Кимберли Кейтс - Утренняя песня

Слезы потекли из глаз Элизабет.

– Я не могу спокойно умереть, зная, что оставляю ребенка на мучения.

– Мейсон Буд никогда больше не причинит страданий ни одному из вас, – поклялась Ханна, стиснув зубы.

– До того как Мейсон последний раз избил меня, я хотела бежать. Увезти Пипа в какое-нибудь безопасное место. Я зашила свои драгоценности в подкладку саквояжа и упаковала в него немного одежды. Но теперь я не могу бежать. Забери Пипа и увези далеко-далеко. Чтобы Мейсон его не нашел. Мой мальчик... мой бедный, бедный малыш.

– Я позабочусь о нем, клянусь. Я заберу вас обоих домой, туда, где вы будете жить в мире и спокойствии.

– Мейсон притащит нас обратно. Закон на его стороне. Мы не можем рисковать. Вся наша семья подвергнется опасности. Как бы мне хотелось не просить тебя о жертве...

– Я все сделаю для тебя, Лиззи. Ты же знаешь.

– Мейсон уехал на охоту. На следующий день после...

– Он бросил тебя умирающей?

– Он не знал. Он всегда уезжает после этого. Пропадает на некоторое время. Чтобы не видеть моих синяков. Нельзя терять времени. Ты должна забрать Пипа прямо сейчас.

– Но, Лиззи, да я же только что обрела тебя снова! Как я могу уйти?

– Я не боюсь умереть в одиночестве.

– Лиззи, нет! Не проси меня об этом.

– Разве ты не видишь, что другого выхода нет? Ханна, ты единственная не боялась смотреть в лицо реальности.

Лиззи права. Ханна всегда была сильной.

– Ты заберешь с собой все, что я люблю, – мягко проговорила Лиззи.

Элизабет потянула шнур от звонка. Через мгновение показалась служанка. На ее пухлом лице было написано настоящее горе.

– Миледи? – Глаза девушки покраснели от слез. – Вам принести снотворное? Доктор оставил его целую кучу.

– Нет, спасибо, Энн. Приведите мастера Пипа. Я хочу, чтобы моя сестра... познакомилась с ним.

– Конечно! Вы сразу повеселеете, когда увидите его. Милый молодой хозяин.

Девушка неуклюже присела и удалилась.

Ханна мечтала об этой встрече и годами представляла ее себе. Но не при таких трагических обстоятельствах. Оставить Лиззи умирать... Взять на себя заботу о ее сыне...

Ханна понимала, насколько опасна ее задача.

Если бы Элизабет забрала сына, ей пришлось бы столкнуться с ужасными последствиями этого шага. Если же это сделает Ханна, не являющаяся матерью ребенка, то заберет наследника пэра королевства... Хуже того, она никогда не видела ребенка. Как же этот малыш будет ей доверять?

Ханна была ошеломлена, когда поняла, что ее бьет дрожь, и перешла в темный угол комнаты, пытаясь взять себя в руки, чтобы не испугать ребенка. Пип и так уже достаточно пережил.

Через несколько минут она услышала тихий скрип и увидела худенькое личико заглянувшего в дверь ребенка.

Его золотые локоны сияли, глаза были огромными, испуганными и полными муки.

У Ханны сжалось сердце, когда она увидела копию Элизабет. Он даже не заметил Ханну, смотрел только на мать.

– Мама!

Он подошел к кровати, как только служанка вышла и тихонько закрыла дверь.

– Пип!..

В первый раз со времени приезда в Буд-Холл Ханна увидела, что Элизабет улыбается той ангельской улыбкой, которая очаровала не одного мужчину.

– Мама, я знал, что ты еще здесь! Няня сказала, что ты уходишь! И никогда не вернешься. Но я знал, что ты не бросишь меня одного.

– Няня сказала правду. Мне придется совершить путешествие, дорогой.

Элизабет протянула сыну руку. Пип осторожно вполз на кровать.

– А я не могу отправиться вместе с тобой?

– Надеюсь, это произойдет не скоро. Понимаешь ли, я отбываю на небо.

– Но это там, где... где мертвые?.. – Пип в ужасе вцепился ей в руку. – Нет, мама! Я буду хорошим мальчиком! Я всегда буду ездить на папиной лошади! Только не уходи!

Ханна чувствовала, каких усилий Элизабет стоит сдерживать слезы.

– Я не хочу уходить, Пип. Но я должна. Я не могу... не могу остаться.

– Но я не хочу быть один! Мама, пожалуйста!

Сердце Ханны рвалось из груди.

– Это самый лучший выход, – сказала Элизабет с вынужденной веселостью. – Ты не будешь один, Пип. Помнишь, я тебе рассказывала про тетю Ханну?

– Она заботилась о тебе, когда ты была маленькой девочкой. И ты все время перечитывала мне ее письма. Ты любишь ее больше всех на свете, не считая меня.

– Теперь она позаботится о тебе. Она заберет тебя далеко-далеко, где тебе никогда не надо будет бояться. И каждый раз, когда вы будете обнимать друг друга, вы оба будете знать, что я все еще с вами. Здесь. – Элизабет прижала ручонку Пипа к своему сердцу. – И что я люблю вас.

– Но я хочу, чтобы меня обнимала ты! Я хочу, чтобы это была ты!

– Ханна! – вскрикнула Элизабет. – Помоги!

Помочь? Как можно объяснить смерть, жестокость по отношению к ребенку? Существуют ли для этого какие-то слова? Но дело касалось Лиззи, ее Элизабет.

