— Но в чем причины подобного поведения?

— На самом деле причины не в них самих, а в общественном мнении, Арман. Им порядком досталось из-за меня. Я считаюсь неподходящей компаньонкой, потому вынуждена до конца жизни оставаться в одиночестве.

Лозан, явившийся с намерением соблазнить ее, но при виде ее несчастий решивший повести себя так, как и подобает честному человеку, предложил:

— Поедем во Францию. Там вы будете приняты с радостью.

— Сомневаюсь. Мир тесен, мой позор уже известен всем и каждому. — Сара грустно покачала головой. — Единственное, о чем я умоляю вас, — не питать ненависти к моему невинному ребенку. Она ни в чем не виновна, ее рождение не зависело от нее.

— Почту за честь, если вы позволите мне стать законным опекуном Луизы, — проникновенно произнес герцог.

Сара вспыхнула и вновь стала похожей на прежнюю.

— Надеюсь, еще несколько лет я сама смогу позаботиться о ней.

Он улыбнулся и кивнул.

— Уверен в этом, моя дорогая. Тем не менее вы доставите мне удовольствие, приняв мое предложение.

— Тогда я с радостью приму его — это жест по-настоящему благородного человека.

— Это самое меньшее, что я должен был сделать.

— Что вы имеете в виду? Лозан сжал ей руку.

— Когда я услышал, как тяжко вам приходится, то сразу решил, что в этом есть и моя вина.

— Вы хотите сказать, что наша связь открыла мне путь к нравственному падению? — строго произнесла Сара, но ее глаза смеялись.

— В каком-то смысле — да.

— Забудьте об этом. Я искала любви, и поиски зашли слишком далеко. Когда вы отказались бежать со мной — а теперь я понимаю, что ваш отказ был вызван весомыми причинами, — я повела себя как обиженный ребенок. Вот почему я хочу, чтобы Луиза обладала здравым рассудком в большей мере, чем я. Знаете, месье, я уверена, что, не будь вас, раньше или позже я бы впала в грех с кем-нибудь другим.

— С Карлайлом?

— Вполне вероятно, — ответила Сара и таинственно улыбнулась.

— И теперь у вас есть кто-нибудь на примете? Сара покачала головой.

— Нет, я позабыла, что такое страсть. Это слишком опасный огонь, чтобы играть с ним. Я жила одна с тех пор, как Уильям Гордон покинул меня, и, поверьте мне, находила в этом истинное удовлетворение.

— Едва могу представить, — ответил герцог, подумав о том, что его собственное поведение с годами не становится лучше.

— Тогда я могу дать вам слово. И по этой самой причине будет лучше, если вы проведете ночь в Гудвуд-Хаусе. Как вам известно, мой брат будет рад вас увидеть.

— Но сейчас уже поздно, холодно, и идет снег… — сделал последнюю решительную попытку Лозан;

— Дом находится всего в миле отсюда, Джон проводит вас с фонарем. Арман, если вы хотите сохранить дружеские отношения с той, что некогда так дурно обошлась с вами, сделайте, как я прошу. Я поклялась себе, что не позволю себе ни единого поступка, который мог бы угрожать будущему моей дочери, и что все скандалы будут забыты прежде, чем она подрастет. Иначе Луиза станет такой же изгнанницей, как я.

Герцог поднялся.

— Знаете, вы очень похорошели.

— Почему же?

— Печаль, материнство — кто знает? Надеюсь, миледи, что когда-нибудь вы встретите мужчину, способного пренебречь вашим прошлым и видеть в вас только прекрасное настоящее.

— Да, мне бы тоже этого хотелось, — тихо отозвалась Сара.

— Какой позор, что мы не можем быть вместе! — досадливо воскликнул Лозан, и этот возглас прозвучал вполне естественно. — Увы, моя жена жива, а моя любовница будет возражать.

— Поэтому нам не стоит беспокоить их, — заключила Сара и усмехнулась про себя, видя лукавое выражение на лице Лозана.


Они сидели при свечах и слушали музыку — не разговаривая, не прикасаясь друг к другу, просто пребывая рядом после долгой разлуки. Они. обменялись только обычными вежливыми вопросами: хорошо ли продвигались исследования, как чудесно прошли ее последние концерты, холодные ли зимы в Канаде, интересно ли было жить в шато. Однако все нейтральные темы были быстро исчерпаны, и в комнате повисло молчание.

— Поздно, — наконец произнесла Сидония. — Мне пора ложиться.

— Мне тоже — перелет выбил меня из колеи на несколько дней.

— Время — забавная штука, — невольно произнесла она.

— Несомненно. Послушай, мне нравится, что мы опять стали чужими. Я знаю, что за время моего отъезда утекло столько воды, что в ней можно захлебнуться, но позволь мне сказать одно…

— Что же?

— Что, даже если бы последние десять месяцев мы провели в обществе друг друга, мы не остались бы прежними. В мире ничто не остается в покое, вещи меняются день ото дня. Мы смогли бы с таким же успехом провести этот вечер, испытывая подобные чувства, если бы сильно поссорились. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— То, что, даже оставаясь вместе, мы все равно не до конца познали бы друг друга?

