Леди Хауэлл медленно приходила в себя и начала вытирать лицо.

— Ах, леди Рэннок! Умоляю, простите меня за все, что я сделала! За все, чему я позволила случиться…

Эванджелина, пытаясь подбодрить женщину, пожала ее руку.

— Вы прощены, леди Хауэлл, если считаете, что мне есть что прощать. Но скажите, почему вы рассказываете об этом только сегодня, по прошествии многих лет?

— Потому что теперь это все так или иначе выйдет наружу. И я не в силах ничего сделать. Более того, мне теперь все это безразлично. Сразу же после похорон я уезжаю за границу. Смерть моего мужа освобождает меня от всякой обязанности защищать его.

— Ваш муж умер? — в ужасе воскликнула Эванджелина.

— Да, миледи, он умер. Разве вы не поняли меня? Мой муж напал на лорда Крэнема прошлым вечером в Воксхолле. Рэннок попытался вмешаться, потому Мэтью Уинтроп был вынужден стрелять…

— Но зачем было лорду Хауэллу?.. — прошептала Эванджелина.

— Когда Крэнем вернулся из Индии, муж испугался, что вся эта история выйдет наружу. Он стал следить за бароном. Ему было важно знать, куда тот ходил, с кем говорил. Видите ли, Крэнем не делал тайны из того, что желает насолить Рэнноку. Я пыталась предостеречь Крэнема, но безуспешно. Мой муж, наверное, понимал, что встреча Крэнема с Рэнноком неизбежна и что вместе они могут докопаться до правды и понять, что у Сесили был совсем другой любовник, а не один из них. Любовник, с которым ей было легко и просто встречаться, не вызывая подозрений…

— Я не вполне понимаю…

— Ах, миледи! Светские сплетники погубили бы репутацию Хауэлла, если бы стало известно о кровосмешении. К этому добавлялось его бесчестное поведение: он допустил, чтобы ни в чем не повинного юношу обвинили в смерти Сесили. Двери всех приличных домов закрылись бы перед ним навсегда.

— Понятно, — прошептала Эванджелина.

— Пока ее ухажеры находились на разных континентах, им было проще продолжать сваливать вину друг на друга. Потом эта актриса, Антуанетта Фонтэйн, каким-то образом узнала правду. Думаю, что она шантажировала Хауэлла. Я нашла ее имя и адрес в бумагах мужа. Он начал выплачивать кому-то очень крупные суммы денег, превышавшие даже карточные долги. И он убил ее… да-да, я действительно думаю, что он ее убил.

«Фонтэйн. Таннер. Постоялый двор в Роутем-Форде… Какая между всем этим связь? «

Эванджелина вдруг почувствовала страшную усталость. Сказывалась бессонная ночь. Ей захотелось поскорее уйти в спальню к мужу, прикоснуться к нему, приласкать, заставить бороться за свою жизнь. Ради них и ради их ребенка. Она понимала, что должна быть, наверное, благодарна этой несчастной женщине, но сейчас ей хотелось поскорее отделаться от нее. Она встала и пробормотала какие-то слова сочувствия и благодарности. Потом, подобрав юбки, решительным шагом вышла из комнаты и поднялась по лестнице в комнату Эллиота.

Эванджелина провела беспокойную ночь у постели мужа, обдумывая то, что сказала леди Хауэлл. На следующее утро Эллиот достаточно окреп, чтобы сесть в постели, опираясь спиной на подушки, выпить немного бульона и побеседовать в течение четверти часа один на один с Джералдом Уилсоном.

Однако после полудня у него началась сильнейшая лихорадка. Его огромное тело то сотрясалось от озноба, то горело от жара. Возвратившийся Поттер покачал головой, сочувственно поцокал языком, но помочь ничем не мог. Кембл готовил чай из настоя коры и лекарственных трав. А Эванджелина, выбирая минуты относительного покоя, по капле вводила эту смесь ему в рот. Они вместе меняли компрессы и делали перевязки, потому что хирург особенно настаивал на том, чтобы рана содержалась в чистоте во избежание нагноения. Эванджелина даже спала рядом с мужем на раскладной кровати, которую приказал принести наверх Маклауд.

Эллиот метался в жару и время от времени звал Эванджелину. Потом начинался озноб, и он просил ее лечь рядом и согреть его. Эванджелина так и делала, хотя очень боялась потревожить рану. Лихорадка трепала Эллиота уже второй день. Она и Кембл чуть не падали от усталости, а Эллиот очень ослаб. На третий день она ненадолго забылась сном, а проснувшись, обнаружила, что Эллиот ее крепко обнимает. Он лежал — на боку, повернувшись к ней лицом.

— Эви? Мне показалось, что ты ушла, а я так и не успел объяснить тебе…

— Тс-с, Эллиот. Лежи спокойно. У тебя довольно долго была лихорадка, но я никуда не ушла.

Эллиот с озадаченным видом потер щетину на подбородке. Губы его тронула слабая улыбка.

— Надеюсь, ты тревожилась за меня? — По правде говоря, я была в ужасе.

— Сколько времени прошло? — робко спросил он. — Сколько времени прошло после Воксхолла?

— Сегодня идет четвертый день, — ответила она.

— И ты все это время оставалась со мной? Я знал это, Эви. Я чувствовал твое присутствие. Никогда не покидай меня, любимая. Обещай, что не покинешь!

— Я никогда не покину тебя, — ответила она с непоколебимой уверенностью.

Эллиот кивнул и, упав на подушки, провел рукой по лбу. Он долго лежал не двигаясь, и она подумала, что он заснул.

