– Аттик всегда разбирает мою корреспонденцию.

«Как только у него хватило наглости притвориться ошеломленным?»

– Впрочем, это не важно. Я найду способ защитить...

– Свою корреспонденцию? – с горечью перебила Ханна.

– Ханна, все не так просто.

– Тогда объясни, в чем дело!

– У меня не было выбора! Хочешь знать, почему отец обвинил меня в смерти Чаффи?

– Мне это не интересно. Я лишь хочу знать, почему ты...

– Я пытаюсь тебе рассказать! – заорал он, сверкая глазами, испытывая стыд и ненавидя себя. – Вокруг того проклятого пастбища были развешаны знаки, – продолжал он, заметавшись по комнате, словно пойманный зверь. – Предупреждения о том ужасном быке. Ханна, их мог прочитать каждый дурак. – Он впился в нее взглядом. – Каждый дурак, кроме меня.

– Не понимаю.

– Я распорядился присылать письма Аттику, потому что... – он запнулся, – потому что не умею читать.

Она усмехнулась.

– Что за чушь ты несешь!

Но когда Ханна взглянула на Остена, у него был такой жалкий, растерянный вид, что у нее перехватило дыхание.

– Во мне что-то сломалось, я не смог научиться читать, как ни старался. И всячески это скрывал. Учителей уверял, что считаю любую учебу потерей времени, хотя это было не так.

Ханна зашаталась под тяжестью тайны, которая, как она почувствовала, и есть источник его боли, причина, по которой он никого не подпускал к себе, чтобы кто-нибудь случайно не узнал правду.

Его лицо горело от стыда, глаза лихорадочно блестели.

– Ради Бога, Ханна, умей я читать, неужели не прочел бы письма сестер? Или матери? Но я не мог попросить Аттика прочесть их мне. Они были слишком личными для посторонних глаз.

– Почему же ты меня попросил их прочесть?

– Понятия не имею! Мне так хотелось услышать болтовню Летти и вздор Мэдди. Полные любви и заботы слова матери... – Он вздрогнул, на его лице отразились чувства, которые он слишком долго подавлял. – Ты бросила мне вызов, Ханна. И я воспользовался этой возможностью.

Она вспомнила, как он слушал письма, как закрыл руками лицо, когда она их дочитала. Она считала его черствым, бездушным, но он старался изо всех сил скрыть свои уязвимость, одиночество и тоску.

Теперь многое становилось понятным. Например, его задумчивость, когда он рассматривал книгу, сделанную ими с Пипом, – это была для него головоломка.

– Теперь ты знаешь обо мне все. Знаешь, что я не чудовище и, если бы мог, давно бы им написал. Успокоил бы их – Он помолчал и продолжил: – Вот и все. Все безобразные подробности. Теперь ты удовлетворена? Ты единственная в мире, кому я рассказал правду, не считая Чаффи. Несчастный добряк. В Итоне он до полуночи читал мне вслух уроки, пока я их не запоминал. Я только так мог учиться. И как я ему за это отплатил? – Остен с горечью рассмеялся. – Он побежал в загон к быку, потому что знал, что я не умею читать. Он тщетно пытался отговорить меня от похода на пастбище, а потом ценой собственной жизни спас меня.

У Ханны разрывалось сердце: его рана все еще кровоточила. Нелегко было признаться этому гордому человеку, талантливому изобретателю в том, что он не умеет читать! Он так искусно это скрывал, что никто до сих пор не раскрыл правды.

Остен подошел к ней и крепко сжал ее руки.

– Ханна, я знаю, что все испортил, когда нанял Хокли. Но я искренне хотел тебе помочь. Я люблю тебя. И сделаю все, чтобы ты не пострадала. Мы убежим вместе – ты, я и Пип. Куда-нибудь, где нас никогда не настигнет закон.

Он согласен был отказаться ради нее от всего, что любил.

– Но твоя земля, твои арендаторы... твои родные.

– Да им только лучше будет! Разреши мне...

Он нанял Хокли, это верно. Из-за него Мейсон Буд узнал о ее местонахождении. И все же он сделал это, чтобы помочь ей. Потому что она не доверилась ему.

Но какую цену заплатит этот человек, если она бросится в его объятия и вверит ему свою и Пипа судьбу? Он потеряет возможность помириться с матерью и сестрами, которые его любят. Будет навсегда изгнан из страны, где так заботливо ухаживал за землей.

Что будет со здешними обитателями – Эноком Дигвидом, его семьей и остальными? Придет ли Рейвенскар в запустение? Лендлорды типа Остена Данте так же редки, как и голубые бриллианты. А его работа, его изобретения? Он потеряет возможность заниматься ими, если останется с ней. Нет. Ханна не примет от него такой жертвы. Она слишком сильно любит его. Но он полон решимости, и вряд ли удастся его переубедить.

– Остен, подумай, ты будешь вне закона, опозоришь свое доброе имя.

– Мне все равно.

– Ты не прав! Ты не знаешь, каково это быть беглецом, то и дело оглядываться, опасаясь преследования, не иметь никакого пристанища.

– Мои руки будут твоим пристанищем, Ханна.

– А что произойдет с Рейвенскаром? С людьми, которые от тебя зависят? Арендаторами?

– Аттик за всем присмотрит.

