Бережно он поднял её и понес к лодке. Плечо у него залито йодом и заклеено пластырем. Посадил на корму, раздел, безжалостно, докрасна растер майкой её грудь, спину, затем снова одел во всё своё, а курткой укутал ноги. Дружок облизал ей руки, лицо.

— Я знала, что ты придёшь, — повторила она, с тру­дом разлепляя сомкнутые ресницы. — Я всё время звала тебя.

— Я слышал, — ответил он.

Из-за колючей щетины леса вымахал ослепитель­ный луч и располосовал затянутое редким туманом озеро пополам.

— А Блохин там? — стуча зубами, говорила она. — Я не хочу его видеть.

— Ну и подонок! — с угрозой в голосе проговорил Сергей. — Так это, значит, он?!

— За что он так ненавидит тебя?

— Не знаю, — помолчав, ответил Сергей. — Кажется, не за что.

— Ты удрал из больницы? Да? — спрашивала она.

— Ты ведь позвала меня, — впервые в это утро улыб­нулся он.

— Это хорошо, что ты приехал, — сказала она. — Мне было очень холодно и плохо.

— Смотри не заболей.

— Ты будешь меня лечить, ладно? — засыпая, го­ворила она.

Голова её с прижмуренными глазами склонилась ему на грудь. Он гладил её холодные слипшиеся волосы, го­ворил, как ребенку, какие-то ласковые слова, но она уже ничего не слышала: глаза её закрылись, дыхание стало ровным, спокойным. Наташа согрелась и заснула. Ино­гда она вздрагивала, руки её начинали что-то искать, и, глубоко, со всхлипом вздохнув, как обиженный ребёнок, снова затихала.

Сергей осторожно положил её на скамью, завёл мо­тор, и лодка, обогнув тихий остров и оставив после себя пенистый след, понеслась к берегу. Он сел рядом и по­ложил ее растрепанную голову к себе на колени. Стис­нув зубы, смотрел прямо перед собой. Светлые глаза его сузились. Мелкие холодные брызги секли хмурое небри­тое лицо.

На пустынном берегу неподвижно стояли две фигуры. Это Миша Султанов и Женя Мальчишкин. Они молча смотрели на приближающуюся моторку.

Над озером Большой Иван занималось ясное солнеч­ное утро.


5


Сергей вышел из конторы Главрыбвода в хорошем настроении: Вологжанин сообщил, что за самоотверженность в борьбе с опасными браконьерами объ­явил ему, Сергею Волкову, в приказе по управлению бла­годарность, а кроме того, договорился с председателем облпотребсоюза насчёт полного комплекта новой резины для «Москвича». Это последнее известие больше всего обрадовало Сергея.

Город утопал в зелени. Тополя и липы благоухали. Прохожие заполнили тротуары. Мужчины в безрукавках, девушки в коротких юбках. Увидев на другой стороне улицы высокую стройную девушку, Сергей прибавил шагу, но, когда она, переходя дорогу, оглянулась, снова замедлил шаги.

Не Наташа. Почему он всё время думает о ней? Ищет её глазами в толпе прохожих. Что бы ни делал, куда бы ни шёл — в голове она. И это предчувствие непопра­вимой беды, охватившее его в тот день, когда попал в больницу. Вечером он вдруг почувствовал необъяс­нимую тоску и тревогу. Он не мог оставаться в палате, его неудержимо тянуло туда, на Большой Иван, где ребята, Наташа, Дружок. Тоска всё усиливалась, изма­тывала душу, и тогда Сергей занял у соседа по койке спортивные трикотажные, брюки, потихоньку выбрался из больницы, перелез через забор — ворота были закры­ты, — не заходя домой, вывел из сарая свой старый вер­ный мотоцикл и умчался в ночь по Невельскому шоссе.

Он опоздал. Её не было в доме. Не было и Мальчишкина с Султановым. Встревоженный Дружок привел его на берег озера, где он увидел её одежду. И уже не тоска, а смертный страх схватил его за сердце: он стал кричать, звать её. Приплыли на «Казанке» Мальчишкин с Султановым. Ничего не объясняя, Сергей прыгнул в лодку, Дружок вслед за ним, и умчался в сторону острова.

Снова и снова вспоминал он её замёрзшую, с неми­гающим, как у птицы, взглядом. Как растирал её, ощу­щая под ладонями прохладную упругую грудь, как спя­щую нес на руках в дом мимо озадаченных приятелей, А Дружок бежал сзади и повизгивал.

И вот с тех пор он всё время думает о ней. Она всегда была немного непонятной и странной: ни с того ни с сего грубила, несла какую-то чушь, а иногда, наоборот, была не по-детски умна и рассудительна. Она была для него давным-давно знакомой девчонкой. Девчонкой-школьни­цей. Росла она без отца, часто была предоставлена сама себе. Наверное, от этого она диковатая, резкая. Однако Сергей прощал ей все выходки. Он уже стал взрослым, женатым мужчиной, а девчонка с улицы Ботвина по-прежнему останавливала его, когда он проезжал мимо на мотоцикле, и просила прокатить.

И вот девчонка-школьница стала стройной девушкой, с чистыми серо-зелёными глазами. Сергей не мог относиться к ней как прежде. А по-другому ещё не умел. Наверное, поэтому им было трудно разговаривать. То она замыкалась и уходила в себя, то он не мог найти нужных слов, которые растопили бы холодок отчуждения. Не мог, а может быть, и не старался? А наоборот, уходил от откровенности? Будто между ними есть какая-то тайна, о которой они оба знают, но пока ещё не решаются заговорить.

