Эллиот прикоснулся пальцами к распухшей щеке.

— Наверное, я этого заслуживаю.

— Лживый мерзавец! Ты заслуживаешь, чтобы тебя повесили!

Это было уже слишком даже для Эллиота Робертса.

— Вот как? А ты была правдива со мной, Эви?

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Почему, например, ты не сказала мне, что приходишься внучкой графу Тренту?

Эванджелина поняла, что зашла слишком далеко.

— Да как ты смеешь перекладывать с больной головы на здоровую? Ты, презренный совратитель женшин?!

— Да уж, вы пригрели змею на своей груди, не так ли, мисс Стоун? В буквальном смысле. И теперь вам стыдно, вы смущены.

— Вы, черт возьми, абсолютно правы!

Эллиот подошел к ней ближе и перешел на шепот.

— Ты смущена тем, что произошло между нами, Эви? Тем, что ты отреагировала на мои ласки? — Он прикоснулся рукой к ее дрожащему подбородку.

— Убирайся отсюда, дьявол! — прошипела она сквозь стиснутые зубы.

— Ладно, Эви, пусть я буду дьяволом, но прошлой ночью ты сама умоляла пустить тебя в адское пламя. — Он хотел остановиться, но, увидев на глазах Эванджелины злые слезы, не смог. Как она осмелилась отказаться выслушать его объяснения? Разве она не понимает, что он любит ее? Боже милосердный! Он любит ее. А она ненавидит его всем своим сердцем.

— Уходи, Эллиот! Убирайся из этого дома. И из моей жизни! Мне противно вспоминать о том, что я тебе доверяла!

Эванджелина выбежала из студии, хлопнув дверью. В это мгновение Эллиот заметил Гаса, лицо которого выражало отвращение.

Черт возьми! Гас, очевидно, все слышал! Из его жизни ушла не только Эви, но ушли и люди, дружбой которых он стал дорожить, которые теперь, узнав, кто он такой на самом деле, испытывали к нему отвращение. А Эванджелина теперь ненавидит его, любовь, страсть, которую она испытывала, предназначались совсем не ему. Они были подарком судьбы человеку, которого вовсе не существовало, которого он сам придумал.

— Ах, Эванджелина! — прошептал он. — Я люблю тебя.


В Чатем-Лодже наконец наступило утро, но Эванджелику это не радовало. Она сидела в постели, укутавшись одеялом. Ей было очень холодно. Она дрожала, и дрожь эта охватила не только тело, но и душу.

Весь вечер и всю ночь Эванджелина провела в одиночестве в своей комнате, шагая из угла в угол. Ей хотелось плакать, но слезы не приходили. Нечего горевать, убеждала она себя. Горевать можно о потере, а Эллиота она не могла потерять, потому что он никогда не принадлежал ей. Но почему в таком случае она ощущает такую невыносимую боль? И почему она вновь и вновь с замиранием сердца вспоминает сладкие минуты, которые они пережили вместе?

Она страдала! Еще как! Эванджелина с трудом подавила рыдание. Она похоронила свою мечту, потеряв не просто любовника, но и настоящего друга. Она доверяла Эллиоту свои тайны, свои надежды, все самое сокровенное, чем женщина может поделиться с мужчиной. Как унизительно было сознавать, что его чувства были ложью, что они были частью запланированного маркизом Рэнноком возмездия!

А когда его махинации были разоблачены, он предложил ей выйти за него замуж. Какая наглость! О, у Рэннока, несомненно, существовал какой-то коварный замысел. Иначе зачем бы ему делать ей предложение? Нечего даже надеяться, что это было честное предложение! Возмущенная Эванджелина снова пришла в ярость. Видит Бог, ей хотелось отомстить Рэнноку за боль, которую он ей причинил. И не только ей. Мучительно было видеть лица детей вчера вечером. Она была благодарна Гасу, который, став нечаянным свидетелем ее безобразной ссоры с Эллиотом, спокойно и с пониманием, которого она не ожидала от такого молодого человека, как он, постарался по возможности сгладить последствия ужасных событий вчерашнего вечера. Он успокоил детей, кое-как объяснив появление неожиданных визитеров и внезапный отъезд Эллиота. Правда, когда он сказал, что Эллиот будет слишком занят в Лондоне и не возвратится в Чатем-Лодж, Фредерика безутешно разрыдалась.

Вспоминать обо всем этом было крайне неприятно. Эванджелина, сняв с крючка в гардеробе свой рабочий халат и небрежно заколов волосы, вышла из спальни.

Господи! Как удалось этому варвару одурачить всех их? А самое главное, как могла она желать этого человека? Как могла она отдаться ему душой и телом? Она почувствовала, что краснеет, вспомнив, как вела себя с ним, с какой готовностью она, не медля ни секунды, раздвинула ножки перед Рэнноком, словно дешевая проститутка, и получила от этого наслаждение. Да, черт возьми, наслаждение. При воспоминании о прикосновении его рук к своему телу Эванджелина почувствовала, как предательски напряглась грудь под заляпанным краской халатом. Она попыталась усилием воли прогнать эти воспоминания, но ощутила лишь горячее желание снова почувствовать его внутри своего тела.

