Утро было теплое, солнечное. Наверное, по площади прогулялась поливомоечная машина, потому что асфальт был влажный и блестел. Высоко застывшие в голубой синеве редкие облака отражались в Дятлинке. Отражал­ся и большой каменный мост.

Вспомнился вчерашний разговор с Сергеем Волко­вым. Ироничный парень! Как он ее поддел с греками. Откуда ей знать, на чем плавали варяги с греками?

А светлые глаза у него красивые. И умные. И она ему понравилась. Уж это Лиля сразу чувствует. Фотокоррес­пондент областной газеты... Это, в общем, фигура в ре­дакции. Валя Молчанова хотя и свысока говорила о нем, но, когда он подошел, глаза ее выдали: по-видимому, он ей нравится.

Лиля шла по набережной и немного волновалась. Это ее первая практика, как-то все обойдется? Обычно к практикантам относятся хорошо. Помогают, посылают в командировки, в первую очередь публикуют материа­лы. Конечно, все это прекрасно, если у человека есть спо­собности к журналистике, а если их нет? Лиля еще не опубликовала ни одного материала в периодической пе­чати, а некоторые студенты с их курса уже успели пора­ботать в газете, кто в штате, а кто внештатно.

Получив золотую медаль, она могла выбрать любой вуз. Собственно, ей было все равно, куда поступать, лишь бы не в технический. Алгебра, геометрия, физика ей все­гда давались с трудом. Зато школьные сочинения она писала без единой ошибки. Это в какой-то степени и определило выбор будущей профессии. Приехав в Мо­скву, она сразу попала в шумный, нервный водоворот абитуриентов. Лиле волноваться и нервничать не нужно было: золотая медаль открывала двери всех вузов. И она, конечно, выбрала МГУ. В длинных коридорах универси­тета Лиля немало наслышалась про факультет журна­листики. Абитуриенты толковали о блестящих перспек­тивах этой профессии: командировки по стране и за границу, встречи с разными интересными людьми... Вспомнились кинофильмы, где красотки с фотоаппарата­ми и магнитофонами брали интервью у знаменитых лю­дей, а потом, как Жаклин Кеннеди, выходили за них за­муж. Конкурс на факультет журналистики был самый большой, Лиля подала туда свои документы и после со­беседования была принята.

Успехи ее в университете были не столь блестящи, как в школе, и вот наконец первый серьезный экзамен, — про­изводственная практика после третьего курса. Тут-то и станет ясно, может она быть журналисткой или нет. Тогда в университетских коридорах все говорили о том, что дает интересная профессия журналиста, а о том, что смогут они дать журналистике, никто и не заикался. По простоте душевной каждый считал, что главное — посту­пить, а там обойдется.

Практические работы по журналистике на кафедре давались ей с трудом. Хорошо, что помогали подруги. Одно дело написать в университете курсовую работу, другое — корреспонденцию в газету. В университетской многотиражке проскочила ее заметка. Ее начисто перепи­сал самый талантливый парень на курсе Володя Осипов, так что это не считается.

Правда, Лиля утешала себя тем, что не все журнали­сты с неба звезды хватают.

Вот о чем думала Лиля Земельская, шагая по солнеч­ной набережной в редакцию. Интересно, увидит ли она сегодня Сергея Волкова? Как-то нехорошо вчера получи­лось, ушла и ничего не сказала ему. А все Валя Мол­чанова, это она намекнула Диме, что неплохо было бы поужинать где-нибудь, ну тот и пригласил их в ресторан. Высокий, светловолосый, с тонкими чертами лица, Дима Луконин из кожи лез, чтобы ей понравиться. Болтушка Валя сообщила, что Дима всем девушкам говорит, будто он инженер, а сам работает часовым мастером в артели инвалидов и вообще известный в городе донжуан. Воло­чится за каждой приезжей девушкой. После такой атте­стации у Лили сразу пропал интерес к Диме. Он прово­дил ее до гостиницы, попытался завести разговор о высо­ких материях, но Лиля холодно попрощалась. Дима проявил настойчивость и стал договариваться о новом свидании, но Лиля сказала, что это ни к чему, и чуть не рассмеялась, увидев, какая кислая физиономия стала у местного льва.

На фасаде невзрачного двухэтажного серого здания издали была заметна черная вывеска под стеклом с на­званием газеты. Лиля поднялась на второй этаж и вошла в приемную. Белобрысая круглолицая девушка без под­бородка вопросительно посмотрела на нее.

— Я из МГУ, — сказала Лиля. — К вам на практику.

— Пройдите к редактору, — приветливо сказала де­вушка. — Он сейчас один.

Лиля на секунду задержалась у внушительной, оби­той черным дерматином двери, вздохнула и вошла в ка­бинет.


Машенька влетела в фотолабораторию и спросила, где Волков. Художник-ретушер Феликс, не поднимая головы от стола, на котором он царапал скальпелем снимок, проворчал, что Сергей печатает фотографии. Ма­шенька отодвинула тяжелую портьеру и постучала в чер­ную дверь. За дверью кашлянули, скрипнул стул — и снова тишина.

— Редактор вызывает!— громко произнесла в дверь Машенька.

Щелкнул выключатель, звякнул крючок, дверь отво­рилась, и показался Сергей с мокрым снимком в руке. Глаза его после темноты моргали.

— Редактор без меня жить не может. Уже третий раз вызывает...