Ханна вышла из тени, встала на колени и дотронулась до младенчески мягкой щеки Пипа.

– Я тоже хочу, чтобы она осталась. Больше всего на свете. Но твоя мама... сломлена внутри.

Серо-зеленые глаза ребенка блеснули. У него был взгляд, как у взрослого.

– Это из-за папы, да?

– Да, Пип.

Он протянул руку. Ханна взяла ее, ощущая любовь Лиззи, все ее надежды и мечты, заключенные в теплом пожатии пальчиков ее сына.

– Мы должны уходить, пока и меня не сломали.

Повизгивание щенка вызвало слишком ясные и слишком острые воспоминания. Ханна вытерла слезы и повернулась как раз в тот момент, когда Пип вошел в комнату со спаниелем на руках.

– Нанна, псих говорит, что щенки спят в конуре, а можно я уложу этого рядом с собой под оделяло?

– Не стоит, Пип. Я не хочу, чтобы ты заболел.

– Когда я был маленький, я боялся, и мне снились плохие сны, иногда я выскальзывал из детской, чтобы мама взяла меня к себе в постель. Там было тепло и мягко, а от нее пахло цветами. Мы делали вид, будто это волшебство такое, как невидимая стена Моргауза в легендах о короле Артуре. Она ограждала от всего плохого. Я хочу доказать Лиззи, что ее никто больше не укусит и не прогонит.

– Я знаю, ты хорошо о ней позаботишься, ангел мой.

– Как мама, которая изо всех сил пыталась позаботиться обо мне. Нанна, по-моему, Лиззи одиноко. – Пип погладил мордочку щенка. – Очень тяжело оставлять маму.

Она откинула локоны с его лба.

– Пип...

Она раздумывала, как бы получше предостеречь его...

– Помнишь, покидая Ирландию, мы обсуждали, что надо делать, чтобы оставаться в безопасности?

– Говорить всем, что ты моя мама?

– Да. Ты очень хорошо с этим справлялся, дорогой мой. Я лишь хочу, чтобы ты никогда никому не рассказывал о твоей настоящей маме. Даже мистеру Данте.

– Мистер Данте никогда не расскажет папе, где мы. В его глазах ангелы. Он нарочно изображает сумасшедшего.

«Интересно, как отреагировал бы Остен Данте, если бы услышал, что о нем говорит Пип?» – с улыбкой подумала Ханна.

Несколько успокоившись, Ханна потянулась и откинула одеяла. Пип улыбнулся и вскарабкался на кровать. Пока Ханна помогала ему раздеваться и натягивать ночную рубашку, Лиззи тянула за рукава, обнюхивала подушки и смешила Пипа.

Ханна выглянула из окна на звезды, сиявшие в далеком раю, и помолилась о том, чтобы другая Лиззи, где бы она ни находилась, услышала, как радуется Пип подарку безрассудного, опасного человека с загадочными глазами.

На какое-то время она останется в Рейвенскаре. С Остеном Данте, в его изысканной тюрьме, вместе с его фортепиано и письмами, которые он никогда не распечатывал. А потом, что самое важное, она вернет бриллиант и избавится от угрызений совести.

Должен же быть способ исправить все, что она натворила.

Нужно привести все в порядок. Она отнесет на место еду, а потом проберется в музыкальную комнату, после того как все заснут, и положит драгоценность на диванчик, туда, где она ее нашла.

Часы из позолоченной бронзы, стоявшие на камине, пробили два, когда Ханна выскользнула из постели. Лиззи, уютно устроившаяся на подушке рядом с Пипом, подняла шелковистую голову и взглянула на Ханну, потом зевнула и уткнулась носом в теплую шею Пипа.

У Ханны кольнуло сердце, когда ручонка Пипа обняла покрепче меховой комочек, несмотря на то, что мальчик крепко спал. Пип был окрылен обещаниями Данте показать, как следует заботиться о собаке, расчесывать ей шерсть и кормить из рук.

Пока Пип не переставая болтал об Остене Данте, сердце Ханны растаяло, как лед на весеннем солнце.

Девушка подошла к столу и нащупала чулки, которые положила в саквояж. Вынув булавку, она зажала ее между пальцами и выскользнула в коридор.

Дверь в спальню Остена была закрыта. Она видела это много раз, но ее никогда не интересовало, что находится за этой дверью. Ей вспомнилось, как потеплел взгляд Данте, а губы тронула улыбка при виде того, с каким восхищением Пип прижимает к груди щенка.

Кто бы мог подумать, что сумасшедший хозяин Рейвенскара ощутит тайное одиночество, царившее в сердце мальчика? Что он может с нежностью касаться золотых локонов Пипа?

Кто он? Загадка, подобная древним кельтским скульптурам, о которых ей рассказывала в детстве няня. Они постоянно меняют свой первоначальный облик.

Разве не существует легенда про сказочного короля, плененного с помощью колдовских заклинаний? Разве он не освободился, когда дама его сердца взглянула ему в глаза и увидела его таким, каким он был на самом деле?

Ханна сжимала булавку так сильно, что укололась, но даже обрадовалась жалящей боли, благодаря которой пришла в себя. Ей нужна была ясная голова, чтобы выполнить свою задачу. Мало ли кто может встретиться ей на пути.

Она вздрогнула, когда сквозняк проник сквозь ночную рубашку. Стала спускаться с лестницы и вдруг остановилась. До нее донеслись тихие звуки. Это была колыбельная, которую она пела Пипу, когда тот задыхался. Кто-то играл на фортепиано.