Ни в новогоднюю ночь, ни на следующее утро он не попытался заняться с ней любовью. Алексей просто устроился рядом с ней, вялой от принятого снотворного, вытянулся и быстро заснул. На следующий день, когда Сидония проснулась, он уже был в ванной, громко распевая что-то по-русски.

— Вам это ничего не напоминает? — спросил он, высунув голову из-за двери ванной.

— Что?

— Ночь, проведенную вместе в Москве, когда вы сбежали от Найджела.

— О, да.

— Вы хорошо выспались? Чувствуете себя лучше?

Алексей вышел из ванной, закутанный только в огромное полотенце, и Сидония залюбовалась его телом — ладно сложенным и сильным, с мускулистыми от многолетних упражнений на скрипке руками.

— Намного. Сейчас встану.

— Не спешите. Я схожу и принесу вам завтрак.

— Лучше я пойду с вами — я не вынесу, если пробуду в этой комнате еще немного.

Они вместе отправились в маленький ресторанчик и пробыли там все утро, попивая кофе и бренди. Затем отправились в репетиционный зал Алексея, и Сидония, удобно сидя в кресле и чувствуя себя совершенно испорченной, слушала его игру. Впоследствии они были приглашены на ленч к Моник Амбуаз, ужасно обеспокоенной несчастным случаем с Сидонией, а к тому времени, когда они вышли на сумеречные улицы, все полностью изменилось. Ибо на первых страницах вечерних газет красовалась огромная фотография Алексея и статья под броским заголовком «Русская сенсация приходит на помощь».

Сидония внимательно следила, как Алексей уселся читать газету и в конце концов объявил, что все написано чертовски верно. Каким бы недобрым ни казался очаровательный знакомый Сары из прошлого века, глаза которого загипнотизировали Сидонию, он явно благосклонно отнесся к Алексею.

На вечеринке у Пьера Севинье присутствовали сливки парижского общества, в том числе директор французской телевизионной сети, редактор крупной и популярной ежедневной газеты, имеющий большие связи, не говоря уже о двух чрезвычайно влиятельных музыкальных критиках. Алексей ворвался в их жизнь и стал настоящим откровением. Достаточно было уже того, что музыкант привлекательно выглядел, был необычайно одаренным и прибыл из таинственной страны, внутренние события в которой нельзя было назвать иначе, чем хаосом. Внезапно о русском скрипаче захотел узнать весь Париж.

Следующие несколько дней прошли странно, но впечатляюще. Все утренние газеты поместили статьи об Алексее, и в результате его концерт 3 января в Пале-де-Шальо прошел с полным аншлагом — слушатели стояли в проходах и позади рядов. На следующее утро вместе с обзором новостей, в котором, так или иначе, упоминался Алексей, в газетах появились фотографии Сидонии с подробным описанием ее головокружения и последующей травмы головы. Все это неоспоримо свидетельствовало о том, что оба музыканта стали людьми не только месяца, но и всего предстоящего года: их буквально осаждали с требованиями дать интервью, и впервые в их жизни фотографы следовали за ними по улицам, а в вечерних газетах постоянно появлялись снимки, на которых музыканты гуляли по улицам Парижа рука об руку. Это последнее слегка встревожило Сидонию, которая внезапно вспомнила, что французские газеты вполне могут продаваться в Канаде.

К этому времени она начала подозревать, что спонсоры благотворительного концерта в Шамборе имеют какое-то отношение ко всей этой шумихе, потому что концертные билеты уже продавались на черном рынке по бешеным ценам. Бульварные газеты уже давно пришли к выводу, что Сидония и Алексей — любовники, и эта новость вместе с восторженными дифирамбами их гениальности заставила всех мало-мальски уважающих себя людей возжелать послушать их игру.

Несмотря на то что фаворитом прессы, несомненно, был Алексей, французы обожали несколько подробностей из жизни Сидонии: она училась в Париже у француженки, была любительницей французской литературы, была красива, талантлива, к тому же потеряла сознание в объятиях блестящего русского скрипача — по крайней мере, так эта история была представлена в газетах. Известность и все, что связано e ней, пришла внезапно и казалась похожей на сон.

— Думаю, пора воплотить все это в реальность, — сообщил Алексей, пока они мчались во взятой напрокат машине из Парижа к долине Луары.

— Что вы имеете в виду?

— В газетах пишут, что мы любовники или скоро будем ими — так почему бы нам не последовать их совету?

— Я намного старше вас, а, кроме того, я уже говорила вам о моем друге в Канаде.

— Он кретин. Русский мужчина не стал бы так тянуть, он бы просто сказал: «Сидония, я люблю вас, и этим все сказано!»

— Фу, как неромантично.

Алексей пожал широкими плечами.

— Вероятно, да, зато прямо. Терпеть не могу всякую осторожность — я всегда говорю то, что думаю.

— Вы молодец — особенно потому, что вспомнили слово «осторожность».

— Какая разница? Сидония, я обожаю вас еще с тех пор, как мы познакомились в России. Прошу, позвольте мне любить вас. Тот ублюдок в Канаде никогда об этом не узнает. Кроме того, у него, вероятно, уже есть компания, верно?