Машенька вытянула шею, стараясь разглядеть фото­графию. Заметив это, Сергей спрятал снимок за спину.

— Покажи! — попросила Машенька.

— Не могу, — сказал Сергей. — Меня сразу убьет.

— Кто? — насторожилась Машенька. 

— Я Мишу Султанова сфотографировал на пляже... И, понимаешь, совсем без ничего... Если скажешь редак­тору, что меня нет, так и быть, подарю тебе один сни­мок.

Феликс закряхтел, закудахтал. Это у него означало смех. Кровь так стремительно прилила к лицу Машеньки, что Сергею стало жалко ее. Дело в том, что Машень­ка была влюблена в заведующего отделом культуры и быта Султанова. Невысокий, с редкими светлыми воло­сами, зачесанными назад, и интеллигентным лицом, Ми­хаил появился в редакции два года назад и сразу оча­ровал весь женский персонал. Машинистки печатали его материалы в первую очередь. Секретарша Машенька дважды получила нагоняй от редактора за то, что ее не было на рабочем месте. Машенька готова была с утра до вечера торчать в отделе культуры и быта и, раскрыв рот, слушать своего кумира. Когда ее не оказалось на месте в очередной раз, толстый и круглый, как силосная башня, редактор сам пожаловал в отдел и при всем честном народе взял Машеньку, будто ученицу, за руку и молча увел с собой. О чем он беседовал с ней в своем простор­ном кабинете, никто так и не узнал. Но с тех пор Ма­шенька не задерживалась в отделе культуры и быта больше пяти минут.

— Редактор не любит долго ждать, — отчеканила Машенька.

Сергей прополоскал фотографии, одну свернул в труб­ку и протянул девушке: — Дарю.

Машенька спрятала руки за спину. На щеках ее пы­лали два пятна.

— Да ты взгляни, кто это! — Сергей расправил сни­мок. С большой мокрой фотографии смотрела вырази­тельная морда собаки.

— Какая прелесть! — сразу подобрела девушка.— Я ее на стенку повешу!

— А это кто? — полюбопытствовала Маша, глядя на ванночку.

— Будущая кинозвезда, — ответил Сергей, перевора­чивая снимок. — Сара Бернар.

С фотографии смотрела на мир долговязая, голена­стая девчонка с портфелем на коленях. В широко рас­крытых глазах ее было по-детски доверчивое и вместе с тем женски-загадочное выражение.

— Наташка!—удивилась Машенька. — Она уже два раза приходила в редакцию, спрашивала, когда ты при­едешь.

— Не напечатают — пошлю в «Огонек», — сказал Сергей. — Почему бы не дать такой снимок на обложку?

— Отправь, — буркнул Феликс.

— Я патриот своей газеты, — скромно заметил Сер­гей и с улыбкой посмотрел на Машу. — При случае скажи об этом редактору.

— Он ведь ждет! — спохватилась Машенька. Пригладив пятерней темные коротко подстриженные волосы, Сергей вышел вслед за ней в коридор.

Александр Федорович Голобобов сидел за огромным письменным столом и разговаривал по телефону. В каби­нете редактора все было большим и значительным: сам Голобобов, письменный стол, массивный мраморный чер­нильный прибор с танком и самолетом на крышках, брон­зовая настольная лампа с зеленым стеклянным абажу­ром.

Положив трубку, редактор повернулся к Сергею.

— Отпечатал фотографии? — спросил он.

Сергей кивнул.

— Подписи сделал?

— К вечеру будут готовы.

Редактор взглянул на часы —они тоже были боль­шие, с выпуклым стеклом — и сказал:

— Чтобы через два часа все сдал в секретариат. Ясно?

— Не люблю я делать подписи, — сказал Сергей.— Под каждым снимком одно и то же.

— Подпись под снимком должна быть выразитель­ной и лаконичной. Длинные подписи никто не читает. Уже сам тот факт, что в газете напечатан портрет пере­довика, огромная пропаганда. Ты имеешь представление о тираже нашей газеты? Десятки тысяч экземпляров ра­зойдутся по области, и в каждом номере твой снимок. Чего носом дергаешь? Известные истины изрекаю? В том-то и беда, что приходится кое-кому напоминать, где ра­ботаем и что делаем. Кое-кто забывает об этом, вот и появляется в газете портрет доярки с подписью, что она...

— Про эту доярку слышу уже десятый раз, — пере­бил Сергей. — Ну, дали выговор, может быть, и хватит об этом?

Черные густые брови Голобобова полезли вверх. По тому, как медленно стали багроветь его круглые щеки с мешками под глазами, а толстые пальцы начали выби­вать дробь на стекле, Сергей понял, что сейчас грянет гром.

Голобобов набрал в грудь побольше воздуха, рас­крыл рот, и... тут зазвонил телефон. Метнув на Сергея гневный взгляд, редактор громко и непочтительно рявк­нул в трубку: «Да, слушаю!» В ту же секунду лицо его стало виноватым.

— Извините, Иван Степанович... Сотрудник тут у меня того... вывел из себя. Да, слушаю. Хорошо. Завтра же отправлю в командировку Шабанова. Он уже был в этом районе и во всем разберется. Иван Степано­вич, попрошу вас больше уполномоченными в колхозы сотрудников редакции не назначать, а то я один тут оста­нусь. Хорошо. Вечером вам позвоню. До свиданья.