толпы отверженных поклонников утверждали, что нет в ней никакой красоты, черты лица ее не правильны, шея коротка, ноги тоже. Манеры вульгарны, вкус отвратителен. Но отчего бросает в дрожь и вызывает томление ее вид, ее волнующий запах, никто объяснить не мог.

Матильда Карловна, или Мати, рано, познала истинную цену своей притягательности. Ей было шестнадцать лет, когда папаша Бленнингельд, составивший капиталец на кредитных операциях, оказался на грани разорения. Перед семейством замаячил призрак позора и нищеты. Уже толкались в кабинете отца кредиторы, уже приходили оценивать имущество. Карл Бленнингельд впал в отчаяние, когда вдруг забрезжила надежда. Она пришла в лице старого банкира Бархатова. Бархатов слыл богачом и сластолюбцем, несмотря на свои седины и взрослого сына. Он предложил должнику, как ему казалось, выгодную сделку. Выкуп векселей за.., брак с юной Матильдой…

– Звали, папенька? – Позевывая, девушка вошла к папаше, натягивая кружевной пеньюар на высокий бюст.

– Опять спишь до полудня! – раздраженно проговорил отец, но вовремя опомнился и сменил тон. – Хочу с тобой поговорить. Кажется, судьба смилостивилась над нами!

– Вы нашли клад или кредиторы разом померли? – съязвила дочь.

– Ты напрасно мне дерзишь! Твоей руки просит очень состоятельный человек и он же поможет нам в решении наших финансовых проблем!

Мати встрепенулась. Природа наделила ее практичным складом ума и трезвостью мышления. Богатый жених – это интересно!

– Не томите, папаша! Кто же этот таинственный спаситель? – Она вся зарделась о г волнения.

Бленнингельд посопел, выждал паузу и торжественно произнес:

– Сам Бархатов тебя сватает!

Матильда зажмурилась от удовольствия как кошечка. Юрий Бархатов, известный красавец и фат, наследник огромного состояния! Какая удача!

– Однако ты, вероятно, не поняла меня, Мати! – окликнул ее отец. – Сам Бархатов, а не его сын!

– Как! – ахнула разочарованная барышня. – Но ведь он старик совсем, отвратительный старик!

– Что за беда? – пожал плечами папаша. – Ну помаешься годик-другой, а там, глядишь, супруг и преставится. А зато какое наследство!

– Меня продаете за свои долги! – заверещала девица. – Не пойду за старого, не пойду!

Отец выждал, пока не замолк последний истошный вопль, и зло произнес:

– Не пойдешь за старого банкира? Тогда пойдешь на улицу! Дом продадут, имущество все пойдет с молотка. Мы с матерью твоей на улице окажемся, будем побираться на старости лет. А тебя кто-нибудь из старых дев-тетушек подберет в приживалки, то-то веселая жизнь начнется! И все из-за каприза женского! Глупости! Слюнтяйства! Будь же разумна!

Но дочь не желала его слушать и стремительно выбежала из комнаты. Она бросилась за утешением к матери. Мадам Бленнингельд выслушала новость с философским спокойствием и изрекла:

– Твой отец прав, Бархатов в солидных летах, долго не проживет. А ты потом богатой вдовой выберешь себе, кого пожелаешь, а можешь и вовсе замуж не ходить и жить в свое удовольствие! – Она вздохнула. Не ее ли потаенная мечта выразилась в последних словах?

– Маменька! Что вы такое говорите?

Это так омерзительно! Как же я стану жить со стариком?

– А кто тебе мешает разбавить стариковские утехи более приятным времяпрепровождением? – пожала плечами добродетельная матрона. – С твоей-то внешностью от поклонников отбоя не будет!

– Сдается мне, что вы, мамаша, знаете не понаслышке, о чем говорите! – с раздражением парировала почтительная дочь.

– Ты напрасно сердишься на меня, – вздохнула мадам и поглядела на себя в зеркало. Оттуда на нее смотрела усатая пожилая женщина в замусоленном домашнем чепце. – Если бы в твои годы я была бы столь же притягательна для мужчин, как ты, я никогда бы не оказалась замужем за твоим папашей. Никогда не позволила командовать, измываться над собой.

Матильда с грустным изумлением выслушала откровения матери. Она давно подозревала, что родители не любят друг друга. Это наводило ее на невеселые размышления о любви и о браке.

День прошел в напряженном размышлении. Ласки старца отвратительны, но еще более отвратительна нищета. Разом лишиться богатого и уютного дома, проворной и угодливой прислуги, собственного выезда. Вместо этого ютиться в комнатушке грязного доходного дома, толкаться в многолюдной конке, выслушивая сальные шутки пролетариев. И это еще полбеды. Но как отказаться от роскошных платьев, дорогого тонкого белья, шелковых чулок, духов, украшений, изящных туфель, мягких пушистых шуб! Матильда тотчас же вспомнила унылые серые лица работниц в ситцевых платочках, мещаночек в скромных заношенных платьях, запуганных и униженных гувернанток с поджатыми губами, бойких, но отталкивающе вульгарных приказчиц в магазинах. И это теперь будет и ее удел? Нет, это невозможно, это невыносимо. А может, старичок окажется не столь противен? И к тому же сынок его так хорош…

Владимир Анисимович Бархатов, как себя ни тешила надеждой Матильда, оказался все-таки очень неприятным стариком.

Росту невысокого, как раз по грудь молодой жене, юркий, подвижный. На голове остатки прежней шевелюры в виде седых клочьев. Он напомнил девушке некую птицу виденную в Зоологическом саду. Глаза пытливые, пронзительные, взгляд жесткий, колкий. Губы тянулись тонкой, едва заметной полоской и складывались в змеиную улыбку.