Сидония вновь явственно услышала хрипловатый женский голос с канадским акцентом на другом конце телефонного провода.

— Понятия не имею. Честно говоря, мне он кажется совсем другим человеком, — задумчиво произнесла она.

— Все мужчины одинаковы.

— Но некоторые более типичны, чем другие. Алексей, чем старше я становлюсь, тем меньше знаю — жизненный опыт ничего не стоит. Я всего лишь приобрела удивительную способность до невозможности запутывать собственную жизнь.

Русский скорчил гримасу:

— Конечно, Найджел был ошибкой. Он все еще гоняется за вами?

— Нет. Похоже, у него это бывает периодами.

— Как периоды луны.

— Вероятно. В конце концов, он — Рак и подвержен воздействию лунных фаз.

— А я — Лев. Огромная кошечка.

— И любитель пускать пыль в глаза.

Сидония снисходительно улыбнулась Алексею, отчетливо понимая, что этот невероятный человек способен изменить жизнь любого, кто знаком с ним.

— Может быть, и так, и что же в этом плохого? Сидония, что будет с нами?

— Не знаю, — ответила она.

Она и в самом деле ничего не знала, слишком запутавшись в своих чувствах, чтобы быть способной рассуждать здраво.

Вначале, оба музыканта поселились в отеле неподалеку от шато, но ввиду своей ошеломляющей известности они были приглашены к одному из спонсоров. Судя по отдаленному виду величественного дома, который показался в конце аллеи, как только машина свернула в окружающий его парк, месье де Шенериль был действительно богат.

— Все эти роскошества оказывают вредное воздействие, — заметила Сидония. — Не знаю, как после всего этого я буду привыкать к обычной жизни. Моя квартира — просто конура в сравнении с этим великолепием.

— Что же говорить о моей? — напомнил Алексей. — Вы ведь уже видели московскую жизнь.

Несмотря на шутливое настроение, оба молчали, пока автомобиль мчался по длинной аллее.

Ночью шел снег, и теперь повсюду, куда только достигал глаз, блистали россыпи белых алмазов. Огромные деревья, под которыми в свое время проезжали кавалькады французских дворян прошлого, сейчас стояли молчаливо и гордо, как великаны, пережившие дни возвышений и Падений, с достоинством несущие свои снеговые короны.

Под кедрами, увитыми белоснежным кружевом, лежали ровные лужайки, а сам дом выглядел как сказочный замок из взбитых сливок, прекрасный и удивительный, жемчужина, видная меж створок морской раковины.

— Какая прелесть! — выдохнула Сидония.

— Никогда не видел ничего подобного, — ответил Алексей, и она поняла его слова буквально, ибо ни одно из подобных по красоте мест России не осталось в частных владениях.

Владелицей дома оказалась женщина — элегантная умная особа неопределенных лет и с утонченными манерами.

— Шанталь де Шенериль, — представилась она, протягивая длинную гибкую руку со странно короткими, покрытыми красным лаком ногтями и унизанными дорогими перстнями пальцами. — Я пригласила сюда вас двоих из чистейшего эгоизма, — продолжала она приятно грассируя. — Дело в том, что я пианистка-любительница и обожаю музыкантов.

Алексей поцеловал протянутую руку:

— А я обожаю вас — за приглашение провести время в таком чудесном доме.

Шанталь промурлыкала «charmant!» весьма благосклонно.

«Он прирожденный игрушечный мальчик», — безжалостно решила Сидония и тут же, вспомнив о своих недавних мыслях, устыдилась.

— Я покажу вам ваши комнаты, — сказала хозяйка. — Надеюсь, они понравятся вам. Кстати, я взяла на себя смелость приготовить музыкальную гостиную для ваших упражнений — мне показалось, так вам будет удобно.

— Вот это здорово! — с энтузиазмом воскликнул Алексей.

— У вас есть клавикорды, мадам? — с любопытством спросила Сидония.

— Разумеется. Думаю, они находятся здесь, в шато, по крайней мере, двести лет. Недавно их пришлось реставрировать, чтобы сохранить в порядке.

— Клавикорды работы Бланше?

— Нет, английского мастера Блассера.

— Боже милостивый, прямо как мой! Я имею в виду, как мой домашний инструмент. Он был изготовлен в Лондоне в 1745 году.

Шанталь воодушевленно улыбнулась:

— Мои — тоже из Лондона, изготовлены в 1753 году. Сейчас я помогу вам устроиться и докажу инструмент.

Внезапно Сидонию охватило предчувствие того, что судьба задалась целью ставить на ее пути ошеломляющие события, и она уже почти знала, что ответит мадам де Шенериль на ее вопрос: «Ваша семья всегда жила здесь?»

— Нет, совсем нет. Этот дом был построен в пятнадцатом веке для одного из приближенных короля, в семнадцатом был подарен маркизой и герцогиней Этуаль, известной под именем мадам де Помпадур, герцогу де Гонто. Он считался фаворитом маркизы, хотя я и не могу поверить, что они были любовниками — маркиза отличалась холодностью в сексуальном отношении.

— Этого я не знала.