— Что-то в этом роде.

— Что мы в любом случае встречались бы с людьми и их влияние едва уловимо изменило бы нас?

— И это тоже. — Он улыбнулся, и Сидония поняла, что давно забыла зелень его глаз и обаятельный голос. — Итак, выражаясь очень официально, мисс Брукс, вы позволите мне пригласить вас поужинать в самом ближайшем времени?

— Думаю, меня это устроит.

— Это значит «да»?

— Да.

— В таком случае счастлив пожелать вам доброй ночи и приятного сна. До скорой встречи.

— Спокойной ночи, Финнан, — ответила она и повернулась, пряча лицо.

— Кстати, как дела у Сары Леннокс? — спросил он, открывая дверь.

— Вряд ли сейчас ей весело живется.

— Она еще появится?

— Да, в один из последующих дней.

— Своего или твоего времени?

— Нашего общего, — ответила Сидония и быстро поцеловала его в щеку. Она спустилась по лестнице, не переставая радоваться тому, что Финнан О’Нейл наконец-то дома.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Газетная статья была недвусмысленной и совершенно непристойной. Помеченная 15 февраля 1774 года, она гласила: «Смеем заверить наших читателей, что леди Сара Банбери, урожденная Леннокс, в настоящее время проживающая в поместье своего брата, герцога Ричмондского, близ Гудвуда, ожидает ребенка от своего племянника, Чарльза Джеймса Фокса. Леди Сара памятна нам по своему скандальному бегству с лордом Уильямом Гордоном, в результате которого вышеупомянутый джентльмен вынужден был покинуть страну».

Едва прочитав это, ибо в его повседневные обязанности входил просмотр всех газет, король почувствовал удушье, его горло сжалось, как перед приступом кашля или рвоты.

— Это не может быть правдой, — еле слышно застонал он. — Боже, я знаю, что это неправда! — И он схватил колокольчик со стола и зазвонил, призывая своего поверенного и хорошо сознавая, что приближается один из его приступов безумия.

Вскоре перед ним появился незнакомый юноша. Он поклонился, и Георг взглянул на него с некоторым удивлением.

— А где полковник Гилберт?

— Он нездоров, ваше величество. Я — майор Вудфорд. Только недавно был переведен на это место…

— Давно или недавно, — перебил его король, сдерживая яростную дрожь, — у меня есть к вам срочное поручение.

— Назовите его, ваше величество.

— Вы должны передать письмо премьер-министру, лорду Норту, — прямо сейчас, теперь, немедля!

— Разумеется, ваше величество, — ответил Вудфорд, довольный тем, что в первый день на его посту, ему досталось столь любопытное поручение.

— Надо ли вам знать, что содержится в этом письме? — спросил король, подсаживаясь к письменному столу.

Майор уже собирался ответить, что он не претендует на такую честь, что это не имеет отношения к его службе, когда, к своему ужасу, увидел, что король не только покрылся обильным потом, но и задрожал так, что еле мог удержать перо в руках. Он был в таком состоянии, в таком нервном припадке, о котором майора уже не раз предупреждали, и тот просто ответил:

— Если вашему величеству будет угодно сообщить мне об этом.

— Слушайте, я пишу: «Более я не в состоянии снисходительно относиться к выпадам Фокса относительно американских колоний, вопреки мнению лучших людей его родной страны. Он ведет себя как неотесанный мужлан, как крикун и наглец, он столь же презренный, сколько и гнусный человек. Мы изъявляем желание немедленно освободить его от должности, занимаемой при казначействе». Итак, что вы думаете об этом?

— Первой мыслью Вудфорда было то, что король лишился рассудка, если взялся обсуждать столь деликатный вопрос с новым служащим, неизвестным юношей, и его изумление выразилось в неуверенной фразе:

— Я не знаю, что сказать, ваше величество. Но что сделал мистер Фокс?

— Задался целью мучить меня все эти годы, и теперь — вот… — король сунул экземпляр «Морнинг Пост» в руки майора.

— Что это, ваше величество?

— Клевета, гнусная ложь, еще одно обвинение против той, на которую всегда грешили…

Вудфорд с ужасом увидел слезы в глазах его величества и тут же в его голове молнией вспыхнули наставления высших чинов: при первых признаках возбуждения короля немедленно постараться успокоить его и послать за королевским медиком.

— Кто она такая? — спросил майор, уже собираясь выйти.

— Самая прекрасная женщина в мире, — ответил король и отвернулся к окну, очевидно, вспоминая иное, лучшее время, когда подавленность и болезнь еще не начали мучить его.

— Знаешь, его величество плакал, — прошептал Вудфорд своей жене, когда его обязанности на сегодняшний день были закончены и он смог ненадолго вернуться домой.

— Узнав, что Сара Банбери ждет ребенка от своего племянника?

— Да.

— Говорят, когда-то он любил ее.

— И, до сих пор любит. Во всяком случае, его гнев пал на Фокса. Я видел копию письма к лорду Норту, и знаешь, о чем там говорится?

— Расскажи.

— Его величество обдумал новый состав казначейства, и в списке я не увидел твоего имени.