— Тебе рассказали о Хауэлле? — неожиданно спросил он. — Я теперь вспомнил, что этот мерзавец хотел застрелить Крэнема. Думаю, он и в меня стрелял, хотя будь я проклят, если знаю почему.

— Леди Хауэлл приходила сюда, — сказала Эванджелина. — Ее муж умер, Эллиот. Ты помнишь, что майору Уинтропу пришлось застрелить его?

— Я не знаю, что я помню, а что нет, — медленно и неуверенно произнес он. — Но если Хауэлл мертв, то меня это не слишком печалит… Но зачем леди Хауэлл приходила сюда? — спросил он. — Она тебя чем-нибудь расстроила, Эви?

Эванджелина покачала головой:

— Нет, не расстроила. Скорее, вывела из душевного равновесия. Она мучилась угрызениями совести и пришла сюда, чтобы исповедаться. Она рассказала, что именно Хауэлл был отцом ребенка, которого носила Сесили Форсайт. Ты имеешь право знать правду, хотя тебе следовало бы узнать ее не от меня. И вообще ты слишком слаб, чтобы обсуждать такие вопросы.

Эллиот неожиданно поморщился от боли.

— Возможно, — сказал он. — Но это мне продырявили ногу, и я, черт возьми, желаю знать почему. Продолжай.

— Я сказала главное. Насколько я понимаю, эта история тянется долгие годы. А тебя — да и Крэнема — просто использовали.

Эллиот долго лежал молча, пока наконец Эванджелина не заглянула встревоженно в его лицо. Глаза у него были закрыты, на лице — выражение страдания. Значит, он действительно так сильно любил ее? Наверное, ему стало хуже от того, что он узнал имя соблазнителя и всю историю вероломства? Иначе и быть не может, решила она.

У Эллиота было бурное прошлое, она об этом знала. Она не подозревала лишь того, насколько глубокую рану оставило в его душе это самое прошлое. Более того, Эванджелина осознала, что многое воспринимала неправильно и, возможно, сама того не желая, обвиняла мужа в том, в чем он не был виноват.

Как художник, Эванджелина понимала, что жизнь не бывает только черная или только белая, однако как женщина, полюбившая Эллиота Армстронга, она не желала мириться с полутонами. И тут она неожиданно призналась сама себе, что предъявляет к жизни слишком серьезные требования. Эллиот не был и никогда не будет безупречным. Он просто мужчина, сильный, хороший человек с честным сердцем, одержимый кое-какими комплексами, которые он упорно стремится преодолеть.

Она наклонилась к нему и, прикоснувшись губами ко лбу, прошептала:

— Твоей доверчивостью злоупотребили, Эллиот, и я понимаю, как тебе обидно.

Он заговорил не сразу.

— Да, иногда я испытываю обиду, Эванджелина. А еще хуже то, что я причинил боль тебе. И боюсь, несмотря на все мои усилия, нам никогда не отделаться от прошлого.

— Мне кажется, не следует прятаться и бояться. Надо оставить прошлое в прошлом и жить дальше.

— Ты думаешь, нам это удастся? — нерешительно спросил он.

— Я люблю тебя, Эллиот. Я всегда любила тебя. Вместе мы преодолеем что угодно. Мы попробуем.

— Скажи мне правду, дорогая. Поскольку ты чуть не стала вдовой, едва став женой, ты не жалеешь, что я слишком торопил тебя выйти за меня замуж?

— Поторопились ли мы со свадьбой, это мы еще увидим, — сказала она, погладив рукой живот.

Эллиот взглянул на нее, радостное удивление осветило его лицо.

— Эви… Не знаю, что и сказать. Ты уверена? — С явным трудом подняв руку, он положил ладонь на ее плоский живот, с довольной улыбкой закрыл глаза. — Да, даже если не сейчас, то скоро, — прошептал он. — Скоро, любовь моя.

Они долго молча лежали рядом. Эллиот, кажется, задремал, но его дыхание было равномерным, а рука лежала на ее животе.

— Эви, — вдруг прошептал он, — давай вернемся в Чатем. Уедем, как только я смогу подняться с кровати.

— Ладно, — неуверенно сказала она. — Но почему?

— Если ты и впрямь ждешь ребенка, то тебе захочется быть рядом с Уинни и потребуется много свежего, деревенского воздуха. Мне тоже хочется туда. Это место быстро поставит меня на ноги. Я поправлюсь и, если нам повезет, смогу наблюдать, как округляется и толстеет твоя изящная стройная фигурка.

— Толстеет? Вот как? — возмутилась она.

— Да, — самоуверенно заявил он. — И еще я хочу, чтобы ты продолжала заниматься живописью и написала еще один портрет, не такой мрачный. И конечно, я заставлю тебя гулять со мной по лесам, вдоль реки… Может быть, мы даже искупаемся в пруду. А? — Он бросил на нее озорной взгляд и подмигнул.

— Силы небесные! — воскликнула она. — Неужели ты знал обо всем?

Но Эллиот, притворившись спящим, не ответил.

Эпилог

Осень в Чатем-Лодже всегда, при любых обстоятельствах, была самым прекрасным временем года. Ветерок доносил аромат поздних цветов и веселые голоса детей, играющих в саду на нижней террасе. Эванджелина, удобно расположившись в кресле, наблюдала за тем, как Зоя послала молоточком крокетный шар прямо в лодыжку Тео, правда, прикрытую ботинком, заставив его испустить нарочито громкий вопль, на который никто из игроков не обратил внимания.