Чарльз, в конце концов, завоевал расположение Джека, обучая его тому, что, как он считал, следовало знать мужчине. Для Фейт не было места в их занятиях, так как она была девочкой. Вот почему брат оставался для Фейт единственной здоровой связью с сильной половиной мира. В отличие от матери и Чарльза он был пылким, любящим, веселым и отзывчивым, как сама Фейт в то время. И все-таки женился на женщине, напоминавшей их мать — такой же бесчувственной и чопорной. Казалось, она просто неспособна проникнуться к нему расположением. Они несколько раз разъезжались и за пятнадцать лет брака не обзавелись детьми: Дебби претила сама мысль о них. Фейт никогда не могла понять, чем она привлекла брата. Но несмотря ни на что, он оставался ей предан, прощал все ее недостатки и находил в ней то, чего никто другой не замечал. Она стояла на похоронах с окаменевшим лицом и не проронила ни единой слезинки, а через шесть месяцев после гибели Джека вышла замуж и переехала в Палм-Бич. С тех пор Фейт ничего о ней не слышала — даже к Рождеству не получала открыток. В каком-то смысле это была еще одна потеря. Как бы мало Дебби ни значила для Фейт, она была связана с братом, но и эта женщина тоже ушла из ее жизни.

Если разобраться, теперь у Фейт не осталось никого, кроме Алекса и двух дочерей. Ей казалось, что с каждым днем ее мир все сужается и сужается. Один за другим исчезали люди, которых она знала и любила, и даже те, кто хоть как-то был связан с ними. Вот и Чарльз ушел, и Фейт поняла, что, несмотря на его холодность и отчужденность, с этим цельным, здравомыслящим человеком ей было надежно и спокойно. Родители, Джек и теперь отчим. От этого Алекс и девочки становились еще драгоценнее.

Фейт боялась предстоявших похорон. Понимала, что они напомнят ей о смерти брата и о других смертях. И это само по себе будет ужасно тяжело. Фейт думала об этом, когда проходила мимо кабинета Алекса, где муж любил читать по вечерам. Он уставился в бумаги и не поднял глаз, когда она задержалась на пороге. Муж умел уходить в себя и давать понять остальным, что не желает, чтобы его беспокоили. И тогда становился для нее недосягаемым, даже находясь в той же комнате. Пропасть, которая росла между ними годами, никак не удавалось перейти. Подобно ледникам, супруги, не прекращая незримого движения, постоянно удалялись и теперь могли всего лишь посмотреть друг на друга издалека и махнуть рукой. Возврата к прошлому не было. Алекс, живя под одной с Фейт крышей, сумел надежно оградить себя от нее. И она давно прекратила какие-либо попытки что-то изменить, смирилась и продолжала жить. Но пустота, наполнившая душу после того, как уехали дочери, стала непереносимой. Фейт так и не решила, чем заполнить этот вакуум и сомневалась, возможно ли это вообще. Алекс тем временем отодвинул бумаги в сторону, но так и не произнес ни единого слова, и она направилась к лестнице.

Через полчаса муж тоже поднялся в спальню. Фейт была уже в постели — читала книгу, которую посоветовала ей Зоя. Роман оказался забавным, и, когда Алекс появился в комнате, она улыбалась своим мыслям. Муж выглядел усталым, но зато прочитал все, что требовалось для намеченной встречи в Чикаго. Он мельком взглянул на Фейт и пошел переодеваться, а через несколько минут нырнул в постель и устроился подле нее. Но казалось, между ними возведена незримая баррикада, линия Мажино, которую они решались нарушать в случае самой крайней необходимости — раз в несколько недель, а то и раз в месяц. Любовь составляла те редкие моменты, когда Фейт ощущала близость с мужем, однако и они были эфемерными. Казались скорее напоминанием на общие чувства, некогда владевшие ими, прежде чем каждый отправился своей дорогой, а совсем не тем, что их объединяло теперь. Миг любви был краток и не отличался глубиной, но порой доставлял удовольствие. Он являлся отражением действительности, а не воплощением их прежней общей мечты. Был тем, чем был, и не больше. Благодаря хорошему лечению Фейт избавилась от нанесенных отцом душевных травм и в сексуальных отношениях у нее не возникало проблем. Но из-за отсутствия теплоты в отношениях с мужем, она зачастую предпочитала воздержание.

Оказавшись в постели, Алекс перекатился на свою половину и отвернулся от жены. Это служило сигналом, что ему больше ничего не нужно. Они вместе поужинали, муж сообщил ей планы на завтрашний день, сам был в курсе, куда она собиралась с утра. Из его еженедельника Фейт узнала, что вечером, после похорон, ей предстояло присутствовать с ним на деловом обеде. Вот и все, что у них было общего. А если Фейт хотела чего-нибудь большего — проявления близости или любви, — этого следовало ждать от дочерей. И поэтому она продолжала тосковать о Джеке. После того как они нашли себе супругов, и брат, и сестра по-прежнему нуждались друг в друге — таким образом они удовлетворяли потребность в тепле, уюте и утешении.

Фейт до умопомрачения любила брата и, когда тот погиб, думала, что умрет сама. Этого не случилось, но какая-то ее часть окончательно потеряла покой и бесприютно плутала в потемках. Фейт не могла рассказать ни дочерям, ни кому-либо другому то, чем она обычно делилась с Джеком. Никто не смог заменить его. Брат никогда ее не огорчал, всегда был рядом. Не забывал смешить, говорил, как он ее любит. И Фейт отвечала тем же. Он был солнцем ее жизни, ее сердцем, спасителем, к которому она порой прибегала. А что теперь? Рядом мирно храпел Алекс. Дочери далеко. Фейт тихонько выключила свет и почувствовала, как ее уносит в море одиночества и пустоты.

