— Все-таки мужчины — страшно испорченный народ! — выдала я на вопрошающий взгляд Фрэда. — Ну почему любое проявление человечности вы всегда трактуете однозначно?.. Вот ты сам только что сказал, что хочешь первым посмотреть Вильке в глаза, но это же не значит, что ты в него влюблен?!

— У меня нормальная ориентация! — вспыхнул телохранитель. — Нашла, тоже мне, с кем сравниваться… Я его как друга люблю!

— А мне, значит, по-твоему, чувство дружбы не свойственно?!

Фрэд посмотрел на меня с сомнением и ничего не сказал.

— Ладно, — сдалась я, — чтобы ты не сомневался, так и быть, расскажу тебе последний секрет, который находится у меня за душой… Честное слово, последний!

И я рассказала ему про поход к Эльвире.

Поразительно, как молниеносно мой телохранитель переключался с личного! Едва я начала говорить, как от его огорченного вида и следа не осталось, а в глазах вспыхнул огонек. И разумеется, вопросы, уточняющие буквально каждую деталь моего повествования, посыпались тут же — как горох из дырявого мешка. Жалеть о том, что я дала волю своему болтливому языку, было поздно, да и некогда.

— Едем, — сказал Фрэд и завел «москвичонок».

— К Эльвире? — на всякий случай уточнила я, нисколько не сомневаясь в ответе.

— Нет! — в очередной раз удивил меня телохранитель. — В больницу к вашей Вышинской. Сегодня утром ей сделали электрошок, и она пришла в себя…

— Откуда ты знаешь? — поразилась я. — На тебя что, курьер какой-нибудь из местных фээсбэшников работает или все-таки ты ясновидец? Ты ж меня все это время на крыльце ждал!

Фрэд ухмыльнулся и, ни слова не говоря, достал из-за пазухи маленький и красивый мобильный телефон.

— Вот кто на меня работает, — продолжал улыбаться он. — И ребята помогают, информацию подкидывают.

И словно подтверждая его слова, телефон зазвонил прямо в его руках. Фрэд некоторое время слушал чей-то неразборчивый, к сожалению, голос. А потом приказал:

— Начинайте без меня, подъеду позже… Все, конец связи!

Это «конец связи» звучало просто обалденно! И я почувствовала что-то похожее на гордость за себя — вот, оказывается, какой у меня серьезный и важный телохранитель! Но долго гордиться было некогда, потому что Федор Степанович уже завел «москвичонок» и начал его разворачивать в сторону центра, в глубине которого располагалась Первая городская больница.

Прежде чем мы поехали, Федор уже в который за последнее время раз задал мне кучу вопросов про роковой костюмчик — на мой взгляд, совершенно бессмысленных и абсолютно бесполезных.

— Расскажи-ка еще раз, как получилось, что костюмов у твоей Ларисы оказалось два, — попросил он.

— Да какая разница? — удивилась я, но, вспомнив, какой Фрэд приставучий, тут же сдалась. — Ну, эти костюмы продавали в бутике, который в центре, там они дорогие были. А кто-то, видимо, сумел своровать несколько штук и куда дешевле продавал по организациям, в том числе в университете… Шурочка увидела и купила Ларке, а Ларка в это время купила такой же в бутике… Я помню, она еще денег добирала, потому что с собой у нее мало было. И Эфроимчик ей на пару дней занял. Он только ей занимал, и еще Вышинской иногда в счет зарплаты выдавал, если просила… Вышинская у него блатная какая-то, а Ларка просто умеет себя поставить: не помню, чтобы ей когда-нибудь кто-нибудь в чем-нибудь отказал…

— И что, — нетерпеливо перебил меня Фрэд, — абсолютно одинаковые? Совсем-совсем?

— Абсолютно! — подтвердила я. — Совсем-совсем. Конечно, если не считать цвета.

— Что-о?! — «Москвичонок» дернулся и заглох на повороте. А вместе с ним дернулась я, довольно сильно стукнувшись о панель. И, конечно, тут же разозлилась:

— Сумасшедший! Ты что, решил меня доконать?! Я и так после проклятого кактуса едва живая, так теперь еще хочешь, чтобы я полголовы себе снесла?!

— Цыц! — рявкнул распоясавшийся в один миг телохранитель. — Ты ж только что говорила, они абсолютно одинаковые!

— Я и сейчас то же самое говорю, — обиделась я. — По фасону одинаковые, что тут непонятного?! И нечего на меня цыцкать!..

— О, женщины… — простонал Фрэд, хватаясь за голову.

— Да что случилось-то? — забеспокоилась я. — Чего ты разорался?..

Отчего-то Федору Степановичу понадобилась небольшая пауза перед тем, как взять себя в руки и спокойно продолжить наш разговор.

— Ну ладно, — сказал он в итоге. — В конце концов, ты не виновата… Какого цвета был второй костюм? Это-то ты хоть знаешь? Можешь сказать?

— Еще сомневается! — обиделась я. — Один, который видели на Ниночке или, может, на ее двойнике… то есть двойняшке, розовый. А себе Ларка оставила голубой.

— Ты это точно знаешь?

— Точно! Ларка сама говорила, и не раз, что розовый цвет ее бледнит… Наверняка голубой она оставила себе.

