Николай покосился на него и только присвистнул.


Октябрьская улица была перекрыта. Из-за длинной колонны машин не видно, что там впереди произошло. Не иначе как авария. Шоферы вылезали из кабин и враз­валку направлялись вперёд. Сергей хотел было подать «Москвич» назад и проехать другим путем, но было уже поздно: вплотную к нему пристроился большой синий са­мосвал, а за ним затормозил автобус.

Делать было нечего, Сергей и Николай тоже вылезли из «Москвича» и пошли туда, куда спешили другие води­тели. От скопившихся машин пахло горячим металлом и бензином. Кое-кто из шоферов не выключил мотор, и тя­жёлые грузовики, пофыркивая и выплевывая пахучую гарь, мелко-мелко дрожали. Впереди уже виднелись жёл­тые милицейские «Волги», «скорая помощь». Поперёк улицы лежал большой синий автобус. На его боку огром­ная рваная вмятина. На тротуаре стоял груженый само­свал с расплющенным носом. Это он с ходу ударил и опрокинул автобус. Кругом разбрызганы стёкла. Из по­верженного автобуса два санитара вытаскивали человека. Брезентовые носилки стояли на тротуаре. Густая толпа облепила место происшествия. Люди вытягивали головы, приподнимались на цыпочки, стараясь всё получше рас­смотреть. В сумраке широко распахнутых дверей «ско­рой помощи» суетились ещё двое в белых халатах.

Сергей и Николай остановились у милицейской ма­шины. Старый знакомый Сергея майор Петров, тот са­мый, что много лет назад не раз преследовал его на мо­тоцикле, руководил расследованием. Два офицера растя­гивали жёлтую ленту, измеряли тормозной путь самосва­ла. Петров, положив планшет на колено, что-то быстро записывал.

Протиснувшись к нему, Сергей спросил:

— Есть жертвы?

Петров хмуро обернулся, однако, узнав Сергея, веж­ливо ответил:

— Двенадцать человек пострадали.

— Он что, пьяный был?

— Извини, — пробормотал Петров и повернулся к су­мрачному человеку в синей спецовке, по-видимому шофе­ру самосвала.

— Поточнее вспомните, с какой скоростью вы выеха­ли на перекресток?

Что ответил шофер, Сергей не расслышал; действуя плечом как тараном, он стал выбираться из толпы. Ни­колай, ничего не понимая, протискивался вслед за ним. Молчаливая напряженная толпа неохотно расступалась перед ними.

— Как бешеный вылетел из переулка и бац! Про­таранил автобус почти насквозь! — услышал Сергей чей-то голос.

— Кажись, не пьяный.

— Столько людей, гад, погубил. Одну женщину на­смерть. И мальчика лет девяти.

— Ему тюрьмы не избежать.

— Мёртвых-то с того света всё равно не вернёшь!

Николай думал, что Сергей направится к своей ма­шине, но тот, всё убыстряя шаги, пошёл совсем в другую сторону. Бутрехин видел, как изменилось его загорелое лицо. И походка была какая-то неровная, спотыкаю­щаяся.

— Куда ты ударился? — догнав его, спросил Николай. Он никогда ещё не видел такого несчастного лица у своего друга. С трудом разжимая губы, Сергей хрипло произнес:

— Это же семёрка.

— Ну и что? — удивился Николай.

— Юрка... Он на этом автобусе часто ездит.

— С чего ты взял, что он именно в этом автобусе был?

— Ты меня не задерживай, Колька!

— Погоди, а ключ? — вспомнил Бутрехин. — Давай ключ от машины! Вот сумасшедший!

Сергей вытащил из кармана ключ с брелоком, молча сунул другу и что было духу побежал прямо по зарос­шему бурьяном пустырю.

Сергей стоит перед дверью и раскрывает, как рыба, рот. Давно он не делал таких длинных пробежек. Серд­це лупит по рёбрам, едкий пот щиплет глаза. Кто-то на белой стене нацарапал: «Юра + Лариса = 0!» «Почему ноль? Надо — любовь!» — мелькает посторонняя мысль. Немного отдышавшись, нажимает на кнопку звон­ка. Дверь открывает мать. Из кухни тянет вкусными запахами. Мать в цветастом фартуке, в руке столовый нож.

— Как раз к обеду, — говорит она.

— Юрка? — спрашивает Сергей. — Где Юра? Сердце стучит на всю прихожую. Такое ощущение, что лампочка под потолком в синем плафоне тоже пульси­рует в такт сердцу.

— Натворил что-нибудь? — пытливо смотрит на него мать. — Соседи пожаловались? Вчера на чердаке при­блудного щенка спрятали, а тот лай поднял. Послала за хлебом, а он халвы принес!

Сергей прислоняется к тумбочке и смотрит на синий плафон. Он уже не пульсирует, а набухает, грозя вот-вот взорваться яркой синей вспышкой.

Краем глаза из прихожей Сергей видит стол с шах­матной доской. Чья-то рука крутит белого ферзя. Это не рука мальчика — рука мужчины.

— Что стоишь на пороге? — прерывает мать послед­ние новости. — Иди в комнату и сам спроси, чего он еще выкинул. Часа два дуются с Генкой в шахматы.

— Папа! — доносится из комнаты голос сына. — Ген­ка ладью спрятал, а я всё разно его обыгрываю!

— Какую ладью? — басит брат. — Я же её ферзем взял.

