Через минуту он остался один, пристально глядя на листок с вопросами, первый из которых гласил: «Что ты можешь увидеть из окна этой комнаты?» Сидя на стуле, он мало что видел, но когда встал, увидел сад, мужчину и мальчика, работающих там, клумбы с цветами, изгородь из тиса, за которой опять простирался сад.

Он сел и прочитал остальные вопросы. «Что ты видишь в этой комнате?», «Какие книги ты читал?», «Расскажи, что ты знаешь об этих людям: Колумб, Альфред Великий, лорд Эшли, лорд Нельсон, Роберт Брюс».

Он перечитал вопросы и огляделся, размышляя.

За закрытой дверью он слышал спокойный голос мисс Кэтрин, когда та разговаривала с близнецами; через открытые окна комнаты слышал чириканье маленьких птичек в саду. Никогда раньше он не сидел в такой комнате, где было так много солнечного света, где был такой ароматный воздух, где было так интересно, где все его существо охватили покой и наслаждение.

Но на вопросы мисс Кэтрин нужно было ответить. Нужно было как-то преодолеть страх и начать писать на этом чистом листе. «Что ты можешь увидеть через окно этой комнаты?» Он тихо передвинул стул так, чтобы можно было выглянуть из окна, не вставая, придвинул к себе стопку чистой бумаги, взял карандаш и начал писать.


Занятия в классной комнате в Рейлз всегда проводились по установленному образцу: за часом формального обучения следовал час обсуждения. Такой порядок был заведен еще гувернанткой, мисс Стерди, и Кэтрин, которая продолжила занятия после нее, решила следовать ей в этом. Таким образом, ее превращение из ученицы в учительницу не вызвало никаких больших перемен, близнецы восприняли это спокойно, и оказывали ей то же уважение, которое оказывали и мисс Стерди, хотя манера их общения с Кэтрин была более простой и непринужденной.

Она тоже восприняла новую роль естественно, и поскольку они уже были хорошо подготовлены и обладали живым, смышленым умом, учить их было несложно. Но обучение Мартина Кокса было совершенно другим делом; он владел лишь самыми элементарными знаниями; и когда через час она читала его ответы на вопросы, то обнаружила, что он не знаком с грамматикой, правописанием, пунктуацией. Таким образом, в ближайшем будущем это было ее важнейшей задачей.

Но несмотря на то, что его грамматика была небезупречна, он имел чувство слова. Это частично объяснялось перечнем книг, которые он прочитал: «Жизнь Нельсона», «Жизнь Рена», «Священное писание», «Робинзон Крузо», «Айвенго» и «Путешествие пилигрима» (три раза). Описывая то, что он видел в комнате, он просто перечислил окружающие его предметы, но, рассказывая о том, что видел за окном, он писал: «Садовники разговаривают, вместо того, чтобы работать», «птицы кормят своих птенцов, которые спрятаны среди ветвей», «спаниель пришел на веранду с тремя щенками, а сейчас он лежит, а они ползают по нему». Его общие знания, хотя и беспорядочные, говорили о склонности к размышлению. О Колумбе он лишь написал, что «это был моряк, который доказал, что земля круглая, и открыл Америку». Но он написал целую страницу о Нельсоне и о его гибели при Трафальгаре; и полстраницы о лорде Эшли, закончив описание такими словами: «Он был хорошим человеком, хотя и был лордом, он помогал бедным».

Кэтрин, прочитав это вслух, откинулась на стуле и посмотрела на него.

– Похоже, что ты не очень высокого мнения о лордах, хотя Нельсон был одним из них.

Мартин нахмурился.

– Я не хотел, чтобы это так прозвучало. Я просто хотел сказать, что лорды редко помогают бедным, а этот помогал. – Помолчав, он добавил: – Словами иногда очень трудно выразить то, что хочешь сказать. Они говорят совсем не то, что тебе хотелось бы.

– Со временем это будет не так, – сказала Кэтрин. – За несколько уроков ты выучишь несложные правила, и мне кажется, что с них лучше всего сейчас и начать.

Пока Кэтрин давала урок Мартину, Хью и Джинни занимались самостоятельно в классной комнате, но ровно в одиннадцать часов Хью просунул голову в музыкальную комнату и объявил, что «напиток» прибыл.

– Нам принести его сюда?

– Да, конечно, – ответила Кэтрин.

Она отодвинула книги и бумаги в сторону, и поднос был поставлен перед ней. На нем было печенье, фруктовый пирог и кувшин свежеприготовленного лимонада.

Кэтрин начала резать пирог, а Хью разливал лимонад. Джинни, которая сидела напротив Мартина, смотрела на него ясным голубым взором.

– Что ты уже выучил? Что-нибудь о яблочном пироге, я полагаю?

– Нет, – ответил он, глядя в сторону.

– Тогда что же? – спросила она.

– Тебя это не касается.

– Правда! – воскликнула Джинни. – С ним разговаривать, все равно, что пытаться выдавить кровь из камня.

– Разговор, – заметила Кэтрин, – не должен принимать форму допроса. – Она поставила перед юношей тарелку с большим куском пирога. – Но у нас есть традиция, Мартин, обсуждать всем вместе то, что мы узнали на уроке.

– Я тоже должен это делать? – спросил Мартин.