– Вряд ли он станет возиться с больным ребенком, как ты с Мейзи Дигвид. Или поможет влюбленному юноше проектировать дом для невесты. А как же твои родные? Летти и Мэдлин? Твоя мать? Они ждали, надеялись и молились о воссоединении с тобой целых восемь лет. Разве твоя мать не заслуживает того, чтобы увидеть тебя снова, чтобы обнять тебя, хотя бы ненадолго? Ты ее сын, ее первенец. Она никогда не прекращала любить тебя.

– А как же ты, Ханна, ты и Пип? Господи, я люблю тебя! Как я могу отпустить вас обоих, зная об опасности, которой вы подвергаетесь?

– Я каждый день буду благодарить Бога за то, что встретила тебя, потому что поняла, что люди бывают хорошими, достойными доверия и великодушными. Они могут нести ответственность за тех, кто находится на их попечении. Разве ты этого не понимаешь, Остен? Люди из Рейвенскара заслуживают получить от тебя нечто лучшее. Они от тебя зависят. Ты не можешь так просто повернуться и уйти, послать их к дьяволу и наплевать на свои обязанности. Я уйду, Остен, а ты останешься.

Самым трудным было повернуться и направиться к двери, но Данте поймал ее и повернул к себе. Она ощутила тепло его тела, его напряжение, с мукой вспомнила трепет, изменивший его лицо, когда он впервые соединился с ней в единое целое.

– Ты никуда не пойдешь.

– Я должна уйти! Буд едет, а я скорее умру, чем дам ему снова притронуться к Пипу!

– Он даже близко к тебе не подойдет, – горячо заявил Остен. – Клянусь! Ханна, существует только один способ освободить вас с Пипом. Убить его.

Она мечтала о смерти Мейсона с той самой ночи, когда сбежала из Буд-Холла, о том, что тогда они освободятся от страха и получат возможность так устроить жизнь Пипа, что ему не придется оглядываться. Временами она надеялась, что сможет убить Буда сама. Но если это сделает Остен, его могут посадить в тюрьму... повесить...

– И ты станешь убийцей? Разрушишь не только собственную жизнь, но и жизнь тех, кто тебя любит? Это не выход!

– Господи Иисусе, я должен что-то сделать!

– Убить Буда? Сбежать из Рейвенскара? Доказать, что ты безответственный глупец? Ты этого хочешь, Остен? Хочешь доказать, что твой отец прав?

Остен не сдержал стона. Глаза его лихорадочно блестели.

– Я ни за что не позволю вам с Пипом уйти отсюда одним.

– И как вы собираетесь удержать меня здесь, сэр? Заковать в цепи?

Он весело взглянул на нее.

– Ты, как всегда, благоразумна. К сожалению, придется использовать винный подвал.

– Что? Что ты...

Она ругалась и пиналась, когда он подхватил ее на руки.

– Проклятие, Данте, отпусти меня! – закричала она, когда он понес ее вниз. – Помогите! Кто-нибудь...

Испуганные служанки в белых чепчиках высунулись в коридор, не веря своим глазам. Лакеи засуетились.

– Несите ключ от винного подвала, – приказал Остен, добравшись до конца лестницы. – Мы должны ее запереть. Бекка, принеси вещи!

Симмонз с подозрением взглянул на хозяина и с сочувствием на Ханну.

– Но, сэр, вы не можете так просто...

Аттик вышел из кабинета с руками, скрещенными на груди, и у Ханны застыла в жилах кровь, когда она увидела торжество на его лице.

– Я знал, что вы поймете, сэр. А одеть ее – неплохая мысль. Ведь приедут судейские.

– Никаких судейских не будет! – заорал Остен. – Я собираюсь спасти шею этой женщины, нравится ей это или нет.

– Но, сэр, это несерьезно! – прошипел Аттик.

– Еще как серьезно, ведь она вполне может выцарапать мне глаза.

– Сэр, прошу вас, остановитесь и подумайте о последствиях столь поспешных действий, – взмолился Аттик, побледнев. – Трудно себе представить, что может случиться.

– Открой дверь подвала или ищи себе работу где-нибудь в другом месте, старик!

Испуганный Аттик взял ключи у дворецкого и побежал вперед, повинуясь приказу хозяина.

– Остен, вы с ума сошли? Это опасно, незаконно.

– Симмонз... старина... – выговорил Остен, отбиваясь от ударов Ханны и спускаясь по лестнице. – Терпеть этого не могу, но придется посадить под замок и его. А то, боюсь, этот мерзавец опять доберется до Пипа.

Ханна принялась яростно браниться, когда Остен опустил ее на деревянный поддон, и боднула его. Два лакея вбежали и удерживали ее внизу, загораживая единственный путь к спасению.

– Проклятие, пустите! – кричала Ханна.

Почему ей никто не помогает?

У нее сжалось сердце, когда раздался голосок Пипа:

– Нанна? Что случилось с Нанной?

– Пип!

Слезы выступили у нее на глазах, когда она попыталась вырваться.

– Пожалуйста, Остен! Отпусти нас, ради Бога! Ты не знаешь Мейсона! Не знаешь, на что он способен! Он избил мою сестру до смерти. Но она была его женой, и никто не мог этому помешать! Никто не мог доказать...

Она увидела, что Симмонз поднял Пипа и передает мальчика в протянутые руки Остена. То, что Пип пошел на руки Остена, испугало Ханну.

Господи, почему она позволила себе так сильно полюбить их обоих? Она не вынесет, если потеряет кого-то из них. А скоро появится сам дьявол.