Теперь на Уле было безукоризненно сидящее платье, подчеркивающее все достоинства ее фигуры. Тугой лиф был украшен роскошной вышивкой, снова вошедшей в моду после аскетизма военной поры. Низ платья; с такой тщательностью выбранного герцогиней, был из белого газа, усыпанного мелкими серебристыми блестками, отчего, казалось, он светился. Платье было украшено подснежниками, на лепестках которых сверкали бриллиантовые капельки росы.

Такими же цветами был отделан глубокий вырез, что еще больше придавало Уле сходство с ангелом, только что спустившимся с покрытого мелкими барашками облаков летнего неба.

Волосы девушки, непокорно падавшие на лоб при первой ее встрече с маркизом, теперь были уложены лучшим парикмахером, услугами которого пользовался столичный бомонд. Мастер, закончив свою работу, с восхищением воскликнул, что его новая клиентка прекрасна, как Диана-охотница.

Однако, к удивлению герцогини, Ула, входя в гостиную, вовсе не стремилась показать свое платье. Наоборот, она едва ли не с непристойной поспешностью бросилась к маркизу.

— Простите… меня, ваша светлость, — смущенно вымолвила она. — Я знаю, что опоздала, но с вашим мальчишкой-чистильщиком столового серебра случилось несчастье, он сильно порезал руку. Никто не знал, что делать… и я… смазала рану медом и перевязала ее.

Маркиз изумленно взглянул на нее.

— С моим чистильщиком?

— Да, мальчик порезался на кухне и плакал от боли. Когда мне сказали о случившемся, я сразу же поняла, что делать, и поспешила вниз.

— Вы были на кухне! — медленно проговорил маркиз, словно был не в силах поверить в это.

— Вилли — так его зовут — сейчас гораздо лучше, — сказала Ула, — но он очень боится, что вы прогоните его за неловкость. Но вы ведь не сделаете этого… правда?

Она умоляюще подняла к нему огромные лучистые глаза.

Наступило неловкое молчание.

Маркиз собрался было сказать, что всеми подобными делами занимается его секретарь, а сам он ни во что не вмешивается, лишь отдает распоряжения и ожидает их точного исполнения. Но не в силах устоять перед такой бесхитростной просьбой, он сказал:

— Нет, конечно же. Такое со всяким может случиться.

Ула с облегчением улыбнулась.

— Я знала, что вы именно так и ответите, и мне нужно как можно скорее успокоить Вилли.

Не дожидаясь ответа, девушка бросилась из комнаты, оставив дверь нараспашку.

Маркиз, повернувшись к своей бабушке, обнаружил, что та смеется.

— Светским красавицам, — строго заметил он, — не подобает заходить на кухню и беспокоиться по поводу прислуги.

— Знаю, — ответила герцогиня, — но Ула слишком отзывчивая девушка. Смею заметить, она совсем не похожа на ту красотку, которой ты был поглощен не так давно, — дай-ка вспомнить, как ее звали? Леди Сэлфорд.

Недобро усмехнувшись, она продолжала:

— Если ты помнишь, когда она уволила своего лакея, тот от безысходности пытался покончить с собой. Так вот, леди Сэлфорд хладнокровно заметила, узнав об этом: «Надеюсь, он не испачкал ковер кровью!»

Уголки губ маркиза помимо его воли дрогнули, но прежде чем он успел что-либо сказать, вернулась Ула.

Сознавая, что из-за нее задерживается ужин, девушка так торопилась, что ее тщательно уложенные волосы слегка растрепались, и на лбу снова появились непокорные локоны.

— Он очень… признателен, — запыхавшись, произнесла Ула, подходя к маркизу. — Он даже сказал: «Я знал, что наш маркиз — отличный парень!»

Герцогиня рассмеялась.

— Лучшего комплимента и желать не надо, Дрого!

— Ужин подан, милорд! — объявил появившийся в дверях дворецкий.

Маркиз помог герцогине подняться из кресла и предложил ей руку.

Следуя за ними в обеденный зал, Ула не переставала думать, что все обстоит еще прекраснее, чем она смела мечтать.

Из-за происшествия с мальчишкой-чистильщиком Ула совершенно забыла про новое платье. Теперь, проходя по коридору, девушка увидела свое отражение в зеркале в позолоченной раме. Заметив, что у нее растрепались волосы, Ула подняла руку, стараясь пригладить выбившиеся из прически локоны.

В обеденном зале она снова забыла про свой внешний вид, пораженная величественной обстановкой и внушительным видом хозяина дома, сидящего во главе стола в кресле с высокой спинкой.

Кроме того, девушку восхитил сверкающий полировкой стол, не покрытый скатертью, что, как она слышала, было недавно введенной принцем-регентом модой. Его поверхность была украшена золотым орнаментом, на нем стоял массивный канделябр с шестью свечами и свежие орхидеи.

Повсюду взгляд Улы встречал красоту, такую отличную от больших, но угрюмых и безвкусных комнат Чессингтон-холла.

Впервые после гибели родителей девушка не чувствовала себя презираемой и отверженной. Ее принимали как желанного гостя, окружили вниманием и заботой.

