— Неужели это моя страна? — удивленно спросил король, оглядываясь по сторонам.

— Конечно, ваша. Вы любите ее?

— Я буду ее любить, если мне позволят.

Они говорили шепотом, ибо не решались высказать все вслух, и тут беседу прервал чистый высокий звук скрипки.

— Время обеда, — пояснила Сара. — Вы побудете с нами?

Король с удовольствием улыбнулся и вытащил из седельной сумки яблоко и кусок сыра.

— Я готов к этому, — произнес он.

В последующие годы из всех воспоминаний только этот случай каждый раз заставлял Сару утирать слезы. Она не могла забыть наслаждение короля пасторальной жизнью, и то, что он прихватил скромную закуску, чтобы посидеть в поле с косарями, трогало ее до глубины души.

Звуки скрипки казались неимоверно притягательными — это была народная мелодия, такая прелестная и лукавая, что Сара застыла у стога и слушала, широко раскрыв глаза. Ей казалось, будто она попала в «золотой век», что она слышит звуки и видит картины, которые еще никто не удостаивался видеть.

Король сел под стогом, привалившись к нему спиной, положив сбоку камзол. Его стреноженный конь бродил неподалеку, прелестная возлюбленная, одетая как цыганка, сидела рядом.

Оба влюбленных были так молоды и неопытны, что Сидония искренне затревожилась за них, придя в раздражение от того, что ничем не может помочь им, что способна только следить за происходящим, зная, что случится потом. Она понимала, что будущее, которое ждет влюбленных, невозможно изменить.

Музыка не умолкала. Старый скрипач, стоя к ней спиной, выводил такую прелестную мелодию, что музыкантше казалось, будто ничего лучше она не слышала за всю свою жизнь.

— Как мне нравится эта музыка, — воскликнул Георг. — Что это такое?

— Кажется, цыганская песня, ваше величество. Похоже, этот скрипач — настоящий цыган.

— Он отлично играет. Хотел бы я видеть его при дворе.

— Он ни за что не решился бы расстаться с вольной жизнью.

Король восторженно улыбнулся:

— Как вы красивы и как красиво говорите! Сара улыбнулась ему в пронзительном солнечном свете, не скрывающем ни единой черты ее лица, и Георг понял, что эта девушка родилась для того, чтобы любить его. Георг твердо знал: женившись на ней, он никогда больше не будет чувствовать себя одиноким. Он склонился к ней и поцеловал — страстным, самым первым и лучшим из поцелуев.

— Я люблю вас, — тихо произнес он.

— И я, — не задумываясь, ответила Сара, обвила его за шею руками и притянула к себе.

Со всеми сомнениями и борьбой было покончено. Все, что было в прошлом, осталось позади, но впереди предстояло еще немало испытаний.

— У нас есть враги, дорогая, — тихо проговорил Георг. — Моя мать и лорд Бьют хотят, чтобы я женился на немецкой принцессе.

— Они осудили ваше поведение на балу, правда?

— Откуда вы знаете?

— В Салоне вы выглядели таким грустным…

— Мне хотелось скрыть свои чувства. Как бы я хотел, чтобы нас оставили в покое!

Король находил огромное удовольствие в том, что говорил «нас», и видел по лицу Сары, что она тоже радуется этому.

— Никто не сможет помешать, если вы примете решение — ведь вы король!

— Поцелуйте меня еще раз, или я умру от тоски. В его груди нарастала такая боль и страсть, что король едва мог поверить этому.

— Вы сможете побыть здесь подольше?

— Я побуду с вами, сколько смогу Пусть меня поищут. Ради такого случая можно пренебречь долгом.

Эти слова были настолько странно слышать от короля, что Сара едва могла поверить собственным ушам.

— Значит, вы в самом деле любите меня, ваше величество?

— И всегда буду любить, — добавил Георг, не солгав ни капли.


Сидония видела, как они уходят от стога, за которым прятались, так отчетливо, как будто в самом деле была свидетельницей тех времен, но все, что она могла сделать, — просто смотреть, не в состоянии даже сообщить, какие тучи собираются над ними, сказать, что самым опасным врагом короля станет его собственная длинноносая и раздражительная мать.

Внезапно она почувствовала слабость, головокружение и тошноту, и вещество под ладонями Сидонии вновь превратилось в стекло. Она вскрикнула, когда вид за стеклом начал таять и исчезать.


— Что это было? — удивился Георг, отстранившись от Сары. — Кто кричал?

Она казалась испуганной, ибо и сама слышала крик.

— Не знаю. Кажется, крик шел со стороны дороги.

— Я пойду посмотрю? — предложил король, наполовину заинтригованный еще неизведанной возможностью выполнить желание женщины, наполовину сам желающий угодить своей черноволосой возлюбленной.

— Пойдемте вдвоем.

Оба были встревожены, но еще далеки от завершения любовной игры. Король расстегнул блузку Сары и впервые в своей жизни прикоснулся губами к обнаженной груди.

— Нет, подождите, — попросил Георг, не желая покидать уютное и уединенное место за большим стогом.

Но скрипач-цыган отправился выяснить, кто кричал, и пришел в такое изумление, какое только возможно у повидавшего жизнь бродяги. Он с интересом наблюдал, как Сидония исчезает прямо у него на глазах. Скрипач был уверен, что видит призрак, но не боялся. На своем языке он прочитал молитву за мертвых и потом по какому-то непонятному наитию добавил молитву за детей, младенцев и еще не родившихся потомков.

