Дружок был на редкость миролюбивый и поклади­стый пес. Нору ласки он обнаружил сразу. Долго обню­хивал её, даже попробовал лапами покопать, но потом успокоился. Судя по всему, прошлой ночью он поближе познакомился с диким зверьком. Сергей проснулся от громкого собачьего визга и лая. Сначала подумал, что кто-то приехал, но при виде человека собаки не так лают. Скоро Дружок успокоился, и Сергей снова заснул. А утром увидел на нежном собачьем носу глубокую ран­ку. Высовывая длинный красный язык, Дружок виновато смотрел на хозяина и облизывал распухший кончик носа. С тех пор пес старательно обходил круглую дыру, веду­щую под крыльцо.

Ещё солнце огромным раскалённым шаром висело над озером, а сосны купались в жарком предзакатном пламени, ещё не умолк в ближней роще соловей и в при­брежном кустарнике изредка вскрикивала иволга, а ей грубовато отвечал коростель-дергач, когда Сергей, от­толкнувшись металлическим веслом от берега, в первый раз вышел на своей «Казанке». Мотор, с которым он провозился полдня, легко завёлся, и лодка, подняв за кор­мой переливчатый бурун и задрав нос, помчалась вперёд. Видно было, как брызгала в разные стороны напуганная уклея. Из-под круглых лопушин, распластавшихся на ти­хом плёсе, вывернула большая щука и, сверкнув золо­тым брюхом, ударила хвостом. Дружок, сидевший на носу, проводил её взглядом и снова неподвижно замер.

Как всегда перед заходом солнца в погожие дни, на озере было торжественно-тихо. В величественном непо­движном зеркале отражалось небо с редкими, окрашен­ными в ярко-багровый цвет облаками. Парящий над озе­ром ястреб так явственно отражался в воде, что терялось ощущение реальности: небо и озеро казались одним це­лым гигантским сосудом без дна и верха. Он выключил мотор. «Казанка», оставляя за кормой широко расходя­щийся багровый след, скользила вперёд, мягко журчала вода вдоль железных обтекаемых бортов, тоненько поса­пывал разгорячённый мотор.

Празднично осветился его небольшой деревянный дом на берегу, могуче высились сосны, косо разрезавшие своими длинными тенями ярко-зелёную с крапинками одуванчиков лужайку. Разбросав на бугре свои несколько чёрных домишек хутор. В огороде, меж капустных грядок, копошилась женская фигура в светлом платье. Вокруг опущенной головы нимбом светились волосы.

Над озером, облитый золотом, парил ястреб, Сергей заметил, что, чем ниже опускалось солнце, тем выше поднимался ястреб. И когда солнце наконец скрылось, ястреб превратился в маленькую золотую точку на пылающем небе. Сейчас, когда для всех на земле солнце исчезло, ястреб один в вышине ещё видел край багрового диска. Ястреб провожал солнце.


На десятый день жизни на берегу озера Большой Иван Сергей поймал своего первого браконьера. Было ветрено, и на озере гуляла волна. Круглые глянцевые листья кувшинок вставали торчком и издали напомина­ли уток. Узкие камышиные листья нагнулись и поскрипывали. Солнце то появлялось, озаряя всё вокруг мягким рассеянным светом, то снова пряталось в серых клубя­щихся облаках.

Сергей измерил температуру воды, данные записал в специальный журнал и, оставив Дружка на берегу, отправился на «Казанке» к дальнему острову проверять жерлицы, поставленные на щуку. В его обязанности входило не только изучать водный и кормовой режим водоемов, но и определять возраст рыб, метить их. Пойманную в опредёленном районе рыбу нужно было потрошить и содержимое желудков запечатывать в стеклянные банки, которые потом забирали в лабораторию рыбного научно-исследовательского института. А там научные сотрудники определяли режим питания рыбы, каким болезням она подвержена.

Сергей и не подозревал, что у инспектора рыбоохраны столь разнообразные обязанности.

«Казанка» легко резала волну, и только широкий нос подрагивал от шумных шлепков. Большой, заросший смешанным лесом остров приближался. Когда показалась первая вешка, Сергей выключил мотор и на вёслах поплыл к кивающей на ветру жерлице. Она оказалась пустой. Живец — маленькая плотвичка — сонно шевелила плавниками, уткнувшись носом в глубину. Живец были квёлый, и надо было его заменить, но Сергей забыл на берегу садок с живцами, На второй жерлице сидела щука. При приближении лодки она пошла на глубину и, натянув жилку, несколько раз обмакнула низко по­саженный шест. Испытывая знакомый охотничий азарт, Сергей подвёл рыбину к лодке и одним резким движе­нием вытащил. Освободив её от крючка, который зацепился за нижнюю губу, быстро поставил на жаберной крышке клеймо и отпустил. Всё ещё не веря своему счастью, щука секунду постояла на месте, затем, шевель­нув сразу всеми плавниками-стабилизаторами, торпедой ушла в глубину.

Огибая на веслах остров, Сергей увидел метрах в трёхстах от берега деревянную просмолённую лодку. В лодке сидел рыбак в брезентовом плаще с капюшоном и, перегнувшись через борт, проверял сеть. Это было вид­но невооруженным глазом. Браконьер, очевидно, не слы­шал шума мотора — ветер дул от него, да и остров раз­делял их, — он спокойно вылущивал рыбу из ячей и не смотрел по сторонам. Лодка на волне то поднималась, то опускалась, и, если бы не проворное движение рук, вынимающих рыбу, можно было подумать, что рыбак задремал.

