– В таком случае, я подожду его здесь.

Он отказался дожидаться в конторе и предпочел остаться на улице. Какое-то время он прогуливался вдоль речного берега. Затем вернулся на фабричный двор и стал прохаживаться взад-вперед, глядя, как работают укладчики и рассматривая здания. Фабричные часы пробили восемь, и тут Мартин заметил, что во двор въезжает Ярт. Сначала он направился было к конюшне, но, едва завидев Мартина, остановился.

– Что вы здесь делаете?

– Я хотел бы поговорить с вами. Не могли бы мы сделать это в каком-нибудь уединенном месте?

Ярт спешился, подошел конюх и принял у него лошадь. Мартин продолжал стоять в ожидании ответа, а Ярт тем временем смотрел на него, долго и пристально.

– Хорошо. Раз вы настаиваете.

Они вместе покинули фабричный двор. Когда стих шум станков, они остановились и посмотрели друг другу в глаза.

– В чем бы ни заключалось ваше дело, я бы хотел, чтобы вы изложили его коротко.

– Я прибыл сюда, так как мне стало известно о том, что произошло с Франкусом Уордом. Я знаю, что вы, должно быть, понесли значительный ущерб, так как сегодня пытались получить займ. Если вам это удалось, я готов уйти. Но так как я опасаюсь, что у вас ничего не вышло…

– Вы можете уйти в любом случае, и чем быстрее вы это сделаете, тем лучше, – ответил Ярт. Его красивое лицо слегка покраснело, а дыхание выдавало то, что он выпил. – Уж не думаете ли вы, что я стану занимать деньги у вас? У вас, человека, который столько отнял у меня? Который столько раз вставал у меня на пути? Который теперь стоит между мной и моим сыном?

– Я ничего не отнял у вас. Вы все потеряли по своей собственной глупости. Но поскольку нельзя отрицать, что мы с вами поменялись местами и что ваши утраты стали моими приобретениями, в настоящей ситуации это можно было бы исправить.

– Вы не обманете меня, мистер Кокс, как мою жену и ее сестру, как моих детей. Я вижу вас насквозь. Вы пришли ко мне со своими предложениями, потому что это дает вам ощущение собственной значительности, вы думаете, что если окажете мне покровительство, то станете на одну ступень со мной. И при этом вы ничем не рискуете, так как вам известно, что я не приму вашей помощи.

– А если бы мне удалось убедить вас в том, что мое предложение совершенно искренне?..

– Мой ответ остался бы неизменным.

– Вы можете не любить меня, сколько вам угодно, – это все равно ничего не изменит, – но можете вы хоть раз отказаться от своих амбиций ради вашей семьи? Я предлагаю вам заем…

– Даже не имея представления о том, сколько мне нужно?

– Ну конечно, вам придется ввести меня в курс дела.

– И вы, несомненно, выставите мне такие условия, которые поставят меня в зависимость от вас.

– У меня нет ни малейшего желания отнимать у вас ваше дело. Совсем наоборот, вместе с займом на покрытие долгов я намерен авансировать вам дополнительную сумму с тем, чтобы вы могли сразу выкупить фабрику и продолжать управлять ею.

Воцарилась пауза. Казалось, Ярт был застигнут врасплох. Это вдохновило Мартина, и он продолжал:

– Но, конечно, мне потребуется что-то, что сможет защитить ваше дело от банкротства, подобного тому, которое вы перенесли шесть лет назад и на грани которого, похоже, стоите теперь. И прежде чем вы успеете возразить мне, позвольте напомнить вам, мистер Ярт, что если вы решите объявить себя банкротом в суде, с вашим прошлым вы подвергнете себя куда более жестким ограничениям, нежели те, которых вы можете ожидать от меня. Позволят ли вам вообще продолжать заниматься бизнесом? Вам может грозить волчий билет.

Ярт снова замолчал; трудно было догадаться, о чем он думает, лицо его не выражало ровным счетом ничего.

– Ну что ж, мистер Кокс, – произнес он наконец. – Вы сказали все, что хотели, и я вас выслушал. А теперь позвольте пожелать вам спокойной ночи.

– Значит, вы отказываетесь?

– Разумеется.

Какое-то мгновение они еще продолжали смотреть друг на друга. Мартин словно искал путь, как проникнуть в упрямую душу Ярта. Ему хотелось спросить его о Томасе Мейнарде и о том, как обстоят дела с их партнерством по Локс-Милл, но он знал, что все его вопросы останутся без ответов. Но вдруг Ярт повернулся, и Мартин был вынужден последовать за ним. Они вернулись на фабричный двор, и Мартин, рассердившись, уселся в свою коляску. Поводья в его руках все еще оставались ослаблены, и он решился на последнюю попытку.

– Если вы все же передумаете, о чем я молю Господа, вам стоит лишь обратиться ко мне.

Так и не дождавшись ответа, он покинул фабрику и выехал на дорогу. Его попытка окончилась безрезультатно. Он знал, что Ярт не передумает, и это он будет вынужден сообщить Дику на вечеринке по случаю дня рождения Энтони.


Рано утром, когда на фабрику стали прибывать первые рабочие, Чарльз после пары часов сна в небольшой квартире, примыкающей к конторе, уже стоял у окна с чашкой кофе в руках и смотрел на них. А когда заработали первые станки, он был уже умыт, побрит и одет. На нем было свежее белье, чистый галстук и безупречно вычищенный костюм.

