— Здесь, — сказал Василий, не глядя, сунул водителю несколько денежных купюр и вбежал в подъезд дома.

Машина продолжала стоять у подъезда. Водитель, мужчина лет тридцати пяти в вылинявшей до голубизны джинсовой куртке, никак не мог прийти в себя. Он так близко к сердцу принял беду пассажира, так спешил, словно это с его ребенком случилось несчастье. У него возникло неодолимое желание подойти к телефону-автомату и позвонить домой, где его ждали жена и двое детей-дошкольников. Он захотел удостовериться, что у них все в порядке.

«Еще один такой пассажир, — подумал водитель, — и я вообще брошу подрабатывать таким образом».

Он открыл «бардачок», достал оттуда трубочку с валидолом, сунул мятную таблетку под язык и медленно тронулся с места.

До приезда Василия Ирина сумела взять себя в руки и сделать дочери промывание желудка. Она влила в рот спящей девочки литр соленой воды, и ту сразу же вырвало. Ирина собралась уже повторить процедуру и тут услышала звук открываемого замка. У Василия оставались ключи от квартиры.

— Вася, я в Катиной комнате, — крикнула Ирина, — помоги мне перенести ее в ванную.

— Как она? — спросил Василий.

— Держится, — ответила Ирина, — ее один раз уже вырвало.

— Слава Богу, — выдохнул Василий. — Я хочу ее посмотреть. Дай мне тонометр и стетоскоп.

Ирина положила девочку на кровать и быстро принесла все необходимое.

У Василия защипало в глазах, когда он понял, что перед тем, как лечь в постель, лечь умирать, его девочка разделась, сняла джинсы и аккуратно повесила их на спинку стула. Она лежал в одних трусиках и желтой футболке. Василий поднял футболку, и ему стало еще хуже. Когда-то он ежедневно купал Катю и осматривал ее как врач. Он замечал все изменения, происходящие с подрастающей девочкой.

И все-таки он не заметил, как она превратилась в юную девушку. У нее появились груди, маленькие, неразвитые, но уже очень женственные. Но она была такая худенькая, с очень белой, почти прозрачной кожей, туго натянутой на тонких детских ребрах.

«Не распускайся!» — приказал себе Василий и приложил к Катиной груди стетоскоп.

Он услышал легкую аритмию, но в целом сердце билось нормально. Пульс был очень редким, пятьдесят ударов в минуту, и это его пугало. Давление тоже было низким, семьдесят на сорок. Василий приподнял Катины веки и увидел, что зрачки девочки превратились в крошечные черные точки.

— Камфару и кордиамин, — приказал он Ирине.

— Ты уверен? — спросила она.

— Абсолютно. Надеюсь, у тебя есть одноразовые шприцы.

У Ирины дома было все, что нужно, — и шприцы, и ампулы. Василий нашел на Катиной руке синюю ниточку вены, протер ее спиртом…

— Дай мне, — попросила Ирина, — у меня опыта больше. Когда ты последний раз делал укол?

— Нет, я сам, — твердо ответил Василий.

Он сделал укол и еще раз поблагодарил судьбу за то, что не потерял навыков практикующего врача. Сейчас ему, как никогда, пригодился опыт, приобретенный в те годы, когда он зарабатывал тем, что выводил алкоголиков из запоя.

Кажется, он все сделал правильно. Пульс у Кати участился, сердечная деятельность постепенно нормализовалась, давление повысилось. И главное, им удалось наконец разбудить девочку. Она смотрела на родителей ничего не понимающими глазами, то и дело норовила опять скатиться в губительный сон. Но Василий изо всех сил мешал ей заснуть. Он то уговаривал ее:

— Катя, Катюша, открой глаза, нельзя спать!

То начинал отчаянно трясти девочку, несильно бить ее по щекам и кричать:

— Катя, не смей спать! Не смей закрывать глаза, сейчас я налуплю тебя так, что мало не покажется. Пей воду! — И он безжалостно вливал девочке в рот очередную порцию соленой воды.

— Ну все, кажется, теперь действительно достаточно, — наконец произнес Василий. — Ира, умой ее, а потом положим под капельницу.

К четырем часам утра, когда в окнах квартиры забрезжил рассветный сумрак, Василий и Ирина немного успокоились. Девочке больше ничего не угрожало, она дремала под капельницей с раствором, который должен был окончательно очистить ее кровь от смертельной дозы снотворного.

Ирина посмотрела на себя и только сейчас заметила, что ее новый костюм окончательно испорчен. Она переоделась в домашние брюки и футболку и пошла на кухню варить кофе. Василий оставался рядом с дочерью. Он боялся покинуть ее хотя бы на минуту, сидел и смотрел, как она дышит, потому что самого дыхания слышно не было.

«Почему она это сделала? — без конца спрашивал он себя. — Почему вообще они это делают?» Он имел в виду подростков — мальчиков и девочек с неокрепшей психикой, которые готовы расстаться с жизнью из-за того, что взрослым людям кажется сущим пустяком.

О подростковых самоубийствах написано множество книг, он сам когда-то выступал на научной конференции с докладом на эту тему. Василий никогда не думал, что это коснется его лично, он всегда подходил к этой проблеме со стороны.