— Все верно, — сказал Сара, оглядываясь в сторону дороги, — кричал тот старик.

— Неужели? — отчужденным тоном переспросил его величество и вновь предался упоительному наслаждению, прижимая губы к теплой плоти, которая казалась более упругой под его прикосновением.


В это время произошло ужасное возвращение или пробуждение. Сидония обнаружила, что в этот воскресный день она лежит на пороге магазина на Кенсингтон-Хай-стрит, как бродяга, беспризорник, обитатель трущоб. Пытаясь справиться с охватившей ее тошнотой, Сидония уцепилась за витрину. Именно в этот момент она увидела, что мимо нее как безумный бежит побледневший Финнан. В его глазах отчаяние сменялось ужасом.

— Я здесь! — слабым голосом позвала она. — Финнан, я здесь!

Он сразу оказался рядом, подхватил ее под руку и бережно повел в сторону дома. Оба были слишком испуганы, чтобы говорить, но радовались уже тому, что вновь оказались рядом и теперь могли медленно шагать к Филимор-Гарденс. Они молчали до тех пор, пока не оказались в его квартире с бокалами в руках. Оба заговорили одновременно, впервые после случившегося посмотрев друг другу в лицо.

— Это было все то же, — сказала Сидония, — путешествие в прошлое. Я видела их вдвоем — Сару и Георга. О, это было замечательное видение, жаль только, что ты испугался.

— Знаешь, последний раз я был так же перепуган, когда попал под обстрел в Белфасте.

— Но почему?

— Потому что ты исчезла. Я только отвернулся, чтобы прокашляться, как и подобает истинному джентльмену, — сухо добавил он, — а затем повернулся к тебе и увидел, как ты растворилась в воздухе! Никогда не думал, что увижу такое! Вначале я уже решил, что ты перешла к другой витрине, и стал оглядываться, ища тебя. Затем, как и положено старому цинику, я заключил, что ты ушла…

— Прогуляться?

— Вот именно.

Сидония сделала глоток из своего бокала.

— Мне было страшно, Финнан: и когда я уходила в прошлое, и когда возвращалась, меня мучила тошнота. Но то, что я видела, было таким захватывающим, таким важным… Я даже слышала народную мелодию давно ушедших веков!

— Уж не знаю, стоит ли завидовать тебе или порадоваться, что такого кошмара не случилось со мной.

— Знаешь, они влюблены без памяти, — продолжала Сидония, не обратив внимания на слова Финнана. — Гораздо сильнее, чем полагают историки. Мне кажется, их чувства недооценивают из-за того, что случилось впоследствии.

— Ты говоришь о короле и Саре Леннокс?

— Да. Интересно, Финнан, почему она преследует меня?

— Вероятно, потому что ты играешь музыку ее времен и живешь скорее прошлым, чем настоящим. — Он внимательно разглядывал ее лицо. — Ты все еще не успокоилась. Пойдем, я уложу тебя.

Он помог ей пройти в спальню, раздел ее с умением опытного врача и помог лечь. Было так невозможно приятно осознавать, что за ней ухаживают как за ребенком, и, когда Финнан принес завтрак на подносе, Сидония почувствовала, что еще никогда так сильно не любила его.

— Если ты будешь возиться со мной вот так каждый раз, я готова постоянно уходить в прошлое.

— Твердо обещать не могу, но если окажусь поблизости, можешь положиться на меня.

Сидония сразу погрустнела, поняв, что он нашел отличный способ мягко намекнуть ей, что вскоре уедет и не сможет больше оказывать ей помощь.

Тем не менее она постаралась скрыть свои чувства и беспечно произнесла:

— Ладно, я запомню. Финнан задумался:

— Интересно, порадуешься ты или огорчишься, если выяснится, что это был твой последний опыт перемещения во времени?

— Конечно, огорчусь, хотя мне кажется, мои перемещения становятся опасными. Но эта музыка, Финнан, эта чудная мелодия! Послушай, дай мне халат — я спущусь к себе и попробую сыграть ее. Надо записать мелодию, пока она не забылась.

Облаченная в яркий купальный халат, Сидония села за маленький спинет и наиграла мелодию скрипача, потом подобрала аккорды и сыграла всю пьесу.

— Представляешь, когда она звучала в летний день, а косари обедали в поле и король с Сарой любили друг друга в стоге сена…

— В буквальном смысле?

— Я не видела их. Даже в путешествии во времени есть свои ограничения.

Ирландец весело расхохотался:

— Ты — самое причудливое существо, какое когда-либо сходило со страниц книги сказок. Я никогда еще не встречал никого, подобного вам, Сидония Брукс.

— Надеюсь, Мне бы не хотелось, чтобы все твои подруги играли на клавикордах и умели, шагнув в сторону, оказаться в восемнадцатом веке.

— Иди спать, — сказал он.

Казалось, они превратились в единый поток, слились в тот момент, когда соприкоснулись их тела. Сидония думала, что ее тело тает, когда к груди прикасается широкая грудь Финнана, а бедра скользят рядом. Всей своей плотью, охваченной пламенем, она чувствовала его твердость, и каждая частица ее тела изнывала от страсти. Она и не подозревала, что плотская любовь может быть божественно прекрасной, ибо теперь, соединившись телесно с ним, Сидония чувствовала себя в безопасности, верила, что, даже если Финнан О’Нейл уедет, он обязательно вернется к ней — такими прочными казались связующие их узы.