– Но, господи! – с отчаянием просипела Алевтина. – Это же сотни миллионов долларов! Сотни! Вот так взять и просто отдать! Не думая о семье, о том, что у нас есть проблемы и денежные необходимости! Это же предательство какое-то! – И напустилась на адвоката: – Как вы такое могли допустить, почему не отговорили ее, Николай Львович!

– Я не влияю на решение своих клиентов, – очень строгим, холодным тоном отчитал он женщину. – Я лишь слежу за законностью исполнения их волеизъявлений и блюду их интересы! Глафира Сергеевна четко и ясно заявила, что намерена передать коллекцию государству.

И ушел. А Марьяна, спохватившись, поспешила отойти подальше от двери, вернулась к созерцанию, но после услышанного ей разговора настроение пропало.

Глафира Сергеевна объявила, что устала, и ее поспешили сопроводить к выходу все те же официальные лица. На пороге особняка она обернулась и пригласила всю семью в усадьбу, отметить важное событие. Отчего Женуария немедленно сильно разволновалась чуть не до обморока – как же так: отметить! Она же не готовилась, ничего про банкет не было сказано, и чем гостей угощать!

И так разнервничалась, раскраснелась, озиралась вокруг рассеянно, видимо, пересчитывая потенциальных гостей, что Марьяна поспешила ее успокоить, взяла за руку и прошептала на ухо:

– Не волнуйтесь, Евгения Борисовна, сильно сомневаюсь, что кто-то, кроме родителей Григория, примет это предложение.

Она была недалека от истины: практически вся «оппозиция» ехать в усадьбу отказалась, сославшись на завтрашний рабочий день, и церемонно попрощалась с Глафирой Сергеевной. Под взглядами все еще сопровождавших ее отъезд официальных лиц и прицелом телекамер выяснять отношения или выступать родственники не стали. Сдержались.

А вот на следующий день…

Но по порядку. Родители Григория также не поехали в «родовое гнездо», договорившись прибыть в субботу.

В дороге Марьяна и Григорий все тревожней поглядывали на Глафиру Сергеевну, настолько явно уставшую и обессиленную, что Марьяна даже предложила поехать в больницу, но бабушка категорически отказалась, потребовав – только домой!

Когда они добрались до усадьбы, Вершинин на руках отнес бабулю в ее спальню, оставив на попечение верной Жени. А Марьяна позвонила врачу. Доктор, выспросив симптомы, посоветовала сделать укол, вызвать «Скорую», если будет плохо, и перезвонить утром, сообщить, как здоровье пациентки.

– Может, тебе здесь остаться на всякий случай? – задумчиво предложила девушка Вершинину.

– Можно, – кивнул он и улыбнулся многозначительно: – Но вместе с тобой. Весь свой незабываемый пубертатный подростковый возраст я мечтал привести в нашу с Костиком келью сговорчивую девчонку и… – обнял он ее двумя руками за талию. – Если бы ты знала, какие жаркие картины и видения обуревали меня на той кровати!

– Могу себе представить! – рассмеялась тихонько она.

Но Глафира Сергеевна вроде была молодцом и очень скоро заснула. Женя уверила их, что присмотрит за старушкой. А Марьяна с Григорием вдруг обнаружили, что сильно проголодались, и отправились в кухню.

Кулинарить им не пришлось – ответственная домработница, невзирая на свои стенания у стен Министерства культуры, оказывается, наготовила перед отъездом разной вкуснятины. Не на ораву, конечно, но вполне основательно. И Марьяна с Вершининым, набрав всяких закусочек и запеченную в тесте рыбу, тихо удалились к ней домой.

– Как думаешь, – спросила Марьяна Григория, когда они устроились за столом в кухне, решив, что на сегодня официоза с них вполне хватит, – твои родственники будут с Глафирой Сергеевной разговаривать?

– Общаться, думаю, будут, но редко, – поделился размышлениями Вершинин. – А вот выскажутся непременно. Вообще удивительно, как они удержались сегодня и не устроили разборку.

– Ты знаешь, что Глафира Сергеевна дала Валентине деньги на адвоката для Виталия? И что она наняла специалистов, которые помогли быстро и выгодно продать его бизнес, не допустив, чтобы его прибрали к рукам помощники Виталия? – спросила Марьяна.

– Знаю, – кивнул Григорий и усмехнулся: – Вы с ней два сапога пара: одна утешать злодеев кидается, другая адвоката убийце мужа оплачивает исключительно из гуманистических побуждений.

– Это нормально, – уверила ровным тоном девушка. – К тому же Виталий и так понесет неподъемное для него наказание. Ты можешь представить, какая у него будет жизнь в колонии строгого режима.

– Да уж, – невесело согласился Вершинин. – Семь лет получил. Выживет ли он, вот в чем вопрос?

– Выживет, – уверила Марьяна. – Я видела его на суде: он похудел сильно и даже лучше выглядеть стал, но не казался раздавленным и потерянным. В колонии ему, конечно, достанется, но он пристроится художником или дизайнером при начальстве и выживет. Вот увидишь.

– Ну дай-то бог. Хватит с нашей семьи криминальных страстей и смертей, я думаю, – согласился с ее аргументами Григорий и тряхнул головой, прогоняя неприятную тему. Затем, отставив кружку с чаем, которым они заканчивали ужин, тихо позвал: – Иди ко мне, – и протянул ей руку.