Сергей трёт ладонью лоб и начинает тихо смеяться. Мать с возрастающим удивлением смотрит на него. Губы у неё сердито поджимаются.

— Пожёстче надо с ним, — понизив голос, говорит она. — Избаловали его там. На меня — ноль внимания.

Сергей никак не может остановиться: дурацкий смех так и распирает его.

— Ничего смешного тут нет, — теряет терпение мать.

— Зачем щенка-то на чердак?! — с трудом выговари­вает Сергей.

— Папа, я выиграл! — доносится из комнаты торже­ствующий голос сына. — Классический мат!

— Убирайте свои шахматы, сейчас будем обедать, — заявляет мать.

Слыша, как стучат деревянные фигурки о дно короб­ки, как негромко спорят по поводу выигрыша сын и брат, Сергей вспоминает слова Лили о том, что его родители живут в тесноте, нищете, из которых им никогда не вы­браться. Недалеко же она смотрела! Не дальше соб­ственного носа. У родителей сейчас хорошая трехком­натная квартира, современная мебель. Все дети прилично одеты. А как готовит мать! Пожалуй, ни Лиля, ни Капитолина Даниловна не могут с ней потягаться. И Юрке здесь хорошо: с братьями Сергея он в дружбе, вон как Генку в шахматы обыгрывает! И мать, хоть и ворчит ино­гда, любит его и заботится. И главное, здесь царят про­стые сердечные отношения, никто ни перед кем не пре­смыкается. За эти несколько месяцев Юрка изменился: стал добрым, душевным мальчишкой. Вот только зачем бедного щенка затащили на чердак?

Всё ещё посмеиваясь, Сергей спрашивает сына об этом.

— Я хотел домой привести, а бабушка не разре­шила, — поясняет Юра. — Хороший щенок, такой пуши­стый.

— Ну и куда же вы его дели?

— Петька с первого этажа сказал, что Федотовы дав­но хотят собаку завести. Мы посадили щенка на ков­рик и позвонили к ним в квартиру, а сами убежали.

— И взяли... Федотовы?

— Пока у них, — отвечает сын. — Раздумают — мы отдадим Северенинским. Петька сказал, что они с ра­достью возьмут.

— Значит, скоро в каждой квартире будет по соба­ке? — смеётся Сергей.

— Собака — друг человека, — с серьёзным видом из­рекает Юра.

Пронзительный звонок прерывает их разговор. Сергей открывает дверь: на пороге Николай Бутрехин. Лицо сердитое, на пальце покачиваются ключи от машины.

— Ты мне наконец объяснишь, что тут происходит? — свирепо таращит он свои голубые глаза на Сергея. — Срываешься с места, бросаешь на дороге машину, куда-то удираешь от меня.

— Юра выиграл у Генки партию в шахматы, — сооб­щает Сергей.

— Поздравляю, — оторопело говорит Николай. — Но какого ты дьявола...

— Кстати, тебе щенка не надо? — перебивает Сер­гей. — Хороший такой, пушистый.

— На черта мне собака?

— Садись с нами обедать, — приглашает его Татьяна Андреевна. — Ты ведь любишь борщ?

— Борщ — это хорошо, — добреет Николай. — А вот собака мне совсем ни к чему.

— Слушай ты их! — смеется мать. — Дурака валяют.


8


Лодка сама по себе плыла по безмолвно­му ночному озеру. Сергей полулежал на широком носу и смотрел на звёздное небо. На корме сидела Лиза и не­громко пела:


Клён ты мой опавший,

Клён обледенелый,

Что стоишь, нагнувшись,

Под метелью белой...


Голос у Лизы немного низкий, но задушевный. Сергей с удовольствием слушал её. Когда она умолкла, он по­просил, чтобы ещё спела.

— Что же тебе спеть, Серёженька? — спросила она. — Весёлое или грустное?

Лицо её белело в густом бархатном сумраке. На пле­чи наброшен ватник. Пришла осень, и вечера на озере стали прохладные.

— Мне нравится, как ты поешь, — сказал Сергей. Она улыбнулась и запела.

На озере тихо-тихо. Не слышно обычных всплесков крупной рыбы, ветер не шуршит в порыжевших камы­шах, не кричат ночные птицы.

На один лишь день вырвался сюда из города Сергей. Завтра утром он должен быть на работе. Потянуло его на Большой Иван попрощаться с ним до следующей вес­ны. Полдня он один бродил по сосновому бору, набрал полную корзинку подберёзовиков, боровиков и даже с десяток рыжиков наковырял на травянистой опушке.

На вечернюю зорьку поехал рыбачить вместе с Ли­зой, на её старенькой плоскодонке. Клёв был хороший — за каких-то полтора часа натягали десятка три крупных окуней, — а потом как обрезало.

— Скучаю я в городе, — сказал Сергей. — Пока рабо­та — ничего, а вечерами зелёная тоска. Хорошо, что ещё сюда есть возможность вырваться. — Он уселся на скамью и вставил вёсла в уключины. — Ей-богу, моя бы воля, остался бы я тут.

— Так бобылем бы и жил?

— А что делать? В Америке есть такая контора: при­ходишь и говоришь, какая тебе невеста нужна. Хочешь толстую, хочешь тонкую. С синими глазами или с чёр­ными. Любую в два счета подберут. Даже машина такая есть. Заложил в неё карточку, и через минуту ответ.