— Завещание, сэр Хью. И добавление к нему относительно приданого для юных леди — мисс Стоун и мисс д’Авийе. Милорд приказал мне написать его еще на прошлой неделе.

— Черт возьми, я сам дам им приданое, — прервал его лорд Линден, с таким грохотом поставив на стол чашку с кофе, что блюдце раскололось вдребезги, но никто этого даже не заметил. — Если Эллиот умрет… черт возьми, я сам позабочусь об этом! Это самое меньшее, что я могу сделать после того, как заставил всех вас участвовать в этом дурацком фарсе.

— Они обе такие хорошенькие, — пробормотал сэр Хью, — что, наверное, не потребуется большого приданого, чтобы выдать их замуж.

— Ради Бога, прекратите немедленно, оба! — рявкнул майор Уинтроп. — Он не умрет! И никто из нас ни в чем не виноват! Эллиот не потерпел бы такого слюнтяйства!

Виконт вяло пожал плечами и взъерошил длинными холеными пальцами свою шевелюру, которая, вопреки обыкновению, отнюдь не была сегодня в идеальном порядке. Его элегантная одежда тоже выглядела так, как будто он спал не раздеваясь. Наверное, так оно и было.

— Это мне пришла в голову безрассудная мысль распустить слух о том, что Эллиот и Крэнем решили забыть прошлое, — тихо сказал Линден. — Я был уверен, что тот, кто пытался убить Крэнема, убил и Антуанетту. Я был настолько самонадеян, что решил, будто смогу заставить убийцу выдать себя, а мы просто позабавимся. Меня следует повесить.

— Но так оно и было! — воскликнул майор, сидевший в кресле напротив Хью. — Мы были обязаны что-то предпринять. Эллиот снова был вынужден жить под подозрением.

Сэр Хью что-то хмыкнул, и майор немедленно обрушился на него:

— Не возражайте, сэр Хью! Предположения и догадки относительно смерти Сесили испортили ему жизнь десять лет назад, и положение с каждым днем ухудшалось.

— Но почему Хауэлл? — хрипло произнес сэр Хью. — По прошествии стольких лет? Боже милосердный! Я знал его всю жизнь. Мы вместе учились в Харроу и все такое прочее. Мне всегда казалось, что он слишком ленив, чтобы долго таить злобу, тем более из-за сиротки-племянницы. Но он хотел убить Крэнема. И взвалить вину на Эллиота. Майор Уинтроп медленно покачал головой:

— Нет, Хью, Думаю, относительно злобы ты ошибаешься. Тут дело в чем-то другом. Племянница лорда Хауэлла мало чем отличалась от проститутки, и он, конечно, знал о ее репутации. В свете многие джентльмены делали ей предложения, хотя отнюдь не руки и сердца. Я думаю, что она в конце концов приняла одно из них, а человек этот, который много лет назад воспользовался наивностью Эллиота, испугался теперь, что гнусная правда выйдет наружу.

— Мне тоже это пришло в голову, — с горечью добавил Линден. — И я надеялся заставить этого джентльмена обнаружить себя.

— Не удивительно ли, — задумчиво произнес Уинтроп, — что Хауэлл промолчал, когда Эллиот разорвал помолвку с мисс Форсайт? А впоследствии тактично избегал всех нас? Может быть, он хотел, чтобы гнев и подозрения Эллиота пали на Крэнема? Неприятности начались, когда Крэнем вернулся из Райпура. Знаете, Хауэлл раз десять отказывался встретиться с ним.

— Крэнем еще тот смутьян, уж будьте уверены, — сказал Линден. — Но хотя он и имел зуб на Эллиота, он клянется, что не сделал ему ничего, кроме как переманил Антуанетту, которая, как ему казалось, шантажирует Эллиота.

— И ты ему поверил? — удивился сэр Хью.

— Как ни странно, да, — заявил Линден. — Но только потому, что едва ли он смог бы нанести самому себе ножевые раны.

— Да, — произнес Уинтроп, потирая небритый подбородок. — Все было так, как предполагал Линден. Крэнем и Эллиот вместе представляли собой опасность достаточно грозную, чтобы толкнуть Хауэлла на убийство…

Неожиданно дверь распахнулась, и в вошедшем в комнату человеке Уилсон признал Поттера, хирурга, с которым ему уже приходилось встречаться в Страт-Хаусе по крайней мере дважды. Майор Уинтроп и лорд Линден моментально вскочили на ноги.

— Как его светлость?

Поттер поставил свой докторский чемоданчик на боковой столик и помассировал кончиками пальцем набухшие веки.

— Слаб, джентльмены, очень слаб. Такой потери крови я давненько не видывал.

— Он выживет? — спросил сэр Хью с непривычным для него беспокойством.

— Об этом еще рано говорить, милейший, — грубовато ответил хирург. — Но он силен и, несомненно, упрям. А главное, он ранен в бедро. Если бы в грудь или в живот, то это наверняка означало бы мучительную смерть. А сейчас я бы сказал, что все в руках Божьих. Если он переживет осложнения, то, вполне возможно, будет сползать с постели через неделю, — сказал хирург уклончиво, — но может случиться, что он не доживет и до наступления ночи.

— Кровотечение удалось остановить?

