Крантец какой-то!

Он вспоминал все их встречи, разговоры и все их ночи. Он – нормальный здравомыслящий мужик и, разумеется, еще там, в усадьбе, понял, что испытывает к Марьяне не просто физическое влечение, а сильные, глубокие, настоящие чувства. Только давать им определение и называть словами не собирался, оставаясь в глубоком убеждении в своей правоте – нет в его жизни места для семьи, любви и гнезда какого. Ну, нет и все – он кочевой человек, шатун, странник. И такая жизнь ему нравится, она его! Собственно, точка!

Какая семья?

Ну, может, когда-нибудь… вот тогда и поговорим.

А сейчас что? А сейчас было просто хреново. В первую очередь от маеты душевной и тоски, а во вторую – с сексуальной жизнью провал полный.

Да нет, женщину найти не проблема – вон в деревне желающих более чем достаточно, они тут откровенно признаются, что с удовольствием улучшат свой генофонд и вообще детей наделают от заезжих молодцев. С мужиками у них напряженка. Вот этого как раз ему не надо, да и дамы все же не те, не в его вкусе.

Можно было ездить в город, у Григория там одна хорошая знакомая есть, да вот только… – хотелось Марьяну Всеволодовну, а других не хотелось.

Вот такая беда.

Пришлось сублимировать дурную энергию в нечто более продуктивное, а именно – Григорий решил подготовить докторскую диссертацию и защититься.

А что? Материала полно, идея давно разработана, даже документация сделана – двигатель нового поколения.

И он засел за диссертацию. Послал официальную заявку на защиту и сдавал все необходимые минимумы в режиме прямой трансляции через скайп.

Но это в дополнение к основной работе, вот и получил в результате такой перегруз, что светлый образ Марьяны Всеволодовны его покинул надолго и более в короткие ночные сны не тревожил.

Ну, почти не тревожил. Ну… реже тревожил.

Только после общения с ней еще несколько дней стояло перед ним ее лицо и эти темно-голубые глазищи.

И что? А? А без вариантов – отвечал он себе. Ничего не меняется.

Но в Москву собирался с таким нетерпением, как никогда до этого, ни разу! Его даже особо не тревожила предстоящая защита – в ней Григорий не сомневался ни на мгновение. А вот о Мане думал постоянно: как встретятся, как он ее увидит и как распахнутся от удивления и радости эти ее глаза!.. Прямо как вьюноша перед первым свиданием, ей-богу! Смешно!

Но как ни рвалось ретивое в нем, Григорий принял решение, что в усадьбу поедет только после защиты – день на подготовку и согласование формальностей, день защиты, ресторан тесным кругом с ученым советом и своим куратором. Ну а вечером в «родовое гнездо».

Защита прошла блестяще! Ему даже аплодировали. Разработкой тут же заинтересовались чиновники от науки и сделали интересное предложение. Вершинина поздравляли, обнимали, жали руки, хлопали по плечу, а он улыбался и думал, как бы поскорей слинять к Марьяне!

Хотя, несомненно, Григорию было приятно признание его работы от этих ученых мужей – все же чувствовать себя победителем, признанным коллегами и друзьями, – необходимое мужчине состояние, которое ему обязательно требуется испытывать время от времени.

Отправились на банкет в ближайший ресторан, заранее заказанный Павлом Петровичем. Старинные друзья и коллеги деда Петра, академики и профессора пришли на защиту Григория и тоже не обошли похвалой, выразив надежду, что он всерьез займется академической наукой.

Вопрос, займется ли.

Но сейчас Григория это не волновало – все его мысли были там – в усадьбе!

Он не пил алкоголя на банкете и, поприсутствовав пару часов, расплатившись за ресторан, оставив отца за главного, сел за руль отцовского автомобиля и поехал в поселок.

– Боже, Гришенька! – раскрыла ему объятия бабушка. – Какая радость!

Прижалась к его груди и всплакнула в его объятиях.

– Глашунь, ты чего? – даже удивился Григорий, обнимая ее.

– Слезливая стала, сдаю, – чуть отстранившись, призналась бабуля. – Поздравляю тебя с победой, с блестящей защитой! Мне Лиза включила скайп на своем планшете из зала, где шла твоя защита, и я все видела и слышала!

Прижалась еще раз к внуку, отстранилась, поманила к себе – он наклонился, и она обхватила его лицо ладонями, расцеловала в обе щеки, перехватила за руку и потащила за собой:

– Идем скорее, стол уже накрыт!

– Ну, идем, – подчиняясь ее распоряжениям, улыбался Григорий.

Стол его ждал торжественный, накрытый на четыре персоны самым лучшим, праздничным порядком – старинная белоснежная скатерть с ручной вышивкой, гордость и наследство семьи, лучший фарфор и дорогой раритетный хрусталь, серебряные приборы, накрахмаленные салфетки ручного ткачества с вышивкой, серебряные же кольца на них.

– Обалдеть! – восхитился Вершинин. – Это в мою честь такая лепота, что ли?

– А то как же. Обязательно, – уверила Глафира Сергеевна, усаживаясь на свое место во главе стола. – Женуария расстаралась, зря она, что ли, специалист высшей категории.

