Было очень трудно очнуться от сна, но голос принадлежал человеку, которого нельзя было проигнорировать. Она села на скамейке и взглянула, щурясь, на стоявшего перед ней Гаррика Престона, отца Андреа. Он был очень высоким – почти метр девяносто. С ним были секретарша, тоже высокая и очень красивая молодая женщина – их он менял каждый год, – и телохранитель, знавший несколько видов восточных единоборств.

– Извините, – пробормотала Джекка и попыталась встать. Долгая поездка, жесткая скамья и душевная травма явно не прошли для нее даром.

Мистер Престон пристально смотрел на нее. Андреа говорила, что, насколько ей известно, ее отец ни разу в жизни не улыбался. Он недавно развелся с четвертой женой и теперь, по словам Андреа, находился в поисках пятой – помоложе.

– Красные глаза, сон на жесткой скамье, – сказал мистер Престон. – Разрыв с бойфрендом?

– Да, – сказала Джекка, чувствуя, что к глазам подступили слезы. Она еще до конца не осознала, что произошло в ее жизни. Ей не верилось, что Тристан вот-вот не войдет в дверь.

Мистер Престон заметил слезы и отвернулся.

– Как насчет кое-какой работы, которая поможет отвлечься?

– С радостью.

– Моя дочь хочет, чтобы я купил ей дом в… – Он взглянул на секретаршу.

– В Тоскане, – подсказала она.

– Да. – Мистер Престон вздохнул. – Андреа читала книгу, видела кино, ну или слышала от кого-то об этом месте. В общем, она хочет поселиться там с парнем, за которого вышла замуж. Так что я могу продать эту галерею, или вы, Джекка, будете ею управлять. Какой вариант вас больше устраивает?

– Управлять, – сказала она, впрочем, уверенности в ее голосе не было.

Мистер Престон снова посмотрел на нее.

– Вы сделали какие-нибудь рисунки, пока были в… там, где вы были? – Он кивнул на чемоданчик, который она притащила из машины.

– Да, но немного. Я была занята другими делами. – Она не стала рассказывать о рекламной кампании Ким и дизайне детской одежды. Ему не интересны ее проблемы.

– Развесьте свои картины, – велел он и направился к двери. Потом повернул голову к секретарше: – Позвоните Босуэллу, пусть привезет контракты.

Телохранитель открыл дверь перед боссом, который на пороге остановился и сказал:

– Добро пожаловать домой, Джекка. – С этими словами он вышел. Свита последовала за ним.

Джекка опустилась на скамью.

– Одна дверь закрывается, другая открывается, – громко сказала она, борясь с желанием упасть на скамью и разрыдаться.

Но она не могла себе позволить поддаваться эмоциям. Она бросилась в объятия Тристана с открытыми глазами, с самого начала говорила ему и себе, что это ненадолго, предупреждала, что в конце лета уедет. Он ответил, что справится с болью. В своей наивности Джекка не подумала, сможет ли справиться с болью она.

Она порылась в сумке в поисках телефона. Интересно, сколько сообщений оставил Трис? И отец? Извинится ли отец за то, что устроил заговор за ее спиной?

Увидев, что для нее нет ни одного сообщения, она удивленно заморгала. Пропущенных звонков не было тоже.

Джекка долго сидела на скамье, глядя прямо перед собой, не в силах понять, что все это значит. В это время зазвонил телефон галереи. Мистер Босуэлл, юрист мистера Престона, сообщил, что собирается прийти с контрактами:

– И надо подумать о квартире, которой вы сможете пользоваться, пока ваша занята. – Чуть поколебавшись, юрист добавил: – Вообще-то, думаю, вы можете забыть о вашей старой квартире. Мы подберем вам что-нибудь в Престон-билдинг. Имейте в виду, ваша зарплата существенно увеличится.

– Хорошо, – сказала она, не чувствуя никакой радости.

Мистер Босуэлл вежливо произнес:

– Я слышал, у вас был тяжелый разрыв.

Джекка не смогла ответить. Попытайся она произнести хотя бы звук, дело бы кончилось истерикой. Она не могла поверить, что Трис даже не позвонил.

– Как вы смотрите на то, чтобы с головой уйти в работу? Это позволит не думать ни о чем другом.

– Полагаю, это как раз то, что мне необходимо.

– Очень хорошо. Я поручу кому-нибудь обзвонить художников и сказать, что галерея открывается. Они завалят вас душераздирающими историями о том, какой жалкой стала их жизнь после того, как вы закрыли галерею.

Джекка даже не стала говорить о том, что галерею закрыла не она.

– Вы в плохой форме, – констатировал мистер Босуэлл. – Мне нужно закончить кое-какую бумажную работу, а потом я приеду и отвезу вас на ленч. И знаете что, Джекка?

– Да?

– От разбитого сердца обычно не умирают. Это только кажется, что жизнь закончилась.

– Полагаю, у меня будет возможность в этом убедиться, – ответила она и положила трубку.

Мистер Босуэлл оказался прав. Не прошло и получаса, как в галерею явились три художника, нагруженные своими работами. Как и сказал мистер Босуэлл, они обвинили Джекку в закрытии галереи.

– Вы могли бы поговорить с Андреа, – заныли они, – и хотя бы попытаться ее переубедить.