Марьяна пересела к нему на колени и обняла, заглядывая в начинавшие зеленеть глаза…

Насчет «хватит страстей», как выяснилось на следующий день, Григорий Павлович сильно погорячился. Высказать свое громкое недовольство примчалась вся родня.

Причем утром. Пусть и не ранним, но все же утром – во, как их приперло!

Получилось так, что Алевтина обзвонила родственников, уведомив, что собирается прямо сейчас серьезно поговорить с мамой и желает предложить идею, которую, по ее мнению, необходимо воплотить в жизнь немедленно.

Заинтриговала и озадачила.

Вот так и случилось, что все приехали следом за Алевтиной: ее муж Андрей, сын Игорь, дочь Марина с мужем Антоном, Костик с Ольгой, даже Валентина, а за ними примчались и Павел Петрович с Елизаветой Викторовной – весь состав, кроме детей.

И это в тот самый рабочий день, на который вчера дружно ссылались.

Ничего не подозревавшие о грядущем нашествии Глафира Сергеевна, Григорий и Марьяна в это время тихо-мирно сидели за самоваром с чайком и обсуждали вчерашнее торжество.

– Так! – влетела в гостиную Алевтина и поморщилась, увидев Марьяну: – И вы здесь! Вы бы шли к себе, у нас тут свои семейные дела.

– Марьяна останется, – жестким тоном отрезала Глафира Сергеевна и спросила: – Что у тебя случилось, Аля, что ты в таких растрепанных чувствах?

– У меня случилось?! – возмущенно спросила ее дочь, ткнув себя пальцами в грудь, и объяснила: – Это у нас у всех случилось! Приступ твоего маразма!

– Так! – грозным окриком остановил поток ее обвинений Григорий, поднявшись с места. – Теть Аль, ты за словами следи, а то я эту аудиенцию закончу.

– И что, ты со мной драться станешь, что ли? – спросила она. – Так меня есть кому защитить, и муж, и сын со мной!

– О как! – порадовался чему-то Вершинин. – Так вы что, драться сюда приехали?

Тут, скрипнув тормозами, у ворот остановилась еще одна машина, из которой выбрались Марина с мужем, а за ними и еще одна: такси, на котором приехали родители Григория, а следом за ними и Костик с Ольгой подъехали.

– Утро было добрым, – прокомментировал эдакое столпотворение у ворот участка Григорий. – И что бы это значило?

– А то и значит, – величественно объявила Алевтина, – что давно пора разобраться с маминым здоровьем, а не отпускать все на самотек, доверяясь домработнице, да еще этой сомнительной соседке! И вот что из этого получилось: мы лишились коллекции! – И развернулась к матери: – Как ты могла, мама?! Как ты могла так поступить, не посоветовавшись с нами?!

– О чем это я должна была с вами советоваться? – спросила спокойно Глафира Сергеевна.

– О судьбе коллекции, разумеется! – воскликнула ее дочь.

– А какое отношение вы имеете к этой коллекции? – изобразив искреннее недоумение, поинтересовалась старушка.

– Как какое?! – возмутилась беспредельно Алевтина. – Мы прямые наследники!!

– Да с чего бы это? – усмехнулась Глафира Сергеевна и пояснила: – Коллекция никогда не была наследной, и об этом имелось прямое указание Акима Лукича в его записях и высказанной им воле.

– Но он не оставил завещания! – напомнила Марина из-за спины матери.

– Нет, оставил! – твердо заявила бабушка. – Он оставил словесное завещание жене и сыну и прямо написал об этом распоряжение в своих дневниках. Его жена, мама Петруши – Полина Георгиевна, отписала свою часть наследуемого сыну, распорядившись, чтобы он передал коллекцию государству, как и велел ему отец. В завещании Петра об этом говорилось. Коллекция никогда не была наследной, а на мое усмотрение он оформил ее, чтобы я сама выбрала музей, в который передам собрание. Так что нечего тут крик поднимать!

– Это все чушь! – снова возмутилась Алевтина. – Коллекция принадлежала семье, и ты была обязана разделить ее между нами!

– А ну-ка молчать! – рявкнула вдруг грозно Глафира Сергеевна и поднялась со своего кресла. – Я никому ничего не обязана! Все свои обязательства перед вами и Богом я выполнила! Мы с Петей дали вам всем образование, вырастили в заботе, любви и достатке, обеспечили всех квартирами, машинами и помогали финансово всем, чем могли, в любой ситуации! – И вдруг осерчала не на шутку: – Денег захотелось дармовых, красивой жизни?! Озверели совсем в жадности своей тупой?! Примчалась она мне тут выговаривать, видишь ли!

– Вот! – победно перебила ее Алевтина, обернувшись ко всем собравшимся позади нее. – Вот о чем я говорила! Мама глубоко больной человек, и министерство воспользовалось ее слабостью, подослало своих врачей, которые подписали ей фальшивую справку о дееспособности, чтобы она могла отдать коллекцию! Еще бы, такие шедевры и такие деньги!! Я настаиваю, что маму надо устроить в хорошую лечебницу и найти независимых врачей, которые проведут обследование более глубокое и непредвзятое! А то она еще и участок с домом Жене отпишет или вон этой, – и она ткнула рукой в сторону Марьяны.