Это было собрание писем, тщательно упакованных в пластик. На некоторых из писем виднелась подпись Генри Фокса, два были подписаны Кэролайн и еще несколько — от Эмили и Луизы. Но внимание Сидонии привлекло то, что на первый взгляд ей показалось объемной книжицей и в действительности было дневником. На первой странице значилось: «Дневник Сары Леннокс, 25 февраля 1755 года, Килдер-Хаус, Дублин. В честь десятого дня рождения». Сидония едва удержалась от восторженного вскрика и крепко прижала переплетенный в кожу дневник к груди.

— Что там? — с любопытством поинтересовалась Джейн. — Ты выглядишь так, как будто увидела призрак.

— Так оно и есть. Помнишь, я говорила тебе, что интересуюсь жизнью людей, которые некогда жили в Холленд-Хаусе, особенно жизнью Сары Леннокс?

— И что же?

— Не могу поверить своим глазам, но это ее дневник! Боже мой, мне он просто необходим!

Ее мать повела себя так умно, что Сидония не удержалась от нежного поцелуя в щеку. Обведя взглядом помещение, Джейн полушепотом предупредила.

— Немедленно смени выражение лица. Здесь повсюду перекупщики. Веди себя так, как будто тебе он безразличен.

Ее дочь разразилась хохотом:

— Я обязательно сделаю все, что в моих силах. Спасибо за помощь.

— Отойди, — прошипела ей Джейн уголком рта. — Вон тот красавчик уставился на нас.

— О Господи! — захихикала Сидония.

Как и ожидала Джейн, на дневник нашлось еще двое претендентов: красавчик, чье внимание привлекала скорее сама Сидония, нежели торги, и сухой, как вяленая рыба, лысый мужчина с унылым лицом. Сидония решила, что это сотрудник одного из музеев. Американка в брюках в обтяжку и пластиковой шляпке попыталась торговаться, очевидно, желая приобрести кусочек английской истории, но остановилась, дойдя до сотни фунтов. Сотрудник музея дошел до пятисот и остановился, видимо, потеряв интерес. Сидония подняла руку и, подмигнув аукционеру, что позабавило ее мать, стала обладательницей документов из Холленд-Хауса за пятьсот пять фунтов.

Несмотря на страстное желание немедленно перечитать дневник Сары от корки до корки, Сидония сдержалась. Эйвбери был домом, а дом означал совместные обеды и коктейли, а также обмен сплетнями, и Сидония не желала разочаровывать родителей, проводя время в обществе дневника. Отлично понимая, что следующего визита домой ей придется ждать еще долго, Сидония очаровала гостей, приглашенных сегодня на ужин к Джейн, умело разыгрывая роль знаменитости, как того и хотела ее мать, а после ужина поиграла на фортепиано. Одной ей удалось остаться только поздней ночью.

Намереваясь прочесть всего несколько страниц, Сидония открыла дневник и с трудом начала расшифровывать написание букв, принятое в восемнадцатом веке. Но вскоре она освоилась с рукописным текстом и по-настоящему заинтересовалась. Вся жизнь Сары от впечатлений милого ребенка до первых здравых замечаний подростка живо прошла перед глазами Сидонии в этих искренних словах.

«Красавец так и не узнает, чего лишился, — подумала она, вспомнив об аукционе. — Это настоящее живое прошлое!»

«Я определенно решила написать леди Сьюзен о том, что не любила Е.В., что он мне просто нравился, несмотря на то что это неправда. Хотя он бесчувственный; недостойный и бесчестный человек, я по-прежнему люблю его».

«Боже мой, наконец-то я узнаю правду», — подумала Сидония, но уже следующие слова заставили ее похолодеть:

«Случилось невероятное: я теряюсь в догадках, не зная, как объяснить это событие. Несколько дней шел снег, но сегодня распогодилось, и мы вышли в парк. Пока мы в Чаще возились с Чарльзом Джеймсом, я случайно взглянула в сторону и увидела существо, которое до сих пор считала служанкой или крестьянкой, видела несколько раз в доме и в саду и о коем, несмотря на его странный облик, я раньше мало задумывалась. Но сегодня, рассердившись на ее грубый взгляд, я бросилась в погоню. Моя добыча скрылась в вихре снежных хлопьев, и все же я успела заметить в ее поведении нечто удивительное, будто существо было духом или призраком, а не смертным человеком из плоти и крови».

Читая слова, написанные о ней самой за двести лет до ее рождения, Сидония испытала ошеломляющий страх, но в то же время была совершенно зачарована. Вздрагивая, она продолжила чтение:

«Холленд-Хаус, 11 июня, 1768 год. Сегодня я написала леди Сьюзен, но ничего не сообщила ей, не упомянула ни слова о моем позоре, таком ужасном, что только Его существование удерживает меня от того, чтобы не свести счеты с жизнью. У меня будет ребенок от Него, и вскоре об этом узнает весь мир, ибо как можно скрыть такое? Все те, кто долгие годы насмехался над моим супругом, говоря, что он слишком слаб, чтобы зачать дитя, а также издевался над моим поведением, не впадут в заблуждение, ибо правда предстанет перед ними во всей своей наготе. Все решат, что у леди Сары Банбери внебрачный ребенок, и ее репутация распутной женщины получит значительное подкрепление».