Глава 2

Когда на следующее утро в восемь часов будильник вернул Фейт к действительности, Алекс уже улетел в Чикаго. Похороны назначили на одиннадцать, но она обещала подвезти сводную сестру. Эллисон была на четырнадцать лет старше Фейт и в шестьдесят один год казалась человеком другого поколения. Она имела детей, которые по возрасту приближались к Фейт — старшему стукнуло сорок. Фейт едва их знала — все жили в Квебеке в Канаде. Да и саму Эллисон ничто не связывало ни с мачехой, ни со сводной сестрой. Когда поженились ее отец и мать Фейт, она была уже замужем и успела обзавестись собственными детьми. Джека и Фейт тоже не особенно интересовала жизнь их сводной сестры.

Чарльз не был близок с Эллисон по тем же причинам, по которым он игнорировал приемную дочь: он абсолютно не представлял, на что годны девчонки. Выпускник Вест-Пойнта, он всю жизнь посвятил армии и вышел в отставку за год до того, как женился на матери Фейт. К приемным детям он относился как к кадетам военной академии. Инспектировал их комнаты, отдавал приказы и налагал взыскания — однажды оставил Джека на всю ночь на дожде за то, что тот провалил экзамен в школе. Фейт впустила брата в окно и спрятала под кроватью, а на утро плеснула на него воды, чтобы намокла одежда, и он выскользнул на улицу. Чарльз их не застукал, но, если бы это произошло, им грозил настоящий ад.

Мать не вмешивалась и не защищала детей — вела себя точно так же, как при прежнем муже, и всеми силами избегала конфликтов. Все, к чему она стремилась, — это спокойная жизнь. Ее первый брак оказался сложным и духовно бесплодным. А два года финансовых неурядиц после смерти мужа утопили ее в долгах. Мать была благодарна Чарльзу за то, что он ее спас и выразил готовность заботиться о ней и ее детях. Ее не тревожило, что новый супруг с ней редко разговаривал, разве что выкрикивал приказания. Ему требовалось одно — чтобы жена находилась при нем и поддерживала порядок в доме. А от Фейт и Джека он хотел, чтобы дети выполняли его распоряжения, получали хорошие оценки и пореже попадались на глаза. Это подготовило должную почву. И сестра и брат связали свои судьбы с людьми, которые вели себя также отстраненно и холодно, как Чарльз и их мать, а до этого — их отец.

Фейт с Джеком много об этом рассуждали в год смерти брата, когда он в очередной раз расстался с женой. Оба видели, насколько схожи их семейные жизни. И он, и она вступили в брак с холодными, замкнутыми людьми, от которых не дождешься ни чувства, ни теплоты. И хотя Алекс поначалу казался любящим, но к тому времени, когда родилась Элоиз, быстро остыл. Процесс охлаждения неуклонно продолжался. Фейт больше не сопротивлялась и принимала мужа, каким он был.

Алекс, конечно, казался более глубоким и утонченным человеком, чем Чарльз. Тот был грубым солдафоном до мозга костей. Но с годами муж стал все больше напоминать Фейт ее отчима. В свое время мать, вдоволь настрадавшись, выработала защитную реакцию — она оградила себя от мира. Без слов давала понять окружающим, что, хотя жизнь ее и разочаровала, она, однако, выполняет все, что от нее требуется. Тридцать четыре года, вплоть до своей смерти, она оставалась замужем за Чарльзом. И Фейт, и Джек видели, что мать несчастлива. Не такого замужества хотела для себя сама Фейт, но все же необъяснимым образом повторила судьбу матери. Оставалось недоумевать, как она не заметила этого, когда выходила замуж за Алекса. Вот и Дебби, жена Джека, не баловала теплотой своего супруга.

Печальный опыт научил Фейт проявлять нежность к дочерям. Она попробовала вести себя так же и с Алексом, но через некоторое время тот дал ей понять, что ее восторженность смущает его, более того — совершенно ему не нужна. Мужу требовалась упорядоченная жизнь, хорошая карьера, красивый дом и жена, которая стала бы выполнять все, что он от нее хотел, пока сам Алекс завоевывал деловой мир. А ее ужимки, милованье и сюсюканье совершенно ни к чему. В результате всю бурлящую в душе любовь Фейт выплеснула на брата и дочерей.

Когда в пятнадцать минут одиннадцатого Фейт вышла из дома, лимузин уже поджидал ее у дверей. На ней было черное платье, черное пальто, черные чулки и черные туфли на высоких каблуках. Свои светлые волосы она, как и накануне, собрала в пучок, а из украшений выбрала только жемчужные серьги, которые некогда принадлежали матери, а потом их отдал ей Чарльз. Она выглядела спокойной, красивой, держалась с достоинством и, несмотря на траурный наряд, казалась моложе своих лет. У нее было приветливое, открытое, улыбчивое лицо и мягкие манеры. Улыбка отличалась непринужденностью, походка — изяществом. Когда она распускала волосы и надевала джинсы, то выглядела не старше дочерей. Горести последних лет не отразились на ее внешности и, опускаясь на заднее сиденье, она вспомнила о Джеке. Он шутил бы даже в такой мрачный день, и от его ветрености и нашептываемых на ухо глупостей Фейт бы сделалось легче. Мысли о брате заставили ее улыбнуться. Джек до самой своей безвременной и неожиданной смерти радовал ее своим озорством.