Сначала Джекка терпеливо объясняла, что ей тоже нужно время для творчества, но после третьего обвинения отказалась от защиты.

– Вы правы, – усмехнулась она. – Во всем виновата я, эгоистка до мозга костей. Итак, что вы хотите мне показать?

Ровно в час приехал мистер Босуэлл с молодой женщиной, только что из колледжа, имеющей степень по изобразительному искусству.

– Это ваша помощница, – сообщил он. – Вы ей можете полностью доверять. – С этими словами он вывел Джекку из галереи.

Они поели в маленьком итальянском ресторанчике. Мистер Босуэлл не дал Джекке ни одного шанса подумать о своих неприятностях, развлекая рассказами о выходках Андреа.

У Джекки не было настроения смеяться. Она слушала, но каждые несколько минут украдкой проверяла телефон – никаких сообщений не поступило.

После ленча она вернулась в галерею. Ей сказали, что молодую женщину зовут Делла, и больше она вопросов не задавала. Всю вторую половину дня они развешивали картины и расставляли небольшие статуэтки.

– Как здорово! – восхитилась Делла. – Чьи это работы? Они не подписаны.

Делла открыла чемоданчик Джекки и достала работы, которые та сделала в Эдилине. На полу было разложено не меньше тридцати картин и рисунков с изображением Тристана. На одном он держал Нелл, на другом смотрел поверх книги, и в его глазах жила любовь. Джекка знала, что он смотрит на нее.

– Блестяще! – воскликнула Делла. – Он профессиональный натурщик?

– Нет, – ответила Джекка чуть резче, чем намеревалась. – Он врач, и вообще… это не для продажи.

– Но их обязательно захотят купить. Я сама куплю ту, на которой он смотрит поверх книги. Если бы мужчина взглянул на меня так, я бы… – Она замолчала, увидев огонь в глазах Джекки. – Ой, прости, это о нем говорил мистер Босуэлл? Тяжелый разрыв?

Джекка не ответила – только собрала рисунки и убрала их обратно в чемоданчик. Она хотела их продать, но пока не была готова с утра до вечера смотреть на изображение Тристана.

В пять часов пришел юноша, которого направил мистер Босуэлл, чтобы показать ей будущее жилье. Она даже не удивилась, когда он, между прочим, сообщил ей, что одинок. Похоже, мистер Босуэлл намекал ей, что лучшее лекарство от любви – новая любовь.

Она согласилась на первую же квартиру, которую ей показали. Апартаменты располагались в здании, принадлежавшем мистеру Престону. Их главными достопримечательностями были балкон и сказочный вид из окна. О такой квартире мечтает каждый житель Нью-Йорка, но Джекка осталась равнодушна. Там была кое-какая мебель, но отсутствовало белье. Молодой человек предложил сопроводить ее в магазин, а потом угостить поздним ужином, но получил отказ.

Джекка купила несколько простыней и полотенец, а вернувшись, поняла, что чертовски устала и не в силах даже развернуть пакет. Она проверила телефон – никаких сообщений – и легла спать.

Утром, убедившись, что сообщений от Тристана как не было, так и нет, она почувствовала себя немного лучше. Если он смог так легко исключить ее из своей жизни, она тоже сумеет пережить разрыв.

Она приняла душ, надела джинсы и футболку и отправилась завтракать, а по пути на работу завернула в магазин, чтобы купить одежду, соответствующую ее новому положению. Увидев свое отражение в зеркале, она подумала, что все-таки больше похожа на жительницу Нью-Йорка, чем на провинциалку из Эдилина.

В галерее ее ждали двое художников.


– Неплохо, – сказала Делла, – мне нравится. Хотя, похоже, кто-то наступил на тюбик с синей краской.

Она вместе с Джеккой просматривала серию пейзажей, написанных маслом, по большей части модернистских, хотя чувствовалось влияние Ашканской школы[13] и Сальвадора Дали. Их объединяло одно – тысяча оттенков синего цвета.

– Он где-то читал, что в творчестве Пикассо был голубой период, и теперь хочет, чтобы его биограф имел возможность написать о нем то же самое, – сказала Джекка.

– Или он смотрит «Аватар» по шесть раз на дню, – усмехнулась Делла. – У него вообще, похоже, гипертрофированное эго.

– Думаешь, он уже выбрал место для библиотеки, которую построят в его честь? – спросила Джекка, и Делла засмеялась.

Джекка встала, отошла назад и посмотрела на картины. Она вернулась из Эдилина уже несколько недель назад и все это время старалась держать эмоции в узде. Поначалу ей это не слишком хорошо удавалось, но теперь она уже начала выздоравливать.

Из Эдилина она общалась только с Ким, но та не упоминала о Тристане.

– Не буду говорить: «Я тебя предупреждала», – только один раз сказала Ким.

– Имеешь право, – грустно усмехнулась Джекка.

– Нет. Жаль только… – Ким так и не сказала, о чем сожалеет.

Вместо этого они стали беседовать о работе, заключив молчаливый пакт – не говорить о мужчинах.

Вот только миссис Уингейт и Люси, похоже, не хотели иметь с ней ничего общего. И это было больно. Джекка думала, что эти женщины стали ее друзьями, но оказалось, что для них она была всего лишь очередной жиличкой.