— Да, за это следует благодарить миледи и этого его чудаковатого камердинера. Они оба бодрствовали всю ночь. Этот человек разбирается в медицине не хуже многих эскулапов. А миледи — крепкий орешек: отдает приказания, меняет повязки. Она уже пытается поить его чаем. Прислуга под ее началом действует как хорошо отлаженный механизм. Никогда бы не подумал, что она на такое способна, когда вчера она чуть не упала в обморок. Но если можно усилием воли заставить человека жить, то милорд выживет.


Серенький свет позднего утра просочился сквозь шторы в спальню Эллиота, освещая его осунувшееся лицо. Успевшая отрасти за сутки щетина на подбородке еще более подчеркивала бледность обычно смуглой кожи. К счастью, жгуты и всякие хирургические инструменты уже убрали с прикроватного столика и слуги, приносившие и уносившие воду, простыни и перевязочные материалы, перестали сновать туда-сюда.

Эллиот был все еще жив. Он потерял много крови, и сердце его временами билось очень слабо, но он был жив. Эванджелина, устало вытерев лоб тыльной стороной ладони, тяжело опустилась в кресло рядом с кроватью.

— Уже почти полдень, леди Рэннок, — шепотом произнес Кембл, в десятый раз переставляя все, что лежало на столике у кровати. — Пока здесь больше нечего делать. Пойдите в свою комнату и попытайтесь отдохнуть.

Эванджелина поднялась с кресла, обошла кровать с другой стороны и поправила одеяло.

— Ты очень добр, Кембл, но я знаю, что не смогу заснуть. Я останусь здесь — по крайней мере до тех пор, пока он не очнется.

У Кембла, стоявшего по другую сторону кровати, жалобно дрогнули губы.

— Он очнется, Кембл, — уверенным, но тихим голосом сказала она.

— С ним все будет хорошо, миледи. Рэннок бывал и в худших переделках — и выживал. Но вы, миледи! Вам необходим отдых. Нам еще понадобятся силы, а вам особенно.

Оставив без внимания завуалированный вопрос, прозвучавший в последних словах слуги, Эванджелина молила Бога, чтобы его уверенность в живучести Эллиота оказалась оправданной.

Она не отходила от постели мужа с пяти часов утра, не считая четверти часа, проведенной с детьми, которым она должна была как-то объяснить происходящее в доме. Но как сказать им, особенно маленькой Зое, ужасную правду? Этого она не знала, потому ограничилась полуправдой и банальными фразами. Младшие дети поверили ей и успокоились. Один лишь Тео стоял в стороне, покусывая нижнюю губу. Он чувствовал, что чего-то недоговаривают.

Эванджелина нежно погладила руку мужа. Длинные, изящные пальцы Эллиота безжизненно лежали на шерстяном одеяле. Больно было видеть его красивые крупные руки такими вялыми и неподвижными.

Как будто в ответ на ее мысли, пальцы его чуть дрогнули и переместились по одеялу. Одновременно дрогнули ресницы. Надеясь, что это хороший симптом, Эванджелина прикоснулась к руке губами. Пальцы потеплели и были уже не такие холодные и обескровленные, как утром. Эванджелина осторожно потрогала лоб — жара не было. Она облегченно вздохнула. У Эллиота снова затрепетали ресницы. Он еле слышно застонал. Услышав этот звук, она чуть не закричала от радости.

— Эллиот? Ты очнулся?

Она почувствовала, как его рука слабо сжала ее большой палец.

— Эви? — пробормотал он. — Я ранен… в ногу? Кембл подошел к кровати с другой стороны и, наклонившись, внимательно вглядывался в лицо Эллиота.

— Да, в бедро, — тихо ответила она. — Поттер говорит, что рана не загноилась, но ты потерял очень много крови.

Его губы без особого успеха попытались сложиться в слабую ухмылку. А рука крепче ухватилась за ее палец.

— От меня одни неприятности, Эви, — прошептал он, — но я тебя люблю.

— Я тоже люблю тебя, Эллиот, — сказала она. Когда Кембл деликатно отвернулся, она положила прохладную ладонь на его лоб. — Нога болит?

— Болит, — прошептал Эллиот, поморщившись.

— Поттер оставил пузырек лауданума. Кембл сейчас даст тебе немножко, ты сможешь принять?

— Попытаюсь.

— И немножко горячего сладкого чая? — Да.

В дверь легонько постучали, и Кембл впустил одного из лакеев.

— Прошу прощения, ваша светлость, — пробормотал слуга, протягивая серебряный поднос, — Маклауд ушел отдохнуть, и я не знал, как лучше поступить. Внизу вас ждет посетительница, которая просит уделить ей минутку. — Эванджелина уже хотела отказать, но слуга добавил: — Она ужасно взволнована. Говорит, что дело касается милорда.


Эванджелина быстро переоделась, соорудила на голове строгую прическу и направилась в голубую гостиную. Нервы у нее были напряжены. К тому же она не спала всю ночь. Имя посетительницы, которое она прочла на визитной карточке, было ей незнакомо. Открыв дверь, Эванджелина с удивлением увидела, что некая дама в сильном волнении ходит из угла в угол гостиной. По сравнению с ней Эванджелина вы-глядела абсолютно спокойной.

Высокая широкоплечая женщина резко остановилась в центре ковра, застилавшего пол. Ее никак нельзя было назвать красивой. Длинное лицо с крупными, грубыми чертами было непривлекательным даже при более благоприятных обстоятельствах, но сейчас, когда нос распух, а глаза покраснели от бессонной ночи, на нее было жалко смотреть. К тому же она была на грани истерики.