Архиепископ опять повернулся к брагу.

– Ложись спать, Колин. Увидимся завтра утром, после того, как я помолюсь.

– Можно мне помолиться вместе с тобой?

– Нет. Ты не должен, как и всегда, никому показываться. То, что мы сейчас далеко и от Лондона, и от Кентербери, ничего не значит.

Губы Колина вдруг слегка задрожали:

– Я в чем-нибудь провинился, Джон? Ты сердишься?

Раздираемый противоречивыми чувствами, Страт форд положил руку на плечо брата.

– Я рассержусь, если ты тотчас же опять не уснешь. Веврэ приведет тебя ко мне, когда я не буду занят. – Архиепископ направился к двери, но вдруг обернулся: – Ты уверен, что он добр к тебе?

Колин, успевший зарыться в подушки, поспешно ответил.

– Да, вполне уверен. В общем-то, мне нравится здесь, в этом каменном дворце. Я надеюсь, мы останемся здесь надолго.

Ничего не ответив, архиепископ аккуратно прикрыл за собой дверь.


В трех милях от дворца архиепископа, в замке Шарден, в эту ночь не спал никто, кроме Пьера, объявившего, что ему до смерти надоела вся эта история. Наверху плакала Ориэль. И не просто тихо и благопристойно плакала, чего естественно было ожидать от девушки, обычно столь покорной и мягкой, но так отчаянно кричала и рыдала, что ее было слышно даже в зале. И такими жалобными и душераздирающими были ее рыдания, что слуги даже не осмелились занять свои обычные места вокруг очага, а попрятались, кто где, по углам.

Маргарет, с мятежным и предвещающим бурю выражением на своем некрасивом лице, сидела у огня в своей комнате и метала яростные взгляды на Роберта, который делал вид, будто не замечает их, всячески стараясь изобразить невозмутимость, и усердно строгал ножом кусок дерева. После показавшегося ей вечностью молчания Маргарет наконец не выдержала:

– Ну?

– Что ну? – отозвался Роберт, не поднимая на нее глаз.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Что ты решил?

Муж продолжал строгать брусок, как будто в этот момент не было ничего более важного. Маргарет, сердце которой было переполнено эмоциями, накалялась все больше. За несколько часов, прошедших с того момента, как Ориэль поставили в известность о предложении Джулианы, в душе Маргарет произошел переворот. В жизни ее дочери, которой она всегда втайне завидовала, впервые разыгрывалась трагедия. Всегда живая, прелестная Ориэль вдруг согнулась и смялась, как тряпичная кукла.

– О, пожалуйста, не надо! – кричала она, бросившись на колени и, как ребенок, цепляясь за юбку матери. – Он такой мерзкий, такой отвратительный! Лучше умереть, чем стать его женой! О, спаси меня, мамочка, пожалуйста!

– Но он утверждает, что влюблен в тебя, – резко оборвал ее Роберт.

– Нет! – в голосе Ориэль зазвучали истерические – нотки. – Он не любит меня. Он даже никогда не смотрел в мою сторону. Да что там, он любит Пьера гораздо больше, чем меня.

Что-то в этом замечании насторожило Маргарет. Глядя на лицо дочери, красное и распухшее от плача, она впервые пожалела ее. Чувство сострадания еще больше углубилось, когда она обняла Ориэль и прижала к себе, вдруг ощутив, что любит ее, пожалуй, не меньше, чем Хэмона. Означало ли это, что Ориэль нужно было быть уродливой, чтобы заслужить привязанность матери? Однако Маргарет не стала задумываться над этим, искренне радуясь тому, что наконец избавилась от разъедавшей ее сердце зависти. Она твердо решила, что нельзя принуждать Ориэль к замужеству против ее воли. Выпятив нижнюю губу, с выражением непреклонной решимости, Маргарет не сводила с Роберта ледяного взгляда.

– В конце концов, что ты мне ответишь? – не отступала она.

Муж поднял голову, хотя руки его механически продолжали стругать дерево.

– Это очень хорошее предложение, – наконец выдавил он.

– И это все, что ты можешь сказать? – вышла из себя Маргарет.

– Маргарет… – предостерегающе произнес Роберт, но ее уже невозможно было удержать.

– Ты откровенно презираешь Джулиану, и я знаю об этом не хуже тебя. И тем не менее ты собираешься продать ей единственную дочь! Да, я сказала ПРОДАТЬ! Потому что, если бы не деньги, ты никогда бы и мысли не допустил о том, чтобы Шардены могли породниться с Молешалями!

Теперь и Роберт выглядел не менее разъяренным, чем жена.

– Маргарет, ты слишком далеко заходишь!

– Ничего подобного! Роберт, ведь ты же видел девочку. Она обезумела от горя. Принуждать ее к этому браку – просто чудовищно. – Немного успокоившись, Маргарет продолжала: – Вспомни, Роберт, твой отец позволил тебе выбрать самому. Смягчи же и ты свое сердце.

– Мой отец предоставил мне выбрать одну из двух: тебя или Анну де Уинтер. Поскольку ваше приданое было одинаковым, ему было все равно. Вот и все, что было мне дозволено.

К глазам Маргарет подступили непрошеные слезы.

– Какие ужасные вещи ты говоришь. А я-то всегда верила, что ты выбрал меня, потому что я тебе нравилась.