Словно прочтя ее мысли, маркиз сказал:

— Надеюсь, вам здесь нравится.

— Именно так и должен выглядеть дом, — ответила Ула.

— Что вы хотели этим сказать?

— Величественно, потому что у него такой хозяин, и в то же время красиво. В этой комнате, как, впрочем, и во всем доме, есть что-то теплое и доброе, чего я не встречала уже больше года.

— По-моему, Дрого, это самые милые слова, которые когда-либо говорили о твоем доме, — сказала герцогиня. — И я полностью согласна с ними. Мне всегда хорошо, когда я гощу в одном из твоих домов.

— Благодарю вас, — сказал маркиз. — Впредь то же самое должна будет чувствовать и Ула.

— Я бы так хотела снова обрести счастье! — воскликнула девушка.

Маркиз понял, она вспомнила о той счастливой поре, когда были живы ее родители.

— А теперь нам пора поговорить о предстоящем бале, — сказала герцогиня.

Слушая их разговор о том, сколько человек пригласить, как украсить парадный зал, что подать на ужин, какой оркестр в настоящее время считается лучшим, Ула снова ловила себя на мысли, что все это ей снится.

В действительности такого просто не может быть.

Где-то в глубине души у Улы оставался холодок страха, что ее в любой момент заберут назад в Чессингтон-холл.

Маркиз, однако, был поглощен мыслями о том, как сделать бал запоминающимся и ни на что не похожим событием, чтобы леди Сара пришла в бешенство из-за того, что он устроен не в ее честь.

Он уже поведал герцогине, что намерен пригласить на бал графа и графиню Чессингтон-Крю и леди Сару.

— Разумно ли это? — спросила его пожилая леди.

— Я хочу видеть их лица, когда они поймут, что бал устроен в честь Улы, — упрямо сказал маркиз.

В его глазах сверкнула жестокость, и герцогиня сказала:

— Дрого, месть никогда не приносит того удовлетворения, какого от нее ждут! — попыталась образумить внука герцогиня.

— Я, однако, намерен получить удовлетворение сполна, — ответил маркиз. — И вы должны помочь мне в этом, сделав Улу более прекрасной, более изысканной, чем ее кузина.

— Я сделаю все, что в моих силах, — сказала герцогиня. — Знаешь, по-моему, Ула вдесятеро прекраснее леди Сары, у которой, несмотря на классически совершенную внешность, как это называла моя горничная, «жесткие глаза».

— Теперь я тоже вижу это, — мрачно бросил маркиз.

Больше они не обмолвились об этом ни словом, но герцогиня видела, что ее внук до сих пор взбешен и не понимает, как он мог позволить обмануть себя смазливому личику и вообразить, что леди Сара любит его и станет ему хорошей женой.

Герцогиня прекрасно сознавала, что немало женщин хотело бы женить на себе ее внука и что великое множество их влюблено в него.

Она понимала, каким горьким разочарованием явилось для маркиза сознание того, что его чуть было не обвели вокруг пальца. Оставалось лишь надеяться, что случившееся не сделает его отношение к любви и к женщинам еще более циничным.

Дрого с самого детства был самым любимым внуком герцогини, она всегда надеялась, что он обретет семейное счастье, встретив девушку, которая полюбит его самого, а не его титул и огромное состояние, и женится на ней.

Герцогиня никак не могла понять, как это леди Сара не влюбилась в ее внука, подобно всем многочисленным представительницам ее пола.

Разочарованный маркиз стал одержим лишь одной мыслью: отомстить ненавистной обидчице.

«Ну хорошо, он удовлетворит свою жажду мести, — спрашивала себя герцогиня, — а дальше что?»

Вне всякого сомнения, случившееся толкнет маркиза в объятия какой-нибудь расчетливой замужней женщины, и подобная связь зачтется ему как очередная любовная победа.

Однако ничего подобного герцогиня не высказала Уле, когда они на следующий день снова отправились за покупками.

По дороге домой Ула, которой показалось, что они скупили всю Бонд-стрит, взяла герцогиню под руку и сказала:

— Как вы полагаете, миледи, могу ли я так много всего принимать от его светлости? Уверена, мама была бы потрясена. Но, поскольку маркиз считает, что я помогаю ему, возможно, ничего плохого в этом и нет, ведь все делается не только для меня.

— Вам не нужно забивать голову всякими «почему» и «зачем», — решительно ответила герцогиня. — Дрого любит самолично творить правосудие, и если он чего-либо захочет, то обязательно добьется этого.

Затем она продолжала уже мягче:

— Дитя мое, вам следует лишь радоваться жизни, не забывая, что вы — отражение своей матери, сиявшей звездой на всех балах, на которых она в свое время присутствовала.

— Я никогда не буду такой красивой, как мама, — покачала головой Ула. — Но мне почему-то кажется, что она очень обрадовалась бы, узнав о моем бегстве из Чессингтон-холла.

Помолчав немного, она сказала:

— Вчера ночью… я проснулась вся в слезах… так как мне приснилось… что дядя Лайонел бьет меня.