Он быстрым шагом вошел в контору и уселся за свой стол. Первые фразы, которые он сказал своему клерку, были заготовлены заранее. Он должен был произвести впечатление человека, который хоть и обременен серьезными проблемами, все же знает способы их разрешения. Он взялся за утреннюю почту так, словно каждое письмо было первостепенной важности. Просмотрев книгу заказов, он сделал кое-какие пометки. Затем добрых двадцать минут изучал образцы шерсти, которые ему принес сортировщик. Тем временем клерк Престон выполнял свои обычные обязанности, причем старался делать это с таким видом, будто забыл о тревогах предыдущего дня.

Едва пробило девять тридцать, как посыльный принес второе письмо от Мейнарда, в котором тот требовал от Ярта немедленного прибытия в Локс-Милл, и на сей раз Чарльз туда отправился.


Как только он вошел в контору, Джордж Энсти поспешил встать и выйти, оставив партнеров наедине, Мейнард с мрачным лицом сидел за своим столом. Жестом он велел Чарльзу сесть напротив.

– Вы, конечно, догадываетесь о том, что я собираюсь сказать. Речь идет об этом деле с Франкусом Уордом.

– Да.

– Я и сам имел с ним дело, и вчера меня срочно вызвали в банк. Мистер Холлис с беспокойством говорил мне о некоторых векселях, выписанных на Уорда, которые банк принял к зачислению на мой счет. К счастью, все они невелики, хотя, видит Бог, потеря четырех тысяч фунтов и не представляет собой ничего хорошего. Но Холлис хотел обсудить со мной еще одно дело. Вексель, выписанный на Уорда от вашего имени, который вы перевели на меня, а я, видимо, перевел на вас, предоставив вам кредит в девять тысяч пятьсот фунтов.

Тут Мейнард сверился с какими-то записями, лежащими перед ним на столе.

– Да, сэр! Девять тысяч пятьсот фунтов! Я до сих пор не могу в это поверить. – Он глубоко вздохнул и снова пристально посмотрел на Чарльза. – Мне не нужно объяснять, что я ничего не знаю об этом векселе. Я даже в руках его никогда не держал. Но все детали этого дела я обнаружил в банковских книгах. Я видел их собственными глазами, и Холлис специально переписал их для меня.

Мейнард взмахнул листом бумаги, а затем снова швырнул его на стол.

– Я послал за Энсти, но он, приехав в банк, так и не смог дать мне никаких объяснений. Правда, внимательно просмотрев книги Холлиса, он обнаружил в них другую загадку. На сей раз речь шла о том, что там должно было быть, но чего, увы, не оказалось. Ваша долговая расписка, подлежащая оплате четвертого июня, за шерсть, полученную от Пиррье. Та, которую Энсти приготовил мне на подпись, и которую вы должны были оплатить. Когда мы вернулись, мы обнаружили ее в вашей книге. Это была расписка почти на девятьсот фунтов. Итого, вы, похоже, облапошили меня на десять тысяч четыреста фунтов. Есть и другие суммы, с которыми следовало бы разобраться.

– Нет никаких других сумм, и я вовсе не собирался вас облапошивать.

– В таком случае может быть вы объяснитесь, хотя, должен предупредить заранее, – нет таких объяснений, которые найдут во мне хоть малейший отклик.

– Все произошло, когда начался этот банковский кризис. Семмс, мой кредитор, отозвал свой займ. Я его, естественно, сразу же оплатил, но в результате получил отрицательное сальдо у Кулсона. Они настаивали, чтобы я немедленно рассчитался с ними, но отказались учитывать вексель Уорда. Я был в отчаянии. Вы должны понять это. В противном случае я никогда не пошел бы на такое. И если бы Франкус Уорд не разорился, я вернул бы вам деньги, и вы даже не узнали бы, что я занимал их у вас.

– А как насчет долговой расписки, которую вы стянули с моего стола? Она не имеет к Уорду никакого отношения, и все же не была оплачена. И откровенно говоря, я полагаю, что чем дольше ее исчезновение оставалось бы тайной, тем меньше вероятность того, что она вообще когда-нибудь была бы оплачена.

– Это не так, – сказал Чарльз. Сунув руку в карман, он достал бумажник. Из него он извлек две бумаги: вексель Уорда и собственную долговую расписку за шерсть. Обе бумаги он положил на стол перед Мейнардом. – Как видите, я их тщательно сохранил. Вряд ли я стал бы это делать, если бы у меня не было намерения их оплатить. К тому же их общая сумма такова, что она не могла бы вечно оставаться незамеченной, а я не такой идиот, или, если хотите, не такой отпетый мошенник, чтобы идти на это.

– Это вы так говорите! Да, это вы говорите! Но собирались вы мне вернуть эти деньги или нет, – совершенно очевидно, что вы не в состоянии этого сделать.

– В настоящее время не в состоянии. Но я мог бы это сделать со временем. Кроме того, в вашу фабрику вложены мои две тысячи фунтов.

– Но остаются еще восемь с половиной тысяч, которые вы мне должны. Не вызывает сомнений, что теперь у вас появились и другие долги.

– Да, это так.