Роберт выглядел раскаивающимся:

– Ну, конечно, нравилась. Я только сказал, что мне вовсе не было позволено выбирать по своему усмотрению. – Проговорив это, он сразу же понял, что еще больше все испортил, и попытался исправить положение: – Маргарет, ну не смотри же на меня так. Ты знаешь, что я выбрал тебя из-за твоего изящества и элегантности. Да рядом с тобой Анна де Уинтер казалась просто стогом сена! – Опустившись на колени рядом с женой, Роберт поцеловал ее в кончик носа.

Смягчившись, Маргарет сказала:

– Но, Роберт, так что же будет с Ориэль? Прошу тебя, подумай о ней и взвесь все как следует.

– Хорошо, дорогая, хорошо. Но пойми и ты меня – ведь это лучшее предложение из всех, что нам когда-либо делали.

– Может быть, и так, но я чувствую, что во всем этом есть что-то странное. Наша дочь говорит, что Джеймс гораздо больше интересуется Пьером, чем ею.

Роберт резко поднял голову и пристально взглянул на Маргарет.

– Что ты предполагаешь?

– Ничего. Я просто повторила ее слова.

Не отвечая, Роберт подпер рукой подбородок и хмуро уставился на огонь. Только слышавшиеся снизу голоса слуг и приглушенные рыдания Ориэль нарушали тишину. В дальнем темном углу огромной комнаты заворчала собака, одна из любимых гончих Роберта. От лежавшей на полу дорожки, сплетенной из свежего тростника, исходил приятный аромат, смешивавшийся с запахом дыма от горящих пахучих поленьев и веток. Если бы не напряженная и тревожная атмосфера, сцена казалась бы вполне мирной и уютной.

Чувствуя, что обстановка немного разрядилась, Маргарет помалкивала, и прошло довольно много времени, прежде чем Роберт заметил:

– Конечно, ты права. Джеймс и не думал об Ориэль. Так что либо это интрига Джулианы, либо…

– Что?

– Что-то, чего мы пока не знаем.

Маргарет встала:

– Значит, ты принял решение отказать? Роберт медленно кивнул.

– Ты сам объявишь об этом Ориэль, или мне это сделать? – Маргарет старалась говорить как можно спокойнее, скрывая свои чувства.

– Мы должны сделать это вместе. Джоан, – окликнул он, – пригласи сюда госпожу Ориэль.

Маленькая неуклюжая служанка выскочила из-за ширмы и метнулась к лестнице. Когда она скрылась из виду, Роберт тихо сказал:

– Ты не должна быть слишком мягкой с Ориэль. Нельзя, чтобы она думала, будто может оказывать родителям неповиновение. Я хочу твердо дать ей понять, что такую штуку ей удалось проделать в первый и последний раз в жизни.

– Конечно, Роберт, – смиренно согласилась Маргарет, но внутри у нее все пело и ликовало: она добилась своего, Ориэль спасена от Джеймса.

Наверное, улыбка на лице матери сказала Ориэль обо всем прежде, чем она успела услышать хотя бы одно слово, потому что, торопливо вбежав в комнату, девушка бросилась в объятия Маргарет, плача от счастья еще безудержней, чем от горя.

– Ориэль, я решил не принимать предложения Джеймса, – очень строгим тоном начал Роберт. – По твоей реакции и по поведению твоей матери мне стало ясно, что этот брак совершенно неприемлем для вас обеих. Как тебе хорошо известно, многие отцы не приняли бы во внимание это обстоятельство, но я верю в христианское милосердие. – Выдержав паузу, он продолжал: – Из уважения к твоей матери я решил, что и в будущем мы никогда не вернемся к рассмотрению этого предложения.

Роберт едва устоял на ногах, когда Ориэль прильнула к нему, прижавшись мокрым лицом к его твердой, холодной щеке.

– Выслушай меня, дитя мое, – сказал он. – Я предупреждаю тебя, и больше не желаю к этому возвращаться. В следующий раз, если я сочту подходящим сделанное тебе предложение, тебе придется беспрекословно повиноваться моей воле. Ты хорошо поняла это?

– Да, отец. Я с радостью приму любое ваше решение. Но только не Джеймс. В мире нет никого отвратительнее. Обещаю, что больше такое никогда не повторится.

– Вот именно, никогда, – подтвердил Роберт. – Уж в этом ты можешь быть уверена.


В тот час, когда обитатели замка Шарден наконец успокоились и уснули, Изабель дс Бэйнденн – одна из самых зажиточных арендаторов сэра Годфри Вале, обычно присматривавшая за усадьбой Бэйнденн в отсутствие хозяев, – пробудилась ото сна. Изабель приснилось, будто ее первый муж, умерший много лет назад, стоит в ногах ее кровати и грозит ей костлявым пальцем скелета. Затем он укоризненно покачал головой и исчез.

Испуганная Изабель, не до конца придя в себя, оглядела темные углы спальни, решив, что покойник явился с того света, чтобы поглядеть на ее второго мужа, Адама, и высмеять саму Изабель за ее безрассудное замужество. Потому что, когда Изабель выкупила Адама Гильо, двадцатичетырехлетнего крепостного сэра Вале и спустя полгода взяла его себе в мужья, никто не называл ее иначе, как безумной.