Сергей молча двинулся к вешалке. Стараясь не смо­треть на жену, быстро оделся и вышел в коридор, не преминув крепко хлопнуть дверью. На улице остановился у ларька, купил сигареты и, сломав о коробок несколь­ко спичек, закурил. Глядя на светлое безоблачное небо, немного постоял. В ушах все еще звенел голос жены: «гора нестираного белья!» Гора белья. Может быть, он и белье теперь должен стирать? Машину надо купить стиральную. Хоть пять машин купи, все равно голос жены будет раздраженным. Найдется другая при­чина для недовольства. А может быть, она его просто ненавидит? А он ее? Почему вдвоем им в одном доме тесно? Почему?!

Сергей обвел взглядом приземистые стандартные дома. В каждом четыре квартиры. В каждой квартире — семья. Неужели и там такое же происходит?

Он выплюнул сигарету, и к ней тут же подскочил го­лубь. Уже размахнулся головой, чтобы долбануть клю­вом, но вовремя одумался и, кося на Сергея недовольным красным глазом, не спеша отошел к приятелям. К нему подковыляла голубка и щипнула за шею. Голубь забуб­нил и отодвинулся.

«Живут, как голубки, — подумал Сергей. — У этих тоже, видно, не все гладко. Ругаются, клюются».

Из дома напротив вышла девочка и стала бросать птицам куски булки. Голуби набросились на еду. Тол­каясь, обмениваясь ударами клювов, они жадно хватали крошки и глотали. Откуда-то прилетела еще орава. Не­которые нетерпеливые голуби вскарабкивались на спины соседям и выхватывали у них из-под носа куски.

Девочка смотрела на птиц и улыбалась. Под мышкой у нее торчал длинный узкий батон.

Сергей бесцельно побрел по улице, еще не зная, куда податься. Зато одно он точно знал: домой сегодня он не вернется.

2


Лиля осторожно пробиралась по скольз­кому обледенелому тротуару к зданию главпочтамта. Держаться близко к зданиям было опасно: прозрачно-желтые набухшие сосульки угрожающе нависли над го­ловой. Днем, когда солнце начинало припекать, город звенел от разноголосой капели. Нагревались водосточ­ные трубы и начинали потихоньку кряхтеть и покашли­вать, как простуженные старики, время от времени с же­лезным грохотом извергая на тротуар раздробленные куски льда.

Был конец марта, и лед на Дятлинке еще стоял проч­но. Обычно ледоход начинался в середине апреля. Три моста перекинулись в центре города через реку, но мно­гие почему-то предпочитали до самого ледохода перехо­дить речку по льду. Причем грязно-желтые тропинки были протоптаны почти рядом с мостом.

Лилю то и дело обгоняли прохожие. Торопиться ей было некуда: Сергей уехал в командировку, сына она две недели назад отправила с матерью в Андижан. Там уже поспели первые овощи и фрукты. Наверное, Юрка бегает по улице в одних трусиках. Сейчас самое прекрасное время в Андижане: тепло, солнечно, все в цвету. Когда Капитолина Даниловна сказала, что хочет забрать Юру с собой, Сергей стал возражать, дескать, и так сына по­чти не видим, пусть этот год поживет с нами, но они сумели уломать его.

Лиля уже давно поняла, что, если начинать исподволь готовить мужа к чему-нибудь, будь то покупка новой дорогой вещи или поездка в Ленинград или Москву (за последние два года она несколько раз туда ездила), всегда будет так, как она захочет, хотя сначала он будет протестовать.

Сергей не любил спорить с женщинами и быстро усту­пал. Нащупав его слабую струнку, Лиля стала ею умело пользоваться. Когда Сергей принялся горячо доказывать теще, что сыну и здесь прекрасно живется, и вообще это неправильно — воспитывать ребенка где-то на стороне, Лиля мигнула матери — мол, не спорь. И вот пятилет­ний Юра уже две недели как в Андижане.

У входа в главпочтамт голое дерево облепили во­робьи. От их пронзительного крика зазвенело в ушах. Мальчишка с портфелем в руках, раскрыв рот, смотрел на птиц.

До востребования пришло два письма: одно от отца, второе от Оленина. С тех пор как Сергей неожиданно уехал из Андижана, отец предпочитал присылать письма на главпочтамт. Мать писала на домашний адрес.

Лиля присела к большому овальному столу и, повер­тев конверты в руках, сначала распечатала авиаписьмо от отца. Юраш, так отец звал внука, здоров и весел. Очень смышлёный мальчишка. Может быть, стоит его отдать в музыкальную школу? Пианино притягивает его, как магнит. В ее счастливую жизнь с Сергеем он по-прежнему не верит и очень сожалеет, что дочь не послу­шалась его совета и не разошлась с ним еще три года назад. Деньги он перевел ей на сберегательную книжку, так что она может купить себе все, что пожелает. Вяза­ных японских костюмов и мохеровых шарфов на базе нет, но Карл обещал, как только появятся, сразу сооб­щить. Макс часто заходит к ним и спрашивает про Лилю. Ему Макс нравится. Молодой перспективный хирург. Лиля отложила письмо в сторону и задумалась. Макса она знала давно. В одной школе учились. Он был на три класса старше. И вот закончил Ташкентский медицин­ский институт и вернулся в родной город хирургом. И надо же было такому случиться: когда Лиля приехала в отпуск домой, у нее приключился острый приступ ап­пендицита. И операцию ей сделал Макс. Высокий, с вы­разительными чёрными глазами, он был очень внимате­лен к ней. И потом, когда она выписалась из больницы, несколько раз приходил к ним домой. Мать и отец тотчас придумывали какие-то неотложные дела и оставляли их наедине. Однажды в комнату, где они были вдвоём с Максом, вбежал возбуждённый чем-то Юра. Кажется, он ничего не понял. Лиля вскочила с дивана и выпроводила сына на улицу. А потом долго втолковывала (упаси бог, ляпнет при муже!), что дядя Макс, который сделал ей операцию, приходил, чтобы посмотреть на заживающий шов. К счастью, сын скоро забыл об этом случае и, когда вернулся вместе с ней домой, ни разу не вспомнил.

