И хотя Лиля всерьез не верила, что Роберт способен донести, на душе было очень тревожно.

— Доченька, тебе нельзя с ним ссориться, — сказала мать.

— Ты же знаешь, чего он добивается от меня. Молчание. Слышно, как в смежной комнате негромко похрапывает хозяйка квартиры. На туалетном столике тикает будильник. Прошумел лифт и щелкнул где-то на шестом или седьмом этаже.

— Что же ты молчишь, мама?

— Я не знаю, что тебе сказать.

— Мама, мне кажется, я люблю своего мужа. Он замечательный парень, не чета этому негодяю.

— Когда-то он не был для тебя негодяем.

— Ты не знаешь, сколько я от него натерпелась. И вот наконец встретила хорошего человека. Мама, он очень талантливый! И сам еще не подозревает об этом. Он многого добьется, вот увидишь. А Роберт? Глу­пый, самоуверенный тип! Только и думает, как бы по­больше выклянчить денег у родителей, чтобы потом пу­стить их на ветер в веселой компании. На институт ему наплевать, не сегодня-завтра его оттуда выпрут. У этого человека нет будущего. Он ничтожество, мама! Лишь встретив Сергея, я это особенно хорошо поняла.

— Никто тебе не предлагает Роберта в мужья.

— Значит, в любовники?

Мать покосилась на дверь и, понизив голос, сказала:

— Роберт очень изменился, и это меня больше всего тревожит. А если он разболтает про облигации? Сама знаешь, как в нашем городе ненавидят отца. У него столько завистников! И все потому, что твой отец умеет широко и красиво жить. Умеет делать деньги, а для это­го тоже нужен в наше время большой талант.

— И ты и папа всегда говорили, что это дело непод­судное, что нет такого закона, запрещающего продавать или покупать облигации.

— Когда люди завидуют, они используют любой предлог, чтобы навредить. Нет закона, запрещающего покупать облигации, но нет и закона, разрешающего это. А ты ведь знаешь, сколько у нас этих облигаций. Твоя квартира в Москве, наряды, драгоценности — все это, доченька, стоит немалых денег. Кстати, ты рассказала мужу обо всем этом?

— Мне почему-то стало стыдно, — помолчав, отве­тила Лиля. Несколько раз Сергей спрашивал о родите­лях, но она отделывалась общими фразами, мол, при­едешь в Андижан, познакомишься.

— И очень хорошо, что не рассказала. Сколько он зарабатывает?

— Тысячи две-три в месяц.

— Ты одна в месяц тратишь две-три тысячи, — усмех­нулась Капитолина Даниловна. — На его и твою зарпла­ту вы не проживете. Уж я, слава богу, знаю твои за­просы!

— Мама, я повторяю: он талантливый человек. Если бы не он, я провалила бы практику. Он все написал за меня. И знаешь, что мне вывели в зачетке? Пятёрку! А ведь он всего год назад закончил вечернюю школу.

— У него даже нет высшего образования?! — ахнула мать.

— Успокойся, он зачислен в университет на заочное отделение журналистики.

— Не дай бог, с отцом что-нибудь случится, тебе больше ждать помощи неоткуда.

— Можно ведь деньги зарабатывать и честным пу­тем,— ляпнула Лиля, не подумав.

— Раньше я от тебя таких речей не слыхала, — вы­разительно посмотрела на нее мать. — Тебя никогда не интересовало, откуда берутся деньги, которые ты тра­тишь.

— Мама, Сергей живет в другом мире и совсем не похож ни на кого из наших знакомых, — сказала Лиля. — Я даже не представляю, как он все это воспримет. Если бы ты посмотрела, как они живут: пятеро в одной комнате! И не жалуются, не ропщут, как будто так и надо. Это честные, простые люди. Отцу Сергея никогда бы и в голову не пришло скупать облигации.

— Ты осуждаешь своего отца?

— Мама, не говори так! Я люблю отца, восхищаюсь им, но живут на свете и другие люди. И живут со­всем не так, как мы. Не должна же я их за это прези­рать?

— Лиля, я не видела твоего мужа, но сдается мне, что ты поступила опрометчиво, выйдя замуж.

— Сергей — мое спасение! — горячо воскликнула Ли­ля. — Лучше петлю на шею, чем жизнь с таким, как Роберт.

— И все-таки на твоем месте я с ним не порывала бы. Мне кажется, твое замужество заставило его по-новому посмотреть на тебя. Возможно, он тебя действи­тельно любит.

— А что, если я завтра вызову Сергея и все ему рас­скажу? — думая о другом, сказала Лиля. — И ты на него посмотришь.

— Уволь, дорогая, — хриплым голосом сказала мать. — Одному ты уже все рассказала.

— Вы ведь сами мне вместо денег давали облига­ции. Не могла же я одна бегать по сберкассам! И так уже контролерша меня запомнила и как-то сказала: «Девушка, что-то вы слишком часто выигрываете.» Я всю ночь после этого заснуть не могла, а Роберт, бы­вало, за три-четыре дня все облигации отоварит. Это он и придумал такой термин. Без него я давно бы по­палась". Ты ведь знаешь, какая я трусиха.

— Я тебя не виню, — вздохнула мать. — Вот что, завтра я улетаю в Андижан. Теперь мне не до музеев и театров. И ни в одной сберкассе моей ноги не будет. Может быть, за нами уже следят? Я должна все расска­зать отцу.

