10


Сергей сидел за письменным столом и, прижав трубку к уху, раздраженно повторял:

— Пустошка? Пустошка? Девушка, куда же опять пропала Пустошка, чтоб ей пусто было!

В комнате плавал сизый дым. Он нехотя пластами вы­ползал в открытое окно. Володя Сергеев на ходу вычиты­вал гранки и слушал Павла Ефимовича Рыбакова, рассказывающего новый анекдот. Глухой надтреснутый го­лос Рыбакова звучал будто из рассохшейся бочки. Воло­дя оглушительно хохотал, а Сергей даже не улавливал смысла. Злой и расстроенный, он с утра сидел на теле­фоне. Ему было не до анекдотов. Необходимо было вы­яснить, не устарел ли очерк о трактористе. Два фельетона пропали. Полтора месяца назад написал их Сергей, и все факты устарели. Фельетоны нужно было печатать по горячим следам. А теперь поздно: мошенника, заве­дующего комбинатом бытового обслуживания, отдали под суд. А директор средней школы, который по знакомству раздавал золотые и серебряные медали детям районных руководителей, снят с работы и уже не проживает в этом районе.

Наконец Пустошка соединила Сергея с колхозом «Заря». Слышимость была плохая, и приходилось кри­чать в трубку. Когда до Сергея дошел смысл сказанных председателем колхоза слов, он долго молчал, глядя пря­мо перед собой невидящими глазами, и, пробормотав: «Уму непостижимо. Конечно, напечатаем. В ближай­шем номере», повесил трубку.

А Павел Ефимович рассказывал очередной анекдот. Смеяться он начинал первым, а за ним Сергеев и Султа­нов, забежавший на минутку в отдел информации и за­стрявший на полчаса.

— Лиса говорит: «Ну, заяц, бери у меня самое дорогое...» Заяц схватил телевизор и деру! — булькаю­щим от сдерживаемого смеха голосом говорил Рыбаков. Сергей смотрел на хохочущих приятелей и думал: «Вот вы ржете, как кони, а в колхозе «Заря» трагически погиб хороший человек. Тракторист Федоровский, герой моего очерка. Погиб в полынье, спасая двух малолетних школьниц. Заяц схватил телевизор. Какая чепуха!»

— Чего это ты сегодня такой мрачный? — заметил Рыбаков. — Всё из-за жены переживаешь? Да я бы пры­гал до потолка от радости, если бы моя ушла.

— Ну, схватил заяц телевизор и деру, а дальше что? — спросил Сергей.

Павел Ефимович взглянул сначала на Сергея, потом на Султанова и рассмеялся.

— Не дошло? — спросил он. — Могу ещё раз повто­рить.

— Ты его и так уже пятый раз рассказываешь, — ска­зал Сергей.

— Какая тебя сегодня муха укусила? — пожал пле­чами Павел Ефимович.

— Послушайте теперь грустную историю, — сказал Сергей. — Жил на свете хороший человек. Звали его Иваном, и работал он в одном отдалённом колхозе трак­тористом. Нужно — пашет поле днём и ночью. Сломался трактор — не ждёт, когда приедут слесари, сам ремонти­рует. Все в деревне уважали Ивана. Была у него одна страсть: вырезал из березового капа разные художе­ственные поделки. И дарил их одной синеглазой девуш­ке. Только ей нравился совсем не он, а гармонист из со­седней деревни. Когда синеглазая вышла за гармониста замуж, Иван пришел на свадьбу и подарил ей великолеп­ную вазу, которую он вырезал два месяца. Весной в полынью провалились две школьницы, они напрямик через озеро возвращались домой после уроков. Услышав крик, Иван — он поблизости работал на тракторе — бро­сился в ледяную воду и вытолкнул на лёд обеих девочек, а вот самому выбраться из полыньи не хватило сил...

Сергей помолчал и угрюмо закончил:

— Я написал очерк, и он провалялся в редакции два месяца, пока я был в больнице.

— Я тут ни при чем, — сказал Михаил Султанов.— Несколько раз ставил в воскресный номер, а Лобанов снимал.

— Он и очерк Блохина зарезал, — заметил Рыбаков.

— Как остался за редактора, каждый критический материал сквозь лупу читает, — сказал Султанов.

— У Голобобова и Дадонова не было такой привыч­ки,— прибавил Павел Ефимович.

— Типичный чеховский Беликов, — сказал Султа­нов. — Как бы чего не вышло! Мне вот так осточертело с ним работать!

— Это ведь не критическая статья, а очерк, — сказал Сергей.

— Пуганая ворона и куста боится, — заметил Рыба­ков. — И потом, он на тебя ещё с тех пор зуб имеет.

Это Сергей знал. И это ему наконец надоело. Он поднялся, собрал со стола бумаги, гранки, сложил в пап­ку, аккуратно завязал белые тесёмки. И лицо у него было такое, что все примолкли, с любопытством наблюдая за ним.

— К Лобанову? — поинтересовался Рыбаков. — Пу­стое дело. Он ничего без редактора не решит.

— Зато я решил, — мрачно сказал Сергей.

В этот момент в окно влетела оса и, зловеще жужжа, облетела комнату. Рыбаков ладонью прикрыл свое длин­ное лицо, Султанов замахал руками. Но оса никого не тронула. Покружившись, она спокойно вылетела, блес­нув в солнечном столбике полосатым брюшком и про­зрачными крыльями.

— Не горячись, — сказал Володя Сергеев. — Подо­жди редактора. Через неделю вернётся.

