— Редактор не заплатил Блохину за этот халтурный очерк ни копейки, — сказал дядя Костя. — И еще вы­говор влепил.

Сева Блохин из сельскохозяйственного перешел в про­мышленный отдел. Печатался он много и считался не­плохим газетчиком. Но, пожалуй, никто еще из журнали­стов не додумался собирать материал для очерка по телефону.

Сергей давно уже заметил, что Сева Блохин стал хал­турить. Писал он бойко, но стёртым языком и скользил по поверхности. Как говорится, брал то, что лежит на виду. Сева предложил ему в альманах рассказ, но Сер­гей отверг его. Рассказ был примитивный и весь пестрел штампами. Когда он стал все это объяснять Блохину, тот молча забрал рукопись и ушел. Как потом Сергей узнал, этот рассказ похвалила Рика Семеновна и посо­ветовала дать почитать Дадонову — главному редактору альманаха. Павел Петрович рассказ забраковал, тогда Блохин послал его в «Огонек», откуда его тоже быст­ренько прислали назад. Все это узнал Сергей от Вали Молчановой. За последний год в газете не появилось ни одного материала за её подписью. Окончательно разуве­рившись в себе, Валя с большим удовлетворением вос­принимала неудачи других.

После того как Сергей отказался вставить в сборник его слабый рассказ, Сева не заходил к нему в кабинет, где теперь обычно собирались главные остряки редак­ции, и даже перестал здороваться.

— Мне в альманах позарез нужен юмористический рассказ, — сказал Сергей. — Написал бы кто-нибудь, черти? Столько историй знаете.

Володя Сергеев подошел к окну и распахнул фор­точку.

Ветер в ту же секунду запустил свою длинную лапу в комнату и смешал пласты синего дыма под потолком. На журнальном столике зашелестели подшивки газет. Лицо у Сергеева стало смущенным. Поправив очки в ко­ричневой оправе, он пробормотал:

— Не тянет меня, понимаешь, на рассказы. Вот очерк или статью — это пожалуйста.

— А еще лучше передовую, — усмехнулся Рыба­ков. — Он тебе ее за час накатает!

— Послушай, напиши сам, — сказал Сергеев. — Мой материал, твоя обработка, а гонорар пополам поделим!

Сергей не стал больше говорить на эту тему. Сколько на свете существует людей, которые умеют образно, с юмором рассказывать разные забавные истории, а по­проси их записать все это — принесут такую муть, что диву даешься.

Пришел Павел Петрович Дадонов. В отличие от по­койного Голобобова, новый редактор был демократичным человеком и редко посылал Машеньку за кем-либо из сотрудников. Когда ему кто-то был нужен, он сам при­ходил в кабинет. Дадонов был все такой же худощавый и подтянутый, но возле губ появились глубокие морщи­ны, поседели короткие жидкие волосы, зачесанные набок.

— Обошел все кабинеты, — окая, заговорил он. — Ни­кого на месте нет. Ты что же это, Волков, народ отвле­каешь от дела?

— Я, по-моему, сижу на месте, — усмехнулся Сергей. Он понимал, что Дадонов шутит, но и не мог себе отказать в удовольствии поддеть редактора. И потом, действительно, приятели засиделись у него.

— Наверное, полоса пришла из типографии, — пер­вым поднялся с дивана дядя Костя.

— Полоса у тебя на столе давно лежит, — заметил Дадонов.

— Это хорошо, — тоже окая, солидно ответил дядя Костя. — Побольше отлежится, поменьше ошибок будет.

— А ты что, полосу дустом посыпаешь? — улыбнулся Дадонов. — Глядишь, все ошибки да опечатки, как блохи, сами подохнут.

— А это идея, — сказал дядя Костя, выходя из ком­наты.

Вслед за ним ушли и остальные. Дадонов сел на ди­ван и похлопал себя по колену толстой папкой, которую принес с собой. Сергей хорошо знал эту папку: здесь лежали приготовленные им к набору повесть и рассказы. Неделю назад отдал он их Павлу Петровичу.

— Я прочитал... — начал Дадонов, раскрыв папку. Сергей выжидательно смотрел на него. — В художествен­ном отношении тут все нормально. Кое-где я сделал пометки на полях, посмотришь. А вот этот рассказ... — Он стал перекладывать листы.

— «Голубой олень»? — спросил Сергей, отлично знав­ший, какой рассказ имеет в виду редактор.

Тот с улыбкой посмотрел на него:

— Значит, этот рассказ у тебя тоже вызвал сомне­ния?

— Никаких.

— Почему же ты назвал именно его?

— Я знал, что он вызовет у вас сомнения, — сказал Сергей.

— Рассказ, в общем-то, неплохой...

— Отличный, — ввернул Сергей.

— Но его лучше не печатать.

— Это самый сильный рассказ в альманахе, — ска­зал Сергей. — И мы должны его напечатать. Он свежий, написан прекрасным языком. Я заставил автора его три раза переписать.

— Хотя он и про природу, его можно понимать и так и этак.

— А вы поймите его правильно.

— Ладно, я-то понимаю, а читатели?

— Павел Петрович, вы прекрасно знаете, что чита­тель сейчас пошёл умный и тоже все поймет правильно. А то, что рассказ наводит на размышления, — это заме­чательно! Читателю давно надоело всё то, что ему раз­жевывают и в рот кладут. Пускай и сам подумает.