— Ты такая же трусиха, как и я.

— Обещай мне, доченька, не ссориться с Робертом, пока я с отцом не переговорю. Он наверняка что-нибудь придумает. Может быть, воздействуем на Роберта через его отца.

— Успокойся, мама, Роберт нас не выдаст. В конце концов он тоже замешан в этом деле. Три года нашими деньгами пользовался.

 — И все-таки не зли его, ладно?

 — Хорошо, мама, обещаю. Спокойной ночи.


4


Косой крупный дождь хлестал по тол­стым кленовым стволам. Голые ветви царапали крышу, стукались друг о дружку. Дятлинка вспухла от пролив­ного дождя и грозила затопить плавни. От сильных по­рывов ветра дребезжали стекла, и мелкие холодные брызги, залетая в форточку, попадали Сергею на лицо. Николай сидел за обеденным столом и сосредоточенно читал отпечатанный на машинке текст.

Бутрехин — первый человек, который читает написан­ный Сергеем очерк о трудовых буднях и отдыхе рядовой колхозной семьи. Пять дней пробыл Сергей в отдален­ном колхозе. Вместе со всеми вставал чуть свет и от­правлялся на работу. Глава семьи трудился на свино­ферме, и, когда Сергей в первый же день собрался идти вместе с ним, он достал с чердака старые, в заплатках резиновые сапоги и молча протянул ему. Позже Сергей убедился, что в своих штиблетах он ни за что не добрался бы до свинарника. Вместе с хозяйкой-телятницей Сергей принял от коровы двух черненьких с белыми звездами телят. Через три часа после рождения, вымытые и об­сохшие, телята уже стояли на раскоряченных дрожащих ножках и сосали огромное, как арбуз, вымя своей мамаши.

Бутрехин перевернул последнюю страницу, отложил листы в сторону, взял большие, хорошо отглянцованные фотографии и невозмутимо стал их разглядывать.

— С фотографиями все в порядке, — сказал Сер­гей. — Как мой очерк?

Николай аккуратно сложил фотографии и, постуки­вая ими по столу, наконец взглянул на Сергея. Вздох­нул, набирая воздуха, и... ничего не сказал.

— Послушай, Колька... не тяни ты из меня жилы!

— Ты это сам написал? — наконец раскрыл рот приятель.

— Более глупого вопроса ты задать не мог?

— Что ты от меня хочешь?! — взорвался Николай.— Мое мнение? Так вот: не напечатают.

Сергей отвернулся к окну и стал смотреть на Дятлинку. Дождь бушевал, ветер срывал с волн пену и швы­рял на осклизлые, жирно блестевшие берега. Под гу­дящим кленом на одной ноге сиротливо стояла белая курица и тоскливо вертела втянутой в перья головой. Дождь был таким сильным, что она не решалась поки­нуть это ненадежное убежище. Иногда капли щелкали курицу по перьям, и она вздрагивала, прикрывая глаза синеватой пленкой.

— Это ваша курица? — спросил Сергей.

— Сам ты курица! — засмеялся Бутрехин. — Чего нос повесил? Во-первых, какой я критик? А во-вторых, я ведь не сказал, что это плохо написано. Наоборот, слишком хорошо для газеты. — Он вскочил с табуретки и за­метался по тесной кухне. Губы его шевелились, он раз­водил руками, бросая на приятеля любопытные взгляды.

— В новую роль входишь? — усмехнулся Сергей. Николай остановился, торжественно положил обе руки приятелю на плечи.

— Волк, бросай свой фотоаппарат! Чтобы так на­писать про свинаря и телятницу! Я читал, как рассказ, как поэму.

— Остановись, — сказал Сергей. — У меня уже голова закружилась от твоих похвал.

— Год я тренировался на аккордеоне и выучил всего лишь две мелодии. — продолжал Николай. — Если бы, ты знал, чего мне это стоило! Помнишь, ты мне сказал, чтобы я бросил это занятие, мол, нет у меня к музыке таланта? Я тогда не поверил тебе. А ведь ты был прав! Так вот, теперь поверь мне: у тебя есть талант! Конечно, тебе еще надо многому учиться, развивать свой талант, но главное — он есть, и это сразу чувствуется.

— Почему же ты сказал, что не напечатают?

— Газета — это однодневка. У нее телеграфный стиль, а у тебя живой рассказ! Это скорее для журнала. Образные описания природы, ярко вылеплены характе­ры людей. Да такого я никогда не встречал в вашей газете.

— Понимаешь, обо всем этом тысячу раз писали. Ну, мне и хотелось как-то по-другому... — Сергей за­думчиво посмотрел в окно. — Если это вправду хорошо, то Голобобов напечатает. Он мужик справедливый, и у него есть вкус. Должен напечатать! Он не поверил, что я смогу. Я же видел его глаза. Скрепя сердце отпу­стил меня в командировку. Я должен был доказать ему!

— Только ему? — насмешливо взглянул на него Ни­колай.

— Ну хорошо, ей... и себе!

— Все-таки женщина много значит в жизни чело­века, — сказал Николай. — Плохая опускает до своего уровня, разбазаривает в мужчине все, что дано ему от бога, умная — наоборот, будит в человеке такое, о чем он и сам не подозревал. Даже не догадывался, что он на подобное способен.