Но поздно. Она уехала, и сразу дом опустел.

С тех пор он Наташу не видел.

Хлопнула в прихожей дверь. Этот звук вывел Сергея из задумчивости. Пришёл из спортивной школы Юра. От него, как от настоящего мужчины, пахнет трудовым потом. Уже спортсмен! Играет в баскетбол. И ему очень нравится. Разуваясь в прихожей, доверительно рассказы­вает:

— Сегодня в спортивном зале познакомился с одной девчонкой. Она играет в «Буревестнике», тоже баскетбо­листка. Как увидел её, так сразу она мне понравилась. Ты бы посмотрел, как она мячи забрасывает! И знаешь, почему она мне понравилась?

— Почему же?

— На маму похожа. Только волосы у неё светлые, на­стоящая дылда, на щеке, вот здесь, родимое пятно. Глаза у неё разные: один коричневый, другой голубой, а руки как...

— Хочешь к матери? — спросил Сергей.

— Мне её муж не нравится, — ответил сын. — Назы­вает меня «старик» и всё время спрашивает, что у меня в дневнике.

— Проявляет интерес, — заметил Сергей. — Он ведь твой отчим.

— Отчим... — повторил Юра. — Какое противное слово!

— Мачеха ещё противнее, — сказал Сергей, наблю­дая за ним.

— Пока у меня объявился отчим, — усмехнулся Юра и в свою очередь проницательно посмотрел отцу в гла­за: — А что, скоро предполагается и мачеха?

— Не век же мне быть бобылем, — уклончиво отве­тил Сергей.

— Женись, — великодушно разрешил сын. — Это даже интересно. У меня будут отец, мать и впридачу отчим с мачехой! Не у каждого такое богатство!

«Как вырос, чертёнок! — сдерживая улыбку, поду­мал Сергей.— Да и все они теперь высоченные и раз­витые.»

В комнату пушистым мячиком вкатился Карай. С ходу вцепился Юрке в брюки и, скаля зубы и рыча, по­тащил к двери. Юра схватил щенка на руки и стал с ним забавляться.

Этого симпатичного, лохматого, с висячими ушами и обрубленным хвостом щенка Сергей приобрел в клубе собаководства. Был он чистокровным эрдельтерьером с внушительной родословной. Назвали щенка Караем. Потому что весь помёт от породистых родителей нужно было назвать на букву «К» — так объяснили Сергею в клубе собаководства, где он приобрел эрдельтерьера. А Сергею хотелось назвать его Дружком, в память о том прекрасном Дружке. Печально, что собачий век так короток! Умер Дружок своей смертью, не причинив ни малейших хлопот. Когда он заболел и стал плохо ви­деть — это случилось осенью, — то незадолго до первых заморозков как-то ночью ушёл из дома и больше не вер­нулся. Говорят, так умирают настоящие собаки: уходят в лес и не возвращаются.

Сергей снова сел за письменный стол и, немного по­думав, медленно застучал на машинке. На столе в бес­порядке разбросанные отпечатанные листы, блокноты с записями. Он то и дело перекладывал их, отыскивая ре­зинку. Иногда, перестав печатать, хватал ручку или ка­рандаш и, провернув каретку машинки, начинал вписы­вать слова, целые предложения. Это было неудобно, но иначе он не мог. Не хотел оставлять на потом хотя бы одну неисправленную фразу.

— Я погуляю с Караем, — сказал Юра.

Щенок радостно затявкал и забегал по прихожей. Малыш, а вот уже понимает!

— Когда у тебя начинаются каникулы? — поинтере­совался Сергей.

— В конце мая. А что?

— Съездил бы к матери.

— Я уже записался в летний спортивный лагерь, — сообщил сын.

— Хотя бы на несколько дней.

— Ладно, — беспечно сказал сын и вместе с Караем ушёл, хлопнув дверью.

У Сергея со стола, трепыхаясь на сквозняке, слетел на пол лист.

Однако этим летом Юра не поехал на каникулы к деду в Подмосковье, хотя тот настойчиво приглашал. Юра ездил в Смоленск на школьную спортивную олим­пиаду, — их баскетбольная команда вышла в полуфинал, о чём он с гордостью сообщил Сергею. Земельский при­слал телеграмму, что ждёт внука на даче, но у внука, очевидно, были другие планы: он на два месяца уехал в пионерский спортивный лагерь. Сергей уже два раза ездил к нему. В лагере Юра чувствовал себя как дома, ловил рыбу, загорал с ребятами на песчаном берегу, с ув­лечением сражался в волейбол и баскетбол.

Неожиданно для Юры и Сергея Земельский сам по­жаловал этим летом в город. Остановился в гостинице и позвонил в приёмную редактора. Сергея на месте не было, он ездил с альманахом к Козодоеву, а когда вер­нулся, секретарша Машенька ему передала, что его в го­стинице ждет какой-то товарищ из Москвы. Что это за «товарищ из Москвы», Сергей долго не мог взять в толк.

Когда дверь номера «люкс» отворил Николай Бори­сович Земельский, Сергей даже растерялся: никак не ожидал он встретить здесь бывшего тестя. По своей на­ивности полагал, что больше никогда в жизни их пути-дороги не пересекутся.

И вот сидят они в просторном холле. На полу ковёр, у окна на тумбочке телевизор. Из холла приоткрыта дверь в спальню. На застланной постели распахнутый кожаный чемодан. Со спинки кресла свисают узкие крас­ные подтяжки.