– Вот именно, – подтвердила домработница, войдя в этот момент в комнату с большим блюдом из сервиза, на котором красовался порезанный на куски пирог.

И Вершинину представилась возможность узреть то, о чем он только слышал от бабушки и Марьяны – незабываемый образ Евгении Борисовны в форменном облачении домработницы «высшей категории»!

Черное платье выше колен на бочкообразной фигуре, открывавшее во всей красе толстенькие, немного коротковатые ноги, и под стать им толстенькие руки, накрахмаленный до состояния металла кипенно-белый фартучек, треугольная верхушечка которого от «талии», обозначенной завязками где-то под грудью, была приколота к внушительному бюсту булавочкой и напоминала что-то вроде короны. А на голове, комплектом к фартучку, накрахмаленный кокошник.

Красота страшная!! Как Вершинину удалось удержаться от хохота, большой вопрос – только серьезным волевым порядком!

– Поздравляю вас, Григорий Павлович! – поставив в центр стола блюдо с пирогом, повернулась к нему Женуария. – Такое великое научное дело, такая победа!

– Спасибо, Евгения Борисовна, – поблагодарил он, старательно поджимая губы, чтобы не рассмеяться, обнялся и с ней.

А она, расчувствовавшись до слезы, сильно прижала Григория к себе, а затем сбежала в кухню.

– Ба, ну это… – развел он руками, дал-таки себе волю и рассмеялся.

– Да уж, – хохотнула бабуля. – Театр. Но Женечку не обижаем. Это ее достижение и предмет особой гордости.

– Ни боже сохрани, ни в коем случае! – согласился Вершинин, подошел к столу и наклонился над пирогом. – Ум-м-м! – восхитился он. – Знакомый запах! Рыбник Марьяны!

– Он, – довольно кивнула хозяйка.

– Ну, а где она сама? – присаживаясь на свое место по правую руку от бабушки, с довольным видом спросил Григорий.

– А ее не будет, – спокойно ответила Глафира Сергеевна. – Марьяна уехала по каким-то своим делам.

– Как это не будет? – опешил Вершинин. – В каком смысле уехала?

– В прямом, – пояснила почти безмятежно бабуля. – Принесла пирог, вся такая при прическе замечательной, накрашенная, в красивом наряде, просила передать тебе поздравления и сказала, что уезжает по делам. За ней машина пришла, такой большой черный джип.

– То есть она знала, что я приезжаю? – уточнил на всякий случай Вершинин.

– Ну, разумеется. Я ей сказала, она вон пирог свой фирменный испекла для меня и тебя.

– Понятно, – кивнул он раздраженно, ничего не поняв на самом деле.

– Так, подожди, – решила уточнить Глафира Сергеевна. – А что, Марьяна должна была тебя ждать? Вы как-то договаривались?

– Да ни о чем мы не договаривались, я даже не сказал ей, что прилетаю, но… – раздраженно ответил он.

– А-а-а, – протянула понятливо Глафира Сергеевна. – Насколько я помню, ты ясно дал понять девочке, что ваша связь была несерьезной, никого ни к чему не обязывающей, а носила характер мероприятия скорее развлекательного и уж точно временного. Так объясни мне на милость, почему ты решил, что она будет тебя ждать и встречать? У нее своя жизнь, свои дела, знакомства и развлечения. Или тебе казалось, что она должна сидеть и ждать тебя такого прекрасного, пока ты не соизволишь снова приехать раз в двенадцать лет и снова займешься с ней мимолетным сексом. Такая у тебя сложилась картинка в голове?

– Знаешь! – возмутился Григорий. – Мой внутренний голос в твоем исполнении мне как-то совсем не нравится!

– Ну что ж поделаешь, – усмехнулась Глафира Сергеевна и пожала плечами. – Честность – вещь болезненная и неприятная, как двухлитровая клизма с толстым наконечником в задницу.

Если бы Григорий курил, сейчас вылетел бы из комнаты под спасительным предлогом перекурить и побыть одному, а не сидел бы под ироничным взглядом все понимавшей бабушки!

Вот ведь!! Пришлось Григорию брать эмоции под контроль, сдерживать рвущееся возмущение и справляться со своим тяжелым недовольством, напоминая себе, что это был его выбор и его решение: не продолжать отношения с Марьяной. И то, что она не захотела его встречать и общаться с ним, а умотала по делам на каком-то непонятном джипе, это прямое следствие его решения.

Между прочим, обоснованного, взвешенного.

Только что ж так хреново-то, а?!! До… до… хрена фигово, мать его ети!!

Но Григорий держался весь торжественный ужин, на который пришел сосед Роман Борисович. А «великолепная» сверх всякой меры Женуария была усажена за стол чуть ли не насильно, после того, как полностью его накрыла.

Ничего, как-то справлялся, изо всех сил стараясь быть общительным и веселым. Даже удалось на самом деле немного расслабиться и получить удовольствие от самого застолья с потрясающе вкусными блюдами, так и от общения.

После ужина Глафира Сергеевна сразу же ушла к себе в комнату отдыхать, даже не пригласив внука побеседовать, как обычно бывало. И Вершинин, присмотревшись к ней и за столом и после, когда, поддерживая под ручку, провожал в спальню, с недобрым замиранием сердца отметил, что она сильно сдала по сравнению с летом.