– Нет. Но мне хотелось бы показать близнецам, что наш час занятий не прошел даром.

– Итак! – сказала Джинни, опять поворачиваясь к нему. – Так что же ты уже выучил?

– Глаголы, в основном, и еще существительные.

– А что же прилагательные?

– И их тоже.

– И ты действительно знаешь, что все это означает?

– Полагаю, что да.

– Очень хорошо. Позволь мне проверить. Что такое, например, я? Существительное, глагол или прилагательное?

Мартин бесстрастно посмотрел на нее.

– Думаю, что ты – это все вместе.

– Как так может быть?

– Хорошо. «Воображала» – это существительное, я полагаю. А «дерзкая» – это прилагательное. А когда воображала дразнит человека, как ты все время поступаешь со мной, тогда, я думаю, что это глагол.

На мгновение Джинни потеряла дар речи, ее замешательство усиливалось тем, что ее брат и сестра, вместо того, чтобы посочувствовать ей, открыто смеялись над тем, как Мартин расправился с ней.

– Вот так. Ты теперь удовлетворена? – спросила ее Кэтрин.

– Ты не возражаешь против того, чтобы этот деревенщина грубил мне?

– Я думаю, что Мартин не будет грубить тебе, как только ты перестанешь грубить ему. Давайте восстановим мир и насладимся отдыхом. Мартин, ты ничего не ешь. Тебе не нравится фруктовый пирог?

– Нет. Он мне очень нравится. Он взял большой кусок торта, и два или три раза откусил от него. Он пережевывал пирог с набитыми щеками. Джинни смотрела на него с отвращением. Она ела пирог очень деликатно. Кэтрин, разговаривая со своими тремя учениками, отрезала еще один кусок пирога и положила его на тарелку Мартина. Этот кусок тоже был быстро съеден, а за ним и третий, потом последовало печенье, и все было смыто лимонадом. От четвертого куска пирога он твердо отказался.

– Думаю, что с меня достаточно, – сказал он.

– Я тоже так думаю, – пробормотала Джинни. – Какая прожорливость. Обжора.

Кэтрин же, наблюдая за ним, не думала, что это просто жадность. Она подозревала, что его тело так же недокормлено, как и его мозг, а ведь именно в этом возрасте и то и другое развивается у мальчиков так быстро.

«Ничего удивительного, что он такой тонкий», – думала она.


Когда он уходил в половине первого после окончания своих первых занятий, она дала ему с собой две книги из библиотеки: «Путешествия Гулливера» и «Английский словарь». Еще она дала ему общую тетрадь и несколько заданий, которые он мог бы выполнить в свободное время. Это поможет развить его мозг, но что делать с его физическим развитием?

«Нужно будет переговорить с поваром», – подумала она.

Участие Кэтрин к Мартину Коксу было вызвано чувством вины, которое еще более усилилось во время разговора за ленчем, когда отец поинтересовался успехами ее нового ученика.

– Он очень способный, – ответила она. – И у него есть свое собственное мнение. Но…

Прежде чем она успела что-то добавить, Джинни перебила ее:

– Ему следовало бы поучиться хорошим манерам. И я думаю, что тебе следует знать, папа, что прежде чем Кэт пришла в классную комнату, Мартин Кокс успел сделать замечание по поводу того, что ты должен его отцу.

– Правда? – спросил Тэррэнт, слегка приподняв брови. – А как зашел этот разговор?

– Вина целиком лежит на Джинни, – заметил Хью. – Она насмехалась и издевалась над ним, потому что он не джентльмен, а я просто без всякой задней мысли спросил его, кто, по его мнению, является джентльменом. А он ответил: «Это человек, который может себе позволить не оплачивать счета».

– Тогда, как ты совершенно справедливо заметил, виновата Джинни. А мальчик, конечно же, совершенно прав, такие люди, как мы, всегда могут иметь кредит. – Тэррэнт повернулся к своей младшей дочери: – Мне печально слышать, моя дорогая, что ты вела себя подобным образом, особенно после того, как я попросил тебя помочь этому мальчику.

– Я старалась быть с ним любезной, папа, но он такой чурбан и так хмуро на всех смотрит, что быть с ним любезной очень сложно.

– Тогда ты должна была постараться сильнее, – ответил ей Тэррэнт.

После ленча, когда он прошел в свой кабинет, Кэтрин тоже поднялась из-за стола и последовала за ним. Ей хотелось поговорить с ним наедине.

– Я хочу поговорить об этих несчастных деньгах, которые ты должен Руфусу Коксу.

– Я должен деньги не только Руфусу. Я и другим тоже должен. Но почему тебя это беспокоит, моя дорогая?

– Я просто хочу узнать, стоит ли заставлять Коксов долго ждать денег, коль они так бедны.

Тэррэнт улыбнулся.

– Тебе не следует беспокоиться. Руфус не так беден, как кажется. Если верить местным сплетням, он достаточно зажиточный человек.

– Но справедливы ли эти сплетни, как ты думаешь?

– У меня есть основания верить им, потому что я слышал от одного своего старого приятеля, чье имя мне не хотелось бы упоминать, что Руфус ссужает деньги под шесть или семь процентов. Так что тебе не стоит о нем беспокоиться, как ты понимаешь.