— О, женщины… — снова застонал Фрэд. — Наверняка — это твое предположение или ты видела собственными глазами, как она давала поносить Ниночке розовый?!

— Это точное предположение! — разозлилась я. А потом неохотно призналась, что собственными глазами процесс дарения костюма не видела, поскольку как раз на другой день после двойной покупки Ларки и Шурочки Эфроим услал меня на интервью.

На этот раз Федор Степанович мне ничего не ответил. И мы наконец завелись во второй раз и поехали в больницу к Любочке.

Глава 22

Показания Любочки Вышинской

Любочка Вышинская открыла глаза, оглядела залитую ярким солнцем палату и улыбнулась. И не только от переполнявшего ее счастья по поводу возвращения в реальность, а главное, в собственное, родное и близкое, тело. Этому Любочка порадовалась в полной мере еще несколько часов назад, сразу после электрошока, давшего, как и надеялся профессор, очень хорошие результаты.

Сейчас же девушка радовалась совсем другим вещам: открывшаяся ей тайна бытия в полном смысле слова перевернула Любочке душу и жизнь, к которой она вернулась, кажется, совсем другим человеком…

В этот момент дверь палаты распахнулась и на пороге возник ее спаситель, профессор Иван Константинович.

— Ну-с, — улыбнулся профессор, — вижу, у нас все в полном порядке?

Любочка тоже улыбнулась и осторожно кивнула головой: травма, полученная от неизвестного убийцы, пока что давала о себе знать, и даже легкий кивок заставил ее поморщиться от боли.

— Осторожнее, деточка, — нахмурился тут же Иван Константинович. — Мне хотелось взглянуть на вас, прежде чем впустить посетителей…

— Мама? — тихо поинтересовалась девушка. — Неужели она успела сходить домой и вернуться?

Дело в том, что Ирина Львовна покинула палату своей дочери, возле которой преданно и верно прорыдала все это время, отлучившись всего один раз в целях мщения Эфроимчику, не больше часа назад.

— В том-то и дело, что нет, — пояснил профессор. — К вам изо всех сил рвется следователь… Кажется, по особо важным, а я совсем не уверен… Да, и с ним — девушка, та, что вас нашла и…

— …и спасла, — завершила за профессора Любочка. — Пожалуйста, профессор, я так хочу увидеть Лизу! Это Лизочка Голубева…

— Ну хорошо, — сдался Иван Константинович. — Но только недолго, долго вам нельзя! Скажем, минут десять — от силы… Вы слышали, господа?

Последнее он сказал куда-то за собственную спину, повернув голову в сторону коридора. И тут же, еще раз улыбнувшись Любочке, отступил в сторону, пропуская в палату Лизу Голубеву с невероятно встревоженным и каким-то крайне горестным выражением лица и встрепанными волосами. А вместе с ней того самого идеального блондина, который заезжал за Голубевой в редакцию в последний день старой Любочкиной жизни.

Опознав блондинистого красавца, Любочка Вышинская тут же вспыхнула и попыталась натянуть одеяло выше подбородка, на котором, как она уже успела выяснить, красовался желто-фиолетовый синяк, полученный ею при падении. И очень пожалела о том, что успела надеть свои очки: без очков, считала Любочка, она выглядит куда привлекательнее…

— Привет! — сказала Голубева и, пройдя в палату первой, тут же заняла единственный стул для посетителей, стоявший в ногах у больной.

— Здравствуйте, — вежливо произнес красавец и встал за Лизиной спиной.

— Ты… как? — неуверенно спросила Голубева и с опаской посмотрела на коллегу. — Мы тут тебе фрукты принесли и колбасу, но нянечка внизу говорит, что пока нельзя.

— Все в порядке. — Любочка улыбнулась несвойственной ей прежде мягкой улыбкой, вспомнив, что перед ней ее спасительница. — Ты спасла мне жизнь, Лиза, мы с мамой тебе очень благодарны. Да что там говорить…

В глазах Голубевой мелькнуло неподдельное удивление, и она уставилась на Вышинскую с новым интересом. Но сказать ничего не успела, потому что заговорил Фрэд. И Любочка вспомнила, что он, как это ни удивительно, и есть следователь по особо важным делам. Интересные у Лизы знакомые, ничего не скажешь…

— Девочки, — произнес следователь, — у нас совсем мало времени. — И переключился на одну Любу. — Вы в состоянии ответить на несколько вопросов?

— Да… — Девушка снова хотела кивнуть, но вовремя вспомнила про травму. — Только я, честное слово, не видела, кто это сделал… Только шорох слышала. — И, подумав, добавила, чтобы избавить красавца от лишних вопросов: — И у меня нет решительно никаких предположений, потому что совсем нет врагов…

Следователь почему-то улыбнулся и продолжил:

— Мои вопросы совсем не по нападению, этим занимаются другие люди… Скажите, ваша коллега Лариса, кажется, продала недавно итальянский костюм секретарю редакции… Тот самый, в котором вы позднее, в прошлую пятницу, видели Нину у консерватории, возле серебристого «опеля»… Я правильно излагаю?

Но лицо Любочки Вышинской, точнее, выражение полного непонимания и изумления, проступившее сквозь синяки, расползавшиеся из-под похожей на тюрбан повязки, свидетельствовало как раз об обратном!