— Поздно! — сказал Сергей, швырнул в мусорную корзину папку и вышел из кабинета.

Когда за ним захлопнулась дверь, Рыбаков покачал головой:

— Я бы на его месте не стал связываться с Лобано­вым. Этот ничего не забывает.

— Послал нам бог заместителя редактора,— вздох­нул Володя. — А мы тоже хороши: Лобанов режет мате­риалы Волкова один за другим — и никто ни слова.

— Дело в том, что Лобанова ничем не прошибешь, — сказал Султанов. — Он ортодокс и всегда прав. Почему фельетоны не напечатал? Потому что у него возникли со­мнения в правильности фактов. А проверить было неко­му. Автор лежал в больнице. То же самое и с очерком. Ему показалось, что одна фамилия переврана, а за Сер­геем и раньше такое водилось, что греха таить, фамилии он, случалось, путал. Вот и попробуй поговори с ним. Человек стоит на страже интересов газеты.

— Свою трусость громкими фразами прикрывает, — заметил Рыбаков.

— Я с ним не один раз схлестывался, — сказал Сул­танов. — А что толку? Он всё равно на своём настоит.

— Равнодушные мы люди, — сказал Володя Серге­ев. — Надо было сообща взять Лобанова в оборот. У Сергея сейчас бедственное положение: ни копейки за душой. Пришел в бухгалтерию, а в платёжной ведомости и фамилия его не значится.

— В завтрашний номер мой черед передовую пи­сать — пусть он напишет, — великодушно заявил Миша Султанов.

— Несколько раз на планёрках я говорил Лобанову, что недопустимо так долго мариновать материалы Вол­кова, — сказал расстроенный Володя Сергеев. — Он обе­щал поставить, а потом эти события за рубежом. Встре­ча руководителей на высшем уровне. Групповой полет по орбите. Материалы, отклики! Да, а сессия Верхов­ного Совета СССР? Неделями шли официальные мате­риалы.

— Убийство Кеннеди, — напомнил Рыбаков.

— И все равно можно было найти место, — сказал Сергеев. — Лобанов не хотел ставить. Вот главная при­чина. А мы не требовали, не возмущались.

В комнату влетела Машенька. В одной руке пачка гранок, в другой газетная полоса.

— Сергей... — взволнованно начала она и запну­лась. — Волков душит Лобанова!

Мужчины переглянулись. Володя Сергеев медленно стал подниматься из-за стола. Глаза его за стёклами оч­ков растерянно моргали.

— С чего ты взяла? — уставился на Машеньку Сул­танов. 

— Я хотела войти, полосу отдать на подпись. Смо­трю, Сергей держит его за воротник, а у Лобанова глаза выпучены, и весь красный.

— Значит, живой, — сказал Павел Ефимович.

— Но ведь это... 

— Сергей воротничок ему поправил, а ты невесть что вообразила, — невозмутимо прибавил Султанов. — С ка­кой стати Волков будет его душить? Нашего дорогого замредактора!

— Мы все готовы задушить его... в братских объяти­ях, — грубовато сострил Рыбаков и первым рассмеялся.

Машенька, приоткрыв рот, обвела всех круглыми гла­зами и, запинаясь, пробормотала:

— Но ведь я собственными глазами видела.

— Что ты видела? — сверкнул на неё очками Воло­дя. — Как Сергей его обнимал? Нехорошо, Машенька, подглядывать.

— Они два месяца не виделись, вот Сергей и расчув­ствовался, — ввернул Павел Ефимович.

— Я ничего не видела, — сообразила наконец Ма­шенька.— А как же полоса? Её надо подписывать.

— Давай сюда, — протянул руку Султанов. — Сего­дня я дежурный по номеру.

— Так не забудь: ты ничего не видела, — сказал Во­лодя Сергеев.

Когда Машенька ушла, Рыбаков покачал головой:

— Неужели он ему врезал? Ну и дела!

— Я, пожалуй, пойду посмотрю, — сказал Володя Сергеев и выскочил из комнаты. Обогнав в коридоре Ма­шеньку, приоткрыл дверь редакторского кабинета и за­глянул: Сергей действительно вытащил заместителя ре­дактора из кресла и держал за отвороты пиджака.

— Не будь ты таким ничтожеством, я набил бы тебе морду, — услышал Володя. — Теперь я верю, что ты не одного честного человека подвел под обух. И от­куда только такие гниды берутся!

Володя осторожно прикрыл дверь и встретился гла­зами с Машенькой. У той от любопытства и волнения вы­ступил румянец на круглых щеках.

— Ну что? — спросила она. — Что там происходит?

— Всё в порядке, — улыбнулся Володя. — Мирно бе­седуют. А ты панику подняла! — И, уже уходя из при­ёмной, прибавил: — Ты, пожалуйста, не мешай им. А впрочем, сходи к курьерше, попроси пару стаканов чаю и отнеси им. Не знаю, как Сергей, а Тимофей Ильич с удовольствием подкрепится.

А в кабинете происходило вот что. Лобанов молчал. Длинная жилистая шея у него побагровела, а лицо, на­оборот, стало серым. Глаза моргали, нижняя губа подёр­гивалась. Он хотел что-то сказать и не мог, только кадык двигался вверх-вниз. И у Сергея вдруг пропала вся злость. Перед ним стоял и дрожал от страха жалкий че­ловечек. Пёстрый галстук сбился в сторону, от сорочки отлетела пуговица. Ударь его Сергей, и он все так же смотрел бы на него и моргал.