Ничуть не смущаясь, Наташа вышла на берег и поздо­ровалась с темноволосой женщиной. Та пристально смо­трела на неё. Губы у Наташи посинели, на плечах и вы­сокой девически округлой груди блестели маленькие капли, мокрые волосы змеились на спине.

— Отчаянная ты, — сказала темноволосая женщина. — Далеко заплыла, да и вода, поди, холодная?

Наташа отжала волосы. Крупные капли выдолбили в песке маленькие лунки. От купания лицо её побледнело, а серые глаза стали почти прозрачными.

— Сначала было холодно, а потом ничего, — улыбну­лась она.

Пока девушка одевалась, Лиза всё смотрела на нее, И темные глаза её были грустными.

— Гляжу я на тебя, красивая ты, — сказала она.— А ведь когда-то и я была такая.

— Вам-то грех жаловаться: вы и сейчас статная да красивая!

— Ты добрая, — сказала Лиза. — Слышала, в народе говорят: сорок лет — бабий век? И потом, кому мы нуж­ны, когда такие, как ты, есть.

— Вы слишком мрачно смотрите на жизнь. Наташа уселась на тёплый песок и, набрав полные пригоршни чистого желтого Песка, стала сыпать себе на ноги. Песок журчал, струился, как вода. Солнце клони­лось к лесу, и Наташина тень всё удлинялась, убегала к воде. Лиза села рядом и тоже вытянула босые ноги. У Наташи ступни маленькие, узкие, с аккуратно подре­занными ногтями, а у Лизы широкие, с выпуклыми ко­сточками возле больших пальцев. Видно, застеснявшись, она пятками выкопала ямки и спрятала ноги в песок по щиколотки.

Тихо кругом: волна не всплеснёт, не вскрикнет чайка, не пошевелит ветер кроны высоченных сосен. И редкие белёсые облака застыли на сиреневом небе.

— Ждёшь? — спросила Лиза.

В глазах Наташи что-то дрогнуло, на губах появи­лась улыбка и тут же исчезла. Она зачерпнула ещё пе­ску и высыпала на колени. Песчинки засверкали, как кро­шечные алмазы.

— Жду.

— А я давно уже никого не жду, — вздохнула Лиза.

— Я его ждала с двенадцати лет. Смешно, но я ещё школьницей влюбилась в него.

— Значит, судьба.

И хотя Наташа впервые видела эту женщину с груст­ными тёмными глазами, которая так неожиданно появи­лась на берегу, она почувствовала к ней доверие, даже какую-то нежность. Она и сама себе не смогла бы объяснить, что заставило её быть вот такой откровенной с совершенно незнакомым человеком. Не совсем незна­комым: за ужином у костра Сергей обронил несколько слов о молодой женщине, которая живет на хуторе и снабжает его молоком. Кажется, он сказал, её звать Лизой. Наверное, потому Наташе и легко было с этой женщиной, что она знакомая Сергея, вот приносит ему молоко, каждый день видит его, разговаривает.

— Я немного знаю вас, — сказала Наташа. — Вы Лиза с хутора?

— Я как тебя увидела, — проговорила Лиза, — поду­мала, что ты была бы ему хорошей женой.

Наташа ладонями разровняла песок, и ног стало не видно до колен. К смуглой щеке пристали песчинки. Не поднимая глаз, она спросила:

— Вы давно знаете Сергея?

Лиза чуть приметно усмехнулась.

— Я ждала, когда ты меня об этом спросишь.

— А что тут особенного? — взглянула на неё Наташа.

— Ты никогда не ревновала его к прошлому? Ну, к жене?

— Я, наверное, дурочка, Лиза, но как можно ревно­вать к прошлому? Я этого не понимаю. И потом... по­том, он не знает, что я его люблю.

— Знает, — уверенно сказала Лиза. — Только, видно, ему сейчас не до этого. Не до любви. Я ведь вижу, как он терзается, а гордый — виду не подает.

— Я знаю, ему сейчас очень трудно.

— Сдаётся мне, что ему всегда будет трудно, — ска­зала Лиза. — Такой уж он человек. Таких не надо ни ругать, ни жалеть — они сами себе самые строгие судьи на свете.

— Вы неплохо знаете Сергея, — заметила Наташа.

— Вот уже и приревновала! — усмехнулась Лиза.

— Только не это! — горячо возразила Наташа. — Я и ревновать-то его не имею никакого права. Он сам по себе, а я — тоже.

— Приехала-то к нему? — посмотрела ей в глаза Лиза.

— К нему.

— Ну вот видишь!

— А почему вы решили, что я буду для него хорошей женой? — спросила Наташа. — Вы меня совсем не знаете.

— Как тебе и объяснить... Сердце подсказало.

— А моё вот молчит, — задумчиво сказала Наташа. — Ничего не подсказывает.

— Не дай бог тебе, милая, испытать все то, что вы­пало на мою долю: и боль, и ревность, и одиночество, и горькую бабью тоску, когда хочется камень на шею и в озеро.

Лиза поднялась, стряхнула с ног песчинки. Сейчас, при ярком солнечном свете, на лице её обозначились мел­кие морщинки, загорелую шею перечеркнули глубокие складки.

— Ты спросила, давно ли я знаю Сергея, — сказала она. — Я его совсем не знаю. Знаю только одно: он хо­роший человек, и тебе повезло, — Окинула оцениваю­щим взглядом Наташу, улыбнулась: — Ему тоже по­везло.