Рассказ прислал по почте некто И. Муравьев. Он даже обратного адреса не указал на последней странице. К счастью, Сергей не выбросил конверт и тут же напи­сал автору пространное письмо, в котором, отмечая до­стоинства рассказа, предлагал ряд существенных пере­делок и приглашал И. Муравьева прийти в редакцию для беседы. Перед этим он зашел к Рике Семеновне и поинтересовался, не занимается ли у нее в литобъединении некто И. Муравьев. Рика Семеновна такой фамилии не слышала.

Через неделю в редакцию пришел Игорь Муравьев, двадцатилетний паренек, рабочий мелькомбината. Стес­нительный, робкий. Когда он вошел в кабинет, на лице у него было такое выражение, будто он сильно провинил­ся. Сергей горячо и с удовольствием стал с ним работать. Игорь безусловно был способным человеком и, главное, с хорошим вкусом. И только третий вариант рассказа наконец удовлетворил Сергея. А теперь вот этот самый яркий рассказ в альманахе, в какой-то степени его дети­ще, Дадонов хочет безжалостно выбросить! И почему? Потому, что рассказ написан на острую тему, он облича­ет людей, которые обязаны охранять природу, но вместо этого уничтожают ее. И пусть главный герой рассказа сам лично ни разу не выстрелил в дикого зверя и не срубил ни одного дерева в лесу, но благодаря его попу­стительству и равнодушию отравлен водоем, вырублен лес, погиб последний голубой олень.

Сергей чувствовал, как в нём поднимается гнев про­тив Дадонова. Вот так один человек легко может нанести удар в самое сердце другому человеку, которого даже и в глаза не видел. Сергей вспомнил, с каким азартом и радостью работал над рассказом Игорь Муравьев, когда поверил, что его напечатают. Он волновался, как маль­чик, вручая Сергею выправленный рассказ. Сергей даже не подозревал, что в этом юноше столько огня. Игорь все схватывал на лету, а если с чем был не согласен, то спорил умно и убедительно, отстаивая свою точку зре­ния. Поражали в этом парне начитанность и эрудиция. И вот когда рассказ получился, Сергей должен будет сказать Игорю, что он не пойдет.

— Я этот рассказ не выброшу из альманаха, — твер­до сказал Сергей.

Дадонов с любопытством взглянул на него, и во взгляде его на этот раз не было обычной доброжелатель­ности.

— Ты можешь его, конечно, оставить… «для семей­ного альбома», как говорит дядя Костя.

— Этот рассказ будет опубликован, — сказал Сергей, чувствуя, как кровь приливает к щекам.

— Только не в альманахе, который я подписываю в печать.

Они посмотрели в глаза друг другу. До сих пор они ладили. Сергей уважал Дадонова за ум, прямоту, чест­ность. И Павел Петрович уважал Волкова за талант, не­зависимость, принципиальность, порядочность. И стоит ли их хорошее отношение друг к другу ставить под удар из-за одного рассказа? В этом споре они зашли так да­леко, что если один из них не уступит, то произойдет взрыв.

«Горячий мужик! — думал Дадонов. — Такой не пой­дет на попятный. Глаза как у разъярённого тигра! Сейчас заявит, что не будет вести альманах. А где я возьму еще такого опытного и добросовестного редак­тора-составителя?»

«Легче всего хлопнуть дверью и уйти, — размышлял Сергей Волков. — Но и убедить его я не в силах. Нельзя ссориться с Дадоновым. Областное издательство утвердило ответственным редактором альманаха Дадо­нова, а меня всего-навсего редактором-составителем. И, естественно, последнее слово всегда оставалось за Да­доновым. В конце концов он отвечает за альманах и вправе поступать, как находит нужным. И потом, Дадо­нов хороший человек и так много сделал для меня. Нет, нельзя с ним ссориться!»

Сергей на миг представил себе лицо Игоря Муравь­ева, когда он вернет ему рассказ. Игорь ничего не ска­жет, он толковый парень и все понимает. Возможно, даже и не упрекнёт ни в чем Сергея. Но уйдет обманутым, в одну минуту утратив веру в человеческую справедливость и, самое страшное, веру в себя! Знали бы молодые авторы, на что идут иногда редакторы, чтобы отстоять их произведения.

— Вы можете рассказ не печатать, это ваше право, — стараясь говорить спокойно, произнёс Сергей. — Но вы поступите несправедливо, и я больше не смогу вас ува­жать, как прежде.

Теперь у Дадонова порозовели скулы. Сидя на диване, он развязывал и снова завязывал тесёмки коричне­вой папки с рукописями. Резко поднялся, высокий, под­жарый, и пошел к двери. На пороге обернулся.

— Каким ты был, таким и остался, — с улыбкой произнес он, но улыбка получилась натянутой.

— А это плохо? — спросил Сергей. Не глядя на него, он водил пером по чистому листу бумаги.

— Не знаю, — сказал Дадонов и вышел.

А через томительный час — работа валилась из рук Сергея — зазвонил телефон, и Павел Петрович Дадонов сообщил, что ещё раз перечитал «Голубого оленя» и со­гласен, что рассказ хороший и его, пожалуй, можно пе­чатать. Нужно только концовку чуть-чуть изменить.