Сергею захотелось увидеть Наташу. И потом, у него были важные дела в редакции. Собственно, он из-за этого и приехал в город. Но сначала надо зайти в другое место. Не очень-то тянуло его туда.

Он свернул на набережную и, сразу помрачнев, заша­гал к своему бывшему дому. На балконе в узком дере­вянном ящике, выкрашенном в зелёный цвет, покачива­лись на ветру цветы на длинных ножках. В углу стоял выгоревший шезлонг. На нём книга. Ветер с реки будто нехотя листал страницы. Отсюда Сергей смотрел на город, на парк. А Лиля вытаскивала на балкон рас­кладушку и загорала, налепив на нос бумажку.

Он нажал на кнопку и услышал знакомый дребезжа­щий звонок. Сейчас зашлепают знакомые шаги, щёлк­нет замок и после некоторой паузы Лиля спросит: «Это ты?»

Дверь отворилась, и Сергей увидел невысокую ста­рушку в коричневой вязаной кофте. В руке стакан с мел­ко наструганной морковью.

— Вы к Льву Александровичу? — приветливо спро­сила старушка.

Сергей путано объяснил, что он здесь недавно жил и не успел ещё всех знакомых оповестить — он как-то и не подумал об этом! — что у него сменился адрес. И поэто­му, если есть для него какая-либо почта...

Старушка понимающе закивала, засеменила в комна­ту, но, тут же вернувшись, запоздало пригласила войти. Сергей сказал, что подождёт на площадке. Ему совсем не хотелось заходить в свою бывшую квартиру, которая и пахла-то теперь иначе.

Старушка вручила ему несколько писем и бандероль. Сверху лежал желтоватый листок денежного перевода: гонорар из «Недели».

— Уже с месяц, как пришел перевод, а от вас ни слуху ни духу, — сказала старушка. — Лев Александро­вич звонил в редакцию, но там сказали, что вы в коман­дировке.

Сергей поблагодарил старушку и по знакомым сту­пенькам спустился вниз. И сразу почувствовал облегче­ние, будто только что выполнил тяжёлую работу.

Первым делом отправился на почту, там его отругали, заявив, что денежные переводы хранятся месяц, а потом их отсылают обратно. Однако деньги выдали. Купив в подарок матери электрический утюг — она давно хоте­ла такой — и пару коробок с шоколадными конфетами для братьев, Сергей отправился домой, решив, что в редакцию придет после обеда, сейчас всё равно там ни­кого нет.

— Редко ты, сынок, теперь домой заглядываешь, — поблагодарив за подарок, упрекнула мать.

— Служба, мать, — сказал Сергей.

— Долго ли на машине? Сел — и через час дома.

— На машине? — усмехнулся Сергей. — Машина в отпуске. Отдыхает на курорте.

— В аварию попал? — всполошилась мать.

— Всё в порядке, — успокоил Сергей, не вдаваясь в подробности.

— Бельё-то привез или и без меня есть кому пости­рать?

— В следующий раз привезу, — улыбнулся Сергей.

— Бирюком ты там в глуши заделаешься, — покача­ла головой мать.

— Отец не собирается приехать? — перевёл разговор на другое Сергей.

— Мальчишек отправлю к бабушке и сама к нему на недельку выберусь. Его аж за Мурманск занесло. Не молодой ведь, пора бы и к дому прибиться.

— Наверное, и я в него, — усмехнулся Сергей. — Пу­тешественник.

— Бездомники вы, вот кто, — сказала мать. — Не мо­жете и недели усидеть дома.

— Ты ведь от него не ушла?

— То я,— вздохнула мать. — А другая бы не выдер­жала.

Уплетая кислые щи, Сергей то и дело ловил на себе испытующий материнский взгляд. Наконец не выдержал и сказал:

— Ну, спрашивай, как я там живу, не страдаю ли по Лильке, не убиваюсь ли по сыну?

— Ты говорил, есть у тебя одна хорошая женщина...

— Нет её, — резко сказал Сергей. — Была да сплыла: замуж за другого вышла и уехала.

— Нельзя тебе одному, сынок, не годится так! У каж­дого мужчины должна быть семья, а разве можно так, бобылем? Может, съездишь в Москву, как там... сына проведаешь. Валя Молчанова забегала как-то — она с Лилей переписывается, — так говорила, что Лиля-то про тебя всё спрашивает и вроде жалеет, что у вас так полу­чилось. Не будь уж таким гордым, сынок. Иногда надо и уступить, и простить. У вас ведь сын!

Сергей положил ложку на стол и посмотрел на мать.

— Давай внесём ясность в этот вопрос раз и навсе­гда: с Лилей у нас жизни не было и не будет. Поэтому и не может быть возврата к старому. Наша женитьба — это была ошибка, но винить тут никого нельзя. Жизнен­ный опыт постигается с годами. Мне сдается, такой опыт я уже приобрел. И во второй раз подобную ошибку не совершу. Никогда больше, мама, не говори мне, чтобы я вернулся к ней, да и вряд ли она этого захочет. И не торопи меня с новой женитьбой. Всему своё время.

— За что дети-то страдают!

— Дети гораздо больше страдают, живя с родите­лями, ненавидящими друг друга.