Сидония обнаружила, что больше всего сейчас ей хочется повидать леди Сару и ободрить ее, объяснить, что в современном мире все эти предрассудки не имеют большого значения, хотя в любом веке положение замужней женщины, ждущей ребенка от своего любовника, было не из самых приятных.

«Вернусь в Лондон и сразу же отправлюсь в Холленд-Хаус», — решила она и поняла, что ее связь с давно умершей женщиной принимает новое направление, что она стремится поддержать Сару и будет удовлетворена только тогда, когда увидит ее хотя бы еще раз.

Она плакала, дописывая эти строки — настолько перепуганной и обеспокоенной она была уже несколько дней. Ее губы застыли, не давая возможности не только улыбаться, но и разговаривать.


Впервые Сара заподозрила самое худшее в начале апреля, когда ее ежемесячные недомогания так и не наступили. Ее грудь отяжелела, стала более чувствительной, и, хотя Сара была совсем неопытной в подобных вопросах, она сразу предположила, что беременна. Когда недомогания не наступили и в мае, отрицать страшную истину было уже невозможно.

Она была совершенно потрясена, до сих пор твердо веря и даже сообщив об этом Уильяму Пауэллу, что на ее семью пала кара бесплодия и что она сама вместе с сестрой Луизой Конолли оказались ее жертвами. Она не допускала и мысли, что в ее бесплодии виноват сэр Чарльз, что это его семя было безжизненным, и никак не связывала причину с их редкими супружескими соитиями. Но теперь невероятная истина была налицо. Связь с неистовым мужчиной дала невероятные результаты, и Сара благодарила Бога уже за то, что отцом ее ребенка будет человек, дорогой ее сердцу, а не один из множества ловеласов, которых она допустила до своего тела.

Сначала она написала Уильяму, что не желает его видеть. Но вскоре она почувствовала, как тяжело ей нести эту ношу в одиночку, и неожиданно сама приехала к возлюбленному. Ее заплаканное лицо рассказало обо всем яснее, чем смогли бы сделать любые слова.

— Ты беременна, — немедленно предположил он и бросился целовать Сару.

Сара не ответила, просто кивнула головой, а потом разразилась настоящим потоком слез, обильно орошая ими грудь Уильяма.

— Что же мне делать? О Боже, помоги мне решить, что делать? — рыдала несчастная женщина.

— Давай по порядку, — радостно пришел ей на помощь Уильям. — Прежде всего, ты должна поздравить счастливого отца, то есть меня. Во-вторых, решить, когда и куда мы сбежим. А в-третьих, хорошенько поцеловать меня и прекратить шмыгать носом.

Он буквально сиял, обрадованный новостью, его бледное лицо оживилось, в глубоких глазах появилось умиротворенное и восторженное выражение.

— Я ничего не могу решить, — скорбно отозвалась Сара. — Я просто не знаю, что предпринять.

Ее кузен задумался.

— Возможно, самое лучшее, что мы можем сделать, — позволить ребенку родиться в браке. По крайней мере, так он избежит репутации незаконнорожденного.

— Но что я скажу сэру Чарльзу?

— А ты не могла…

— Нет, это невозможно. Наши отношения в этом смысле были кончены раз и навсегда. Кроме того, Чарльз считает меня блудницей и едва удостаивает взглядом.

— Тогда тебе необходимо приложить все свое умение и проявить настойчивость, — решительно заявил Уильям, и Саре пришлось удовлетвориться этими словами.

Но вечером, делая новую запись в своем дневнике и видя написанные черным по белому слова «внебрачный ребенок», она вновь испытала тошноту и зарыдала, с ужасом размышляя, сколько времени пройдет прежде, чем весь мир узнает о ее позоре.

Дневник заканчивался неожиданной и удивительной записью:

«Гудвуд, 25 августа, 1781 год. Я была в Холленд-Хаусе, где случилось странное событие. Я готова поклясться чем угодно, что видела Нечто, испытала удивительные чувства, но там совершенно ничего не было! Больше я не могу писать об этом. Через два дня начинается моя новая жизнь. Сара Леннокс».

Пробило час ночи, когда Сидония сидела, уставившись на эти слова и размышляя об их туманном значении. Ни одна из предыдущих записей не проливала ни луча света на это «странное событие», каким бы оно ни было, и, очевидно, с этого момента Сара начала новый дневник.

«Боже мой, как бы я хотела приложить к этому руку», — подумала Сидония, а потом поняла, что ее родители уже давно спят, и погасила лампу у постели.

Она лежала в темноте, и в ее голове проносились невероятные мысли. Ей вновь предстоит увидеть Сару — причем не менее трех раз, и последняя встреча будет совершенно особенной. Почему-то подтверждение ее путешествий в прошлое уже не вызывало страха. Сидония помнила тошноту, которую испытывала, возвращаясь с поля, зябкий ужас, от которого не могла избавиться, пробегая по коридору в Шато-де-Сидре, и теперь была рада, что прошлое больше не принесет ей эмоциональных травм.

«Тем не менее, — размышляла она, погрузившись в первую зыбкую дремоту, предвестницу сна, — обо мне наверняка есть записи в других дневниках. Но о них я никогда не узнаю».