Лакей вернулся в дом и обратился к Ханне:

– Не знаю, зачем кухарка ему готовит. В большинстве случаев он не ест. Ну и хорошо. От этого стол в людской становится более изысканным. Вы и ваш мальчик сами убедитесь в этом сегодня. Это будет очередной праздник.

– А куда... куда направился мистер Данте?

Ханна не смогла сдержать любопытства, хотя знала, что это ее не касается, если бы даже он отправился на луну. Лакей пожал плечами:

– Кто знает? К каменоломне, к мельнице, да мало ли куда. Может, он отправился со своими сочинениями к меднику и вернется только на рассвете. А может, через несколько часов. После того как спадет жар.

– Значит, мистер Данте болен? – удивилась Ханна.

– Ну да. Но его не сможет вылечить ни один врач, благослови его Бог.

На лице лакея отразилась печаль. «Видимо, он привязан к хозяину», – не без удивления подумала Ханна.

А она-то надеялась, что, как только этот человек уедет, все в доме спокойно вздохнут. Хотелось лишь одного: подняться к себе и рухнуть на кровать.

Она нахмурилась. Неужели этот безжалостный человек страдает каким-то скрытым недугом? Неужели живущий в нем демон не дает ему покоя? Он не выглядит ни болезненным, ни слабым. Он просто пышет здоровьем. А какие крепкие у него мускулы! Ни один костюм не может их скрыть! Его аристократическое лицо покрыто бронзовым загаром, синие глаза сверкают.

Что за мысли лезут ей в голову? Этот человек ей совершенно чужой. И она не станет о нем беспокоиться.

Ее хорошенькие сестры утешали своих поклонников, когда у тех случались несчастья: то лошадь отказалась прыгнуть через изгородь, то жилет плохо сшит, то коляска, на которую поставлена огромная сумма, перевернулась во время скачек.

Ханна подобной ерундой не занималась. Она думала, как переделать старое мамино платье в нечто симпатичное для Элизабет, как купить для мамы заморский кофе, которым она так восхищалась. Как продержаться последнюю неделю месяца, когда содержание уже потрачено.

У нее никогда не было ни времени, ни желания разыгрывать сочувствующего ангела перед мужчинами, и она не собиралась заниматься этим сейчас.

Особенно по отношению к такому мужчине, как мистер Данте, – живому и непостоянному, как ртуть, и полному мрачных загадок.

Да он ей даже не нравился.

Единственной целью ее пребывания в доме Остена Данте было получить небольшую передышку и рассчитать следующий шаг. У Пипа должна быть крыша над головой – так долго, как только это возможно. И хорошая еда. И удобная постель.

А до мистера Данте ей нет никакого дела. Бог свидетель, у нее и так достаточно забот. Ей пришлось пойти даже на обман. А обман она всегда ненавидела.

Но в сложившейся ситуации ей ничего другого не оставалось. Она сделала то, что должна была сделать, так же, как в ту ночь, когда они с Пипом незаметно скрылись во тьме.

Она поднялась по лестнице в их с Пипом комнату. Перед дверью задержалась, чтобы натянуть на лицо улыбку. Пип хорошо улавливал настроение взрослых людей – этот урок самосохранения он усвоил, еще находясь у отца на коленях.

Она прогнала эту мысль и открыла дверь. Сначала ей показалось, что ребенок исчез. В комнате царил такой порядок, словно ее только что покинула служанка. Ханну охватила тревога. Куда подевался Пип? Что с ним будет, если он не поладил с мистером Данте? Кажется, тот не очень любит детей.

– Пип? Пип, ты где?

Тут Ханна услышала шорох, донесшийся от занавешенного окна.

– Я здесь.

Она торопливо отодвинула занавеску, и сердце ее замерло. Пип забился в уголок, точно перепуганный мышонок. Он держал все вещи, которые она развесила на просушку прошлым вечером, а на коленях у него лежал узел, сделанный из салфетки, с одной стороны закапанной вишневым соком.

– Что ты здесь делаешь, мой дорогой?

– Жду, когда надо будет уходить. Еды хватит на несколько дней. Служанка принесла завтрак, а потом чай. Я сложил про запас куски получше.

– Ах, Пип! Я же сказала, что ты должен наесться до отвала! – уныло проговорила Ханна.

– Я очень много съел, – заявил Пип и отвернулся. От ощущения вины его щеки покрылись красными пятнами.

Ханна была растрогана до глубины души: ребенок спрятал еду для нее.

– Просто мой желудок съежился.

Наверное, это было именно так: ребенок все прошедшие недели ел очень мало. При мысли об этом Ханне стало не по себе.

– Ты... на меня сердишься, Нанна?

– Нет, ангел мой. Конечно, нет. – Она ласково погладила его по голове. – Скоро мы спустимся вниз, в людскую, и пообедаем. Что же касается еды, которую ты отложил, можешь поклевать все эти вкусные кусочки завтра, а скоро ты будешь есть, как настоящая лошадь.

Лошадь... Ханна запоздало пожалела о своих словах. Пип сжал губы и побледнел. Взгляд его стал испуганным, виноватым и очень-очень печальным. Она лягнула бы себя за такое легкомыслие.

Ей пришлось оставить ребенка на целый день и сражаться с невыносимым мистером Данте.