Не включая мотора, Сергей поплыл к браконьеру. Тот увидел его, когда «Казанка» приблизилась почти вплот­ную. Сергей ожидал, что браконьер испугается, отпустит сеть и начнет выбрасывать рыбу, — он где-то читал, что именно так поступают застигнутые врасплох матёрые браконьеры, — но рыбак спокойно искоса взглянул на него и, как ни в чем не бывало, продолжал заниматься своим делом. Сидел он к Сергею боком, и поэтому не вид­но было лица, скрытого капюшоном.

Пощупав в кармане новенькое удостоверение, Сергей сухо и официально отрекомендовался:

— Инспектор рыбоохраны Волков. Чем вы тут зани­маетесь?

Молодым женским голосом браконьер насмешливо от­ветил:

— Ай сами не видите?

Браконьер выпрямился и поднял голову, отчего ка­пюшон сполз на спину. На грозного инспектора с улыб­кой смотрела миловидная круглолицая женщина лет два­дцати восьми. Глаза тёмные, чистые. Тёмные волосы растрепал ветер. На днище лодки поблёскивало с деся­ток рыбин чуть побольше ладони.

Такого Сергей не ожидал. Он немало размышлял о своей новой должности, о встречах с браконьерами. Его воображение рисовало низколобые лица, злобные бегающие глазки, ружьё под сиденьем, а тут молодая женщина приятной наружности, и единственное у нее оружие — это белозубая улыбка да смешливый блеск в глазах. «Глупейшее положение... — подумал Сергей. — Лучше бы это был верзила с обрезом.» Но делать было нечего, служба есть служба. Он за это деньги получает.

— Сетку придется изъять, — каким-то деревянным го­лосом произнес он чужие и такие же деревянные слова. — И этот... акт составить. — И зачем-то прибавил, будто убеждая себя: — По закону.

— Ежели вам моя сетка нужна, берите, — все так же с улыбкой произнесла женщина. — И акт составляйте, коли бумагу не жалко попусту переводить.

— Как это попусту? Или закон на вас не распространяется?

— Да неужто меня будут судить за десять рыбин?! — искренне удивилась женщина. — Тут мой дед рыбачил на нашем озере, отец. Испокон веков мы тут ловим.

— Сетями?

— Вы гляньте на сетку-то, — женщина веслом приподняла край старой дырявой сети. — Она и даром никому не нужна.

«Вот попал в переплет! — размышлял Сергей. — Дей­ствительно, сетка доброго слова не стоит. Но если я её отпущу, то всей округе станет известно, что новый инспектор — мямля, чего доброго прямо на глазах начнут забрасывать под моими окнами сети.»

Вот так, наверное, и милиционер, глядя на пешехода, нарушившего правила уличного движения, раздумывает: оштрафовать его или отпустить?.

— Сколько метров сеть-то? — спросил Сергей, вздох­нув.

— Я не меряла. Сетка-то от покойного тятеньки осталась. Я думаю, метров двадцать—тридцать.

На душе стало полегче: до двадцати пяти метров на этом водоёме разрешается ставить сеть при условии, что ячея крупная.

— И много вас тут промышляют... дедовскими сетями? — спросил Сергей.

— В нашей деревне мало рыбаков, — охотно сказала женщина. — И потом наши, если кто и ловит, так для своего стола. Этих... браконьеров тут нету. Приезжие больше балуют. Ну, что, на машинах приезжают. У них и сети, и перемёты. Эти пудами ворочают. А нашим рыбы много ни к чему. Не давиться же ею!

Женщина сбоку взглянула на него, улыбнулась. Вооб­ще она улыбалась охотно, и улыбка у неё была приятная. Губы сочные, свежие, лоб и щеки загорелые. Тот самый тип здоровой, сильной женщины, которая всю жизнь прожила в деревне. Чувствовалось, что ей хочется погово­рить и, конечно, совсем не о сетях и рыбе.

— А вы что ж, так бобылем и живёте? — осмелилась она задать, видно, мучавший её вопрос.

Вот она, сельская идиллия! Он ещё никого и в глаза не видел, а про него уже всё известно.

— Вот что, уважаемая... — сказал Сергей.

— Меня зовут Лизой, — вставила женщина. — Я с ху­тора. Наша изба крайняя от бора. Я там с матерью и дочкой живу. Прямо под окном берёза со скворечником. Ежели вам молока надо, яичек или постирать что, так вы забегайте. Громов, ну, что до вас тут был инспек­тором, он завсегда бывал у нас.

— Я вас прошу, Лиза, — сказал Сергей, — обходитесь как-нибудь без сетки.

— Да что вы все про сетку! Добро бы справная бы­ла. Коли она вам глаза мозолит, я её выброшу.

— А впрочем, как хотите, — сказал Сергей, поду­мав про себя, что никакой из него, к чёрту, инспектор не получится.

Когда он отвернулся к мотору, собираясь отчаливать, женщина рассмеялась и сказала:

— Чего это вы такой сердитый? Если из-за сетки, ей-богу, на чердак заброшу.

Сергей дёрнул за шнур, и мотор, на его счастье, за­вёлся с первого оборота. «Казанка» рванулась вперёд. Сергей, не ожидавший такой лихости, вывернул румпель и прошёл совсем близко от деревянной лодки. Женщина что-то говорила, Сергей видел её тёмные глаза, сверкающие зубы, но ничего не слышал. Оглянувшись, увидел, как высокая волна, поднятая «Казанкой», колыхнула вверх-вниз деревянную лодку. Вырвавшийся из-за обла­ков луч ярко блеснул в глаза, заставив зажмуриться.