Откинувшись на спинку мягкого дивана и закинув ногу на ногу, Николай Борисович смотрит на Сергея. Взгляд его тусклый и ничего не выражает. Не изменяя удобной позы, он иногда протягивает руку, берёт из вазы черешню и не спеша отправляет в рот.

— Англичане говорят: мой дом — моя крепость, — философствует Земельский. — Я с ними согласен. Хоро­шая семья, дом — это всё. А если ничего этого нет, че­ловек теряет почву под ногами. Нет ответственности перед семьей — нет ответственности и перед самим со­бой...

— Вы приехали затем, чтобы мне это сообщить? — прерывает эти разглагольствования Сергей.

— Значит, так и застрял в этом городишке? — невоз­мутимо продолжает тот. — Как тут у вас с охотой? Есть какая-нибудь живность? Лоси, козы, кабаны?

— Да, вы же браконьер с солидным стажем, — заме­чает Сергей.

— Какая уж теперь в Подмосковье охота, — вздыхает Земельский. — По вороне выпалишь — и то жалобы со всех сторон: дескать, в наше время стрелять в какую-либо живность — варварство.

— Сознательные у вас соседи, — усмехается Сергей.

— Приручу, — ухмыляется в ответ Николай Бори­сович,

О его житье-бытье Сергей был наслышан от Юры. Былое восхищение могущественным дедом прошло у мальчишки.

Со свойственной ему разворотливостью Земельский скоро стал заметной фигурой в дачном городке. Уйдя на пенсию, он широко развернул частную врачебную деятельность. Помимо венерологии взялся лечить тром­бофлебит. А когда в нескольких случаях добился полного выздоровления своих пациентов, то сумел создать себе такую рекламу — разумеется, с помощью вылечивших­ся, — что народ повалил к нему со всех сторон. Лечил Николай Борисович выборочно, как правило, людей влиятельных и обеспеченных. На его имя приходили по­сылки с астраханской икрой, копчёной рыбой, воблой. С юга — каракулевые шкурки и фрукты, с севера — ба­лыки и модные вещи, которые туда забрасывают по разнарядке. Брал, разумеется, он и деньгами.

Каждое утро почтальон приносил пачку писем. Капитолина Даниловна вскрывала их и безошибочно отби­рала клиентов с достатком. А потом уже хозяин назна­чал день приезда к себе. Так как в дачном городке го­стиница была небольшая и мест в ней почти никогда не было, он поселял своих «клиентов» — так он называл больных, приезжающих к нему, — у соседей, которые брали за эту «любезность» повышенную плату.

Жил на даче Земельский припеваючи. В магазин при­ходил, как в свою собственную кладовую, и брал самое лучшее, что для него всегда откладывалось под прила­вок. Одна из клиенток доставала в Москве модные вещи для Лили и Вити, вторая — дефицитные продукты. Ни­колай Борисович не гнушался ничем: кладовая в его доме ломилась от коньячных бутылок, консервов, преимуще­ственно лососевых, банок с мёдом, связок твёрдокопчё­ных колбас, коробок с растворимым кофе.

Как-то финансовые органы заинтересовались бурной деятельностью отставного врача, но Земельский каким-то образом сумел быстро уладить возникший было кон­фликт.

Кроме дачи он купил себе двухкомнатную коопера­тивную квартиру, которую обставил лучшей модной ме­белью, тоже благодаря одному из клиентов. Своему сыну Виктору приобрел трёхкомнатную квартиру и тоже об­ставил со щедростью монарха. Пустовала и двухкомнат­ная Лилина квартира — тоже подарок любвеобильного папаши. Лиля была прописана в Москве, но вот уже второй год жила с мужем в Ленинграде. Николай Бори­сович пообещал дочери, что похлопочет у своих влиятельных знакомых, которые всё могут, чтобы перевели её мужа в Москву.

И вот этот новоявленный Корейко сидел в кресле на­против Сергея и обмахивался тонким батистовым плат­ком. Немного заостренный нос его блестел, в складках шеи скопился пот, блестели и аккуратно зачесанные назад редкие чёрные волосы. Сергей не видел его давно, но нельзя было сказать, что Николай Борисович внешне сильно изменился. Разве только лицо стало ещё более холеное и полное да круглый живот побольше. Он огром­ным арбузом выпирал из-под необъятных бежевых брюк. Рубашка под мышками промокла.

Что же заставило Земельского приехать сюда? Не­ужели только любовь к внуку?

Николай Борисович, зорко нацелившись на Сергея единственным живым глазом, веско сказал:

— Я не позволю восстанавливать против меня маль­чишку. Юраш единственный мой внук, и я не желаю его терять.

— Вы его уже давно потеряли. И самое интересное, я палец о палец не ударил для этого.

— Если ты забыл, я могу напомнить, что с грудного возраста он воспитывался в моем доме.

— Я помню, — сказал Сергей.

— Я одевал, обувал и кормил его, — продолжал Земельский, по-видимому с удовольствием слушая самого себя. — Я бы сделал из Юраша настоящего человека.

— В этом я глубоко сомневаюсь, — сказал Сергей.

— Когда он последний раз приезжал, на нём даже брюк приличных не было.

Это верно. Юрка, как и все мальчишки, носит джинсы. А весь шарм — это когда джинсы протерты на коле­нях и несколько раз побывали в стирке. Тогда они при­обретают неповторимый голубой цвет.