Чуть не споткнувшись на лестнице, она попыталась сосредоточиться не на низменных желаниях, а на своей ненависти к этому мерзкому, лживому, к этому распутному негодяю. Как он, должно быть, потешался над провинциальной простотой ее семейства! Как, должно быть, смеялся над ней, радуясь легкой победе! «Но зачем, интересно, маркиз Рэннок появился в Чатем-Лодже? « — подумала она, снимая со стены его портрет и ставя его на свободный мольберт. Действительно, зачем ему понадобилось очаровывать ее семью и соблазнять ее? Зачем было человеку, которого она любит — вернее, думала, что любит, — причинять ей такую боль, если он от этого ничего не выигрывал? Или это действительно была месть? Правда, вдовствующая графиня была потрясена, увидев в Чатеме маркиза Рэннока, однако она не была публично унижена и отнюдь не почувствовала себя побежденной. Не секрет, что Рэннока считали человеком мстительным — и не без оснований. Не секрет также, что ему было за что мстить этой семье. Ведь из-за Стоунов общество вдоволь посмеялось над Рэнноком. И он, конечно, этого не забыл. Хотя Джанет в отчаянной попытке зачать наследника имела много любовников, Рэннок был первым, которого застукали с ней, причем дело это получило широкую огласку. И поймал их не кто иной как полоумный муженек Джанет. Унижение от того, что Рэннока использовали как жеребца-производителя, усугублялось пулевым ранением в ягодицу.

Но неужели он избрал орудием своей мести ее или, что еще хуже, Майкла? Это было бы слишком жестоко.

К тому времени как несколько часов спустя в открытую дверь студии тихо постучали, Эванджелина вовсю работала над портретом. Уинни, на которую она почти не обратила внимания, подошла и, взглянув на портрет, пристально уставилась на нее. Пробормотав что-то вроде «Сатана в килте», Уинни пожала плечами и отошла к окну, чтобы поправить занавески.

— Эви, дорогая, — вздохнув, сказала она, — нам надо поговорить. Я не могу больше притворяться, будто не вижу, что он сильно обидел тебя. Подумать только, ведь я сама тебя поощряла!

— Какой вздор, Уинни! При чем тут ты? Я сама… сама..

— Влюбилась в него? — подсказала Уинни. — Я это знала. И позволила этому случиться.

Эванджелина отвернулась, закусив губу, чтобы не расплакаться. Если она расплачется, то уже не сможет остановиться.

— Но почему, Эви? Как ты думаешь, почему Эллиот обманул нас? Я всю ночь ломала над этим голову, но так и не нашла ответа. Это просто не имеет смысла!

— Может быть, он хотел таким образом сыграть злую шутку с дядюшкой Стивеном? — сказала Эванджелина, вглядываясь в изображение шотландского варвара на холсте. — Но мне кажется, что у него был более коварный замысел.

Уинни с сомнением покачала головой:

— Откуда ему было знать о нас?

— Мы ведем уединенный образ жизни, но не прячемся от общества, Уинни, — сказала Эванджелина. — И если я избегаю бывать в свете, то это для того лишь, чтобы не встречаться с семьей отца.

— До сих пор все шло как по маслу, в обществе почти не знали о твоем существовании, тем более о твоей связи с графством Трент. — Уинни наклонилась к портрету даже побледнела. — Силы небесные! Что ты сделала с его глазами, Эви?

— А что с ними такое? — резко спросила Эванджелина.

— Ну-у — Уинни даже вздрогнула. — Даже у Рэннока не может быть такого порочного взгляда… И что это у него за огромный меч?

— Это палаш шотландских горцев, Уинни, — искоса взглянув на нее, пояснила Эванджелина. — С каких это пор ты возомнила себя искусствоведом?

— Ладно, пусть будет палаш. Однако я должна сказать тебе, что более ужасною портрета я никогда в жизни не видела. — С сомнением пожав плечами, Уинни продолжила разговор: — Кстати, как мог маркиз Рэннок вычислить тебя? Если он заранее все спланировал, то откуда узнал, где тебя найти? Или что ты красива? Да к тому же совершеннолетняя? И как он мог узнать о Майкле?

— К чему ты клонишь, Уинни? — холодно сказала Эванджелина. — Рэннок распутный и коварный тип, он безжалостен и мстителен, он совращает молодых девушек — и это далеко не полный перечень его омерзительных качеств.

Уинни принялась расхаживать взад-вперед по студии.

— Не знаю, не знаю, Эви, — наконец сказала она. — Помнишь тот день, когда он впервые появился в Чатеме?

Помнит ли она? Эванджелина со стуком положила кисть и прижала ладонь ко лбу. Да разве это можно забыть?

— Да, помню, — спокойно ответила она вслух. — Тогда шел сильный дождь.

— Я тоже помню, — сказала Уинни, задумчиво глядя в пространство. — Было в этом что-то странное. Он был очень неуверен в себе. Помнишь, как он встрепенулся, когда я назвала его чужим именем?

— Да, я и забыла об этом, — сказала Эванджелина, нахмурив брови.

— А помнишь, как он сказал, что у него есть кое-какие дела в этом районе? А на следующий день, уезжая, он повернул на Роутем-Форд? Разве это не странно? Человек приезжает, чтобы позировать для портрета — заметь, с опозданием на пять часов, под проливным дождем, — и вдруг оказывается, что у него какие-то дела в Роутем-Форде. Какие? Там же ничего нет!

— Верно, — прошептала Эванджелина. — И он был очень удивлен, когда я назвала ему Роутем-на-Ли. Как будто никогда не слышал такого названия. К тому же он совсем не знал названий окрестных деревень.