«Ну почему, почему? — Он продолжать терзать себя вопросом, на который могла ответить только Катя. — Что у нее случилось? Несчастная любовь, обидел кто-то, поругалась с матерью…»

Ирина вошла в комнату с подносом в руках.

— Я сварила кофе, с корицей, как ты любишь.

— Спасибо, — невесело улыбнулся Василий. — Хочешь, иди поспи, я посижу с ней. На тебе лица нет, ты очень устала.

— Посмотри на себя, ты тоже выглядишь не лучшим образом. Я сейчас все равно не засну, лучше посижу с вами. Нам всем страшно повезло, — неожиданно сказала Ирина.

— Ты о чем? — удивился Василий.

— О том, что мы оба оказались медиками, ты врач, я медсестра, идеальное сочетание для родителей девочки, которая наглоталась тазепама. Какая-нибудь другая мама на моем месте сидела бы, рыдала и ждала, пока приедет «Скорая». «Скорая» приехала бы через час, когда уже поздно что-либо сделать.

— Ну да, — сказал Василий, — или приехала бы вовремя и отвезла бы ребенка в больницу, в отделение для юных самоубийц.

— Но там, кстати, работают хорошие психотерапевты…

— Которые сразу же теряются, когда проблема самоубийства касается кого-нибудь из их семьи.

— Но ты-то не растерялся, — сказала Ирина.

— Еще как растерялся. Я просто в шоке. Я готов вслед за Катей выпить этот проклятый тазепам, конечно, не в такой дозе. Кстати, ты нашла пузырек?

— Я и не искала, — ответила Ирина, — сейчас поищу.

Она нагнулась, посмотрела под кроватью, потом на секретере. Ничего, только учебники, тетрадки, заколки для волос…

— Посмотри еще, — сказал Василий. — Может быть, она написала какую-нибудь записку, знаешь, как это бывает.

— Не знаю, но поищу, — сказала Ирина.

Она перебрала целый ворох бумажек, лежащих на Катином столе, но не нашла ничего, кроме листков с классными и самостоятельными работами.

«Какая неряха, — привычно подумала Ирина и тут же оборвала себя: — Господи, о чем я? Да пусть будет неряхой, грубиянкой, двоечницей, кем угодно, лишь бы больше не пугала нас так!»

— Ни записок, ни пузырька, ничего нет, — сказала Ирина Василию. — Знаешь, какая мысль пришла мне в голову? Она ведь знала, во сколько я прихожу с работы домой. Знала, что в семь я уже буду дома. Судя по всему, она наглоталась таблеток часов в пять. Это очень похоже на тонкий расчет, она все нарочно так устроила. Она не собиралась умирать, просто хотела нас напугать.

— Не может быть! — возмутился Василий. — Это чересчур жестоко. Хотя, — задумчиво произнес он, — подростки часто бывают жестокими. Может, ты и права. Но всю правду мы узнаем, только когда Катя окончательно придет в себя. Если только она вообще захочет нам что-либо рассказать.


4

К середине следующего дня Катя проснулась. Она была по-прежнему бледной и очень вялой. Ирина с трудом заставила ее выпить чашку кофе с молоком и съесть кусочек поджаренного белого хлеба. Катя упорно отказывалась разговаривать с родителями. Она лежала и молча смотрела на отца и мать большими, окруженными синевой глазами.

— Катя, может быть, ты нам все-таки что-нибудь скажешь? — попросил Василий.

Но девочка посмотрела на него, как на чужого человека, и отвернулась к стенке.

— Подожди, — сказала Ирина, — не дави на нее, ребенок пережил шок. Ей надо немного прийти в себя.

— А я не пережил шок? — обиженно произнес Василий. — Ну скажи мне, что теперь с ней делать? Я себя чувствую полным идиотом. Все мои дипломы оказались никуда не годным барахлом. Какое я имею право лечить людей, если моя собственная дочь в тринадцать лет глотает таблетки, чтобы свести счеты с жизнью.

— Успокойся, надо просто немного подождать, — сказала Ирина. — Давай я попробую, может быть, со мной она захочет поговорить.

Ирина тихонько зашла в комнату дочери и осторожно прикрыла за собой дверь. Катина комната ничем не отличалась от множества таких же комнат девочек-подростков, где детские куклы-мишки соседствовали с портретами шоу-звезд на стенах. Катя лежала, безучастно глядя перед собой, к груди она крепко прижимала своего любимца — серого плюшевого бегемота. Казалось, только с ним одним она готова была разделить свою беду.

— Катенька, нам надо поговорить, — осторожно начала Ирина. — Не бойся, никто ругать тебя не будет. Просто нам с папой надо понять, почему ты это сделала. Когда-нибудь, когда у тебя будут свои дети…

— Не будет у меня детей, — неожиданно сказала Катя. Она произнесла это слабым голосом, но как-то очень яростно.

— Почему? — опешила Ирина. — Кто тебе сказал такую глупость?

— Никто мне этого не говорил, — ответила девочка. — Я сама так решила.

— А почему ты так решила? — еще более осторожно спросила Ирина. Она чувствовала себя так, словно выбиралась из очень запутанного лабиринта, держась за тонкую ниточку. Одно неверное движение — и нитка порвется, а она так и не найдет выход. — Разве ты не хочешь семью и детей? Разве ты не веришь, что встретишь свою любовь? Не сейчас, немного попозже.