Повернулась и, широко, по-мужски вдавливая ступни в рыхлый песок, зашагала по тропинке к птицеферме, что вдалеке белела за кустарником.

— Лиза! — окликнула Наташа. — Я вас очень прошу, не говорите Сергею, что я... — она запнулась. — Ну, что я вам сказала.

Женщина замедлила шаги, обернулась. По лицу про­бежала тень.

— Мне-то что? — сказала она. — Ваше дело молодое, сами разберётесь.

И ушла, больше ни разу не оглянувшись.

Наташа опрокинулась на спину и, щурясь, стала смо­треть на ослепительно синее небо. Облака набухли, при­няли причудливую форму и не спеша поплыли вдаль. Будто сквозь сон услышала она продолжительные гудки автомобиля. Это её звали. Навстречу, прихрамывая, спе­шил Дружок. Наташа присела и, прижав острую соба­чью морду к груди, запустила пальцы в пушистую шерсть.

— Дружок, милая собака, — говорила она. — Ты лю­бишь его? Да?

Наклонив набок голову с висячими ушами, пёс смо­трел на неё умными глазами. Бинт на лапе размотался, и Наташа снова крепко завязала его.

Она думала, Дружок пойдет за ней к дому, но пёс, проводив её взглядом, потрусил дальше, держа больную лапу на весу. Он торопился вслед за черноволосой жен­щиной, уходившей по узкой тропинке. Ромашки и ва­сильки, тихонько покачиваясь, щекотали её босые смуг­лые ноги.


Если бы она знала, что произойдет этой ночью, то, не дожидаясь машины, пешком, через глухой сосновый бор, одна ушла бы в город, домой.

Слон уговорил Султанова остаться ещё на один день, мол, завтра воскресенье, они порыбачат и к вечеру со свежей рыбой будут дома. А то что это была за рыбал­ка — сплошная война с браконьерами! И потом, до воз­вращения Сергея нельзя бросать на хромую собаку дом — и так браконьеры шалят.

Наташе тоже некуда было спешить, она надеялась, что в воскресенье вернется из больницы Сергей.

И она осталась.

Мальчишкин и Султанов укатили на моторке за даль­ний остров: Слону кто-то сказал, что на этом озере лещ хорошо берет ночью на выползка. Когда стемнело, они завели машину, выехали на луг и при свете фар стали ловить длинных толстых червей. Выползки были очень осторожными, и рыбаки то и дело шёпотом ругались: до­быча ускользала из самых рук.

Потом, забрав удочки, они уплыли. Почему Наташа не отправилась на рыбалку с ними? Звали ведь! Но ей почему-то захотелось остаться одной, послушать всплеск рыбы в камышах, кряканье уток, тревожные крики ноч­ных птиц, увидеть серебряную луну над бором, яркие звёзды, узкие сизые облака на ночном небе. И ещё по­размышлять над словами Лизы и подумать о Сергее.

Он вошёл в комнату как-то боком, не постучавшись. Остановился на пороге и, подпирая притолоку, уставился на неё. Солнце давно село за сосновым бором, но ещё было не очень темно. Чуть слышно звенели за окном ко­мары. В комнату они попасть не могли, потому что фор­точка была затянута марлей. Узенькая полоска неба над лесом багровела, и красноватый отблеск играл на под­оконнике.

Наташа отложила книгу в сторону — она читала при свете керосиновой лампы «Планету людей» Экзюпери — и недоуменно взглянула на него.

— Ты один? — спросила она. — А где Капа?

— К черту Капу! — наконец разжал он губы, и На­таша поняла,что он пьян.

— Пожалуйста, не ругайся, — попросила Наташа. Она ещё не видела Блохина таким злым. Даже когда чернильницей в него запустила.

— Где ребята? — спросил он. — Я прошел по берегу, лодки не видно.

— Уплыли за остров лещей ловить на этих... выполз­ков.

Наташа ещё не ощущала никакой тревоги.

— Читаешь? — взглянул он на книжку и снова на­смешливо уставился на неё. — Ну и как, интересно?

— Мне не нравится твой тон, — заметила Наташа.

— Что ты тут... в его комнате делаешь? — задал он глупый вопрос.

— Жду Сергея, — равнодушным голосом сообщила она. — Он должен из города вот-вот приехать.

— Он не приедет, — уронил он.

Сева Блохин приехал на последнем автобусе, который прибывал в Опухлики в восемь вечера. А от Опухликов пришел пешком.

— А какого чёрта его в город понесло? — поинтересо­вался он.

Наташа коротко рассказала о схватке с браконьера­ми, выстрелах, однако про рану Сергея умолчала. И про то, что он лежит к больнице.

— Давай выпьем, — сказал он и, скрипя половицами, подошел к столу. Достал из кармана бутылку коньяку, промасленный пакет. Всё это выложил на стол. Ногой подвинул табуретку и уселся напротив Наташи. Неболь­шие светлые глаза его впились в её лицо. Глаза были немного остекленевшие, с красными прожилками. Навер­ное, Блохин напрягал все силы, чтобы взгляд его был про­никновенным и осмысленным, но на самом деле глаза его смотрели тупо и жестоко. Вот он перевёл взгляд с На­таши на бутылку, потом снова на неё. Видя, что девушка не собирается подавать стаканы, сам встал и подошёл к буфету. Достал два гранёных стакана, которые Наташа вечером вымыла и сама туда поставила. Отколупнул пробку и налил.