Ему не с кем было поговорить, некого взять за руку, когда на него нахлынули мрачные воспоминания. И зачем только она напомнила ему о катастрофе, из-за которой они убежали?

Она взяла у него узел, отложила в сторону и подхватила Пипа на руки.

– Мне тебя так не хватало во время работы. Наверное, здесь ужасно скучно.

– Скучновато, – произнес Пип тоном, по которому Ханна поняла, что это была настоящая пытка. – Особенно когда я начинал размышлять.

– О чем же ты размышлял, сокровище мое?

– А что, если папа придет, когда тебя нет? А что, если он найдет меня и заберет? Я прислушивался, не грохочут ли его сапоги, пока голова не заболела.

Неудивительно, что малютка прятался! Ханну обуяла лютая ненависть к человеку, который все еще имел над Пипом такую власть.

– Он никогда не заберет тебя у меня, Пип. Клянусь. – Она крепко прижала его к себе. – Помнишь, что я тебе говорила? Мне известна тайна, а твой папа не хочет, чтобы эту тайну знал кто-то еще. Я оставила ему записку. Написала, чтобы он держался от нас подальше, иначе я всем расскажу его тайну.

– Должно быть, он очень разозлился.

– Не важно. Здесь мы в безопасности. Помнишь, что сказал медник, когда взял нас прокатиться на своей телеге?

– Он сказал, что умеет водить за нос. Но я не знал тогда, что за нос он имел в виду.

У Ханны потеплело на сердце при воспоминании о старом седом бродяге с глазами блестящими и хитрыми, как у лисы.

– Правильно. Старый Тайто сказал, что нужно решить, куда ты отправишься, по всеобщему мнению окружающих, и сделать вид, будто ты туда и направился. А потом...

– Бежать, бежать, бежать в противоположном направлении, – подхватил Пип.

– Именно. Бежать в такое место, о котором никто и не подумает. В такое место, где тебя никто не знает и с которым тебя ничто не связывает.

– Поэтому ты внушила всем на верфи, что мы собираемся в Америку. Ты расспрашивала, как можно попасть на корабль. И ты писала об этом бабушке и тетям.

Она испытала глубокое чувство вины.

– Да, конечно. Поэтому все будут искать не там, где надо, и, может быть, к тому моменту, когда все это поймут, станет невозможно отследить наш путь. Тогда все успокоятся и оставят нас в покое.

Эти слова должны были принести утешение, но старый бродяга, давший ей такой хороший совет, никогда не заглядывал в глаза Мейсона Буда, никогда не видел жестокости, скрытой в них, точно отражение в волшебном зеркале, в которое могла заглянуть только она. Она была не единственной, кто знал, что скрывалось за этой изысканной улыбкой. Пип тоже заглядывал в это безобразное «зеркало», оставившее глубоко скрытые следы в его серо-зеленых глазах.

Она вздрогнула. Буд относился к тем людям, которые загонят свою добычу насмерть, даже если ради этого им придется проскакать на лошади сквозь шквал огня.

– Папа никогда не успокоится. – Пип прижался к ней еще сильнее и махнул ручонкой в сторону потемневшего окна. – Когда он узнает, что мы обманули его, то придет в еще большую ярость. И тогда никто его не остановит.

Можно было не продолжать. Ханна знала, что Пип имеет в виду. Этот ужасный человек никогда не остановится, он всегда будет бить, терроризировать, заставлять всех рисковать, для того чтобы навлекать на себя его гнев и платить за это слишком высокую цену.

– Он где-то здесь, – с трепетом проговорил Пип.

– Он далеко отсюда.

– Это неизвестно.

– Помнишь, что я тебе сказала? Даже когда он выяснит, что мы не отправились в Америку, он потратит много времени, обыскивая другие места, опросит всех моих подруг по пансиону: мисс Адам, двоюродных сестер, друзей – всех, к кому я могла бы обратиться за помощью.

Она не сказала, что ее мать и сестры первые укажут Мейсону Буду те места, в которых она могла бы укрыться. Но Ханна все равно их любила и очень тосковала по дому.

Мейсон Буд обманывал куда более мудрых людей, чем мать, слабая и болезненная, или невинные сестры Ханны, мечтавшие о будущем счастье. Они все еще доверяли Мейсону и были столь же слепы, как и все в графстве Уиклоу.

Но однажды Буд поймет, что Ханна его одурачила. Он будет охотиться на них с Пипом с еще большей яростью. И если найдет их...

Об этом лучше не думать.

В распоряжении Мейсона Буда находились неограниченная власть и деньги, а за его благообразным внешним видом скрывался демон злобной жестокости. Он уже доказал, что любой ценой готов достичь своей цели. Именно с ним мог бы договориться Остен Данте. Хуже того, любой суд страны будет на его стороне, когда он потребует вернуть сына.

Ханна закрыла глаза и увидела безжалостные руки, пытающиеся вырвать Пипа из ее объятий. Этот кошмар мучил ее во время их бегства несколько раз. Она попыталась справиться с паникой. Нет. Самого страшного не случится. Буд не найдет их, а что касается хозяина поместья Рейвенскар, его достаточно просто обмануть. Он никогда не догадается, от чего они бежали.