В конце письма отец писал, что ей нужно выбраться из этой дыры. У него есть связи, и он может помочь ей устроиться в Москве, а с таким мужем, как Сергей, не­чего и надеяться на лучшее будущее. Считается ведущим журналистом, а четыре года не мог получить в заштат­ном провинциальном городишке приличную квартиру.

Квартиру они получили лишь в этом году. И то однокомнатную, хотя твердо обещали двухкомнатную. Такой уж характер у Сергея, не умеет он в этих делах быть настойчивым. Их квартиру отдали многодетной маши­нистке Самоделкиной. У нее пятеро детей и никогда не было мужа. Рика Семеновна рассказала Лиле, что Самоделкина пришла к Сергею в отдел и стала умолять, что­бы он уступил ей эту квартиру. Двенадцать лет живет она в десятиметровой комнате. Когда в ход пошли слёзы, Сергей сам отправился в местком и отказался от двухкомнатной квартиры в пользу Самоделкиной. Как только Лиля узнала об этом, дома разразился грандиоз­ный скандал. Лиля ушла к Татьяне Андреевне и жила там целую неделю.

Правда, вскоре они получили однокомнатную отдель­ную квартиру в новом доме, но хотя Сергей уверял, что их дом гораздо лучше того, в который въехала Самоделкина — тот блочный, а этот кирпичной кладки, — Лиля не могла простить ему этого. Зато всё машинопис­ное бюро боготворило Сергея. Его материалы печатались в первую очередь. Разумеется, о том, что Сергей прово­ронил двухкомнатную квартиру, Лиля не сообщила ро­дителям. Отец не преминул бы использовать и это про­тив мужа.

Лиля разорвала письмо отца на мелкие клочки и выбросила в корзинку. Небрежно надорвала второй кон­верт.

Оленин писал длинные и однообразные письма. Сам того не замечая, часто повторялся. Начинал всегда так: «Моё ясное солнышко! Привет из Северной Пальмиры!», а заканчивал: «Целую тебя тысячу раз в твои прелест­ные глаза-вишенки, вечно твой Юра».

Юра был полной противоположностью мужу. Из Сер­гея нежное слово прессом не выжмешь, а Юра любил на­зывать ее разными ласковыми словами. С первой встречи прошло три года. За это время они встречались четыре раза. Три раза — когда Лиля уезжала в отпуск (после ссоры Сергея с отцом она ездила одна в Андижан), а один раз Лиля просто так на три дня вырвалась в Ленинград. В Москве они встречались в квартире Юриного знакомого, какого-то дипломатического работника, а в Ленинграде Лиля жила на правах хозяйки в оленинской квартире.

В своих чувствах к этому человеку она не могла разо­браться. Отлично понимала, что он заземлённый и огра­ниченный, но было приятно, что он любит её. А он все время об этом твердил. И потом, когда Юра надевал красивую морскую форму и даже пристегивал на бок позолоченный кортик, он становился более мужествен­ным и очень представительным. Однажды она попросила его надеть форму, когда они отправились в Пушкинский театр на «Оптимистическую трагедию» Вишневского.

Как бы там ни было, но эта последняя трехдневная встреча в Ленинграде благоприятно подействовала на их отношения. Юра угождал ей во всем и готов был на ру­ках носить, а какой женщине это может не понра­виться? Юра звал ее в Ленинград на майские праздни­ки и даже придумал какой-то нелепый предлог.

Сергей, возможно, и догадывался кое о чём, но виду не подавал. Правда, когда Лиля вернулась из Ленин­града, он, встретив ее на вокзале, как-то странно посмо­трел на нее, усмехнулся и сказал:

— Тебе не придется сегодня изображать любящую жену, соскучившуюся по мужу. Через двадцать минут мой поезд, еду дня на четыре в командировку.

Посадил в такси и помахал рукой. И уже подъезжая к дому, Лиля вспомнила, что он при встрече даже не поцеловал её.

По обыкновению, она тут же на почте написала в от­вет два коротеньких письма и опустила в большой дере­вянный ящик с гербом. Выйдя из почтамта, поскользну­лась на последней ступеньке и, вылетев на тротуар, наверняка бы растянулась, если бы чья-то сильная рука вовремя не поддержала ее.

— Это ты так обрадовалась, меня увидев?

На неё с улыбкой смотрел литсотрудник сельхозотдела Сева Блохин. Он несколько раз был у них дома. Сергей пригласил его на новоселье. Лиля знала, что нра­вится этому крепышу Блохину. В редакции поговарива­ли, что он разводится со своей невзрачной белобрысой женой. Лиля никогда не видела их вместе.