– Откуда тебе известны его чувства и мысли?

– Потому что я его знаю гораздо лучше, чем ты. Я знала его еще мальчиком. Он стремился учиться, был таким восприимчивым.

– Конечно, и был влюблен в твою сестру Джинни, если я правильно понимаю. Но, к счастью, сыну каменщика не удалось получить все! Хотя бы это меня успокаивает! Выскочка получил далеко не все!

– Мне жаль, что ты так говоришь.

– Кэтрин, я не могу тебя понять! Неужели тебе не безразлично, что Мартин Кокс живет в нашем доме?

– Конечно, мне очень обидно, что нам пришлось покинуть этот дом, но что касается самого Мартина…

– В том-то все дело. Мы не должны были его покидать. Если бы мы послушались Стивенсона, мы могли бы сохранить дом. Но ты настояла, чтобы его продать. Дом, который должен был перейти к нашему сыну!

– Чарльз, у тебя еще много долгов. Дик все понимает и принимает… Он понимает, что это дело чести. Всякий раз, когда мы с тобой об этом заговариваем, ты теряешь чувство реальности. Если бы мы даже остались в Рейлз, мы бы не смогли содержать этот дом.

– Если бы мы остались в Рейлз, у нас могла быть иная жизнь. Меня уважали бы. Л теперь я живу в этой хибаре, и они понимают, что я опустился слишком низко, отсюда и соответствующее отношение. Если бы я все еще жил в Рейлз, может быть, мне бы предложили стать партнером в каком-нибудь деле…

– Разве для этого не потребовалось бы денег?

– Совсем необязательно. Мой опыт работы чего-то стоит. Любой приличный работодатель с удовольствием платил бы мне за мой опыт. Я мог бы взять в долг, представив Рейлз в качестве залога. Я так уже делал, когда строил новое крыло. Но теперь об этом говорить уже поздно…

Чарльз отвернулся и на какое-то время уставился в пространство. Потом вышел из дома. Его ужин остался на столе – несколько кусков холодной постной баранины и холодная картофельная запеканка с луком. Кэтрин встала, прикрыла тарелку и поставила все в буфет.

* * *

Когда у Чарльза бывало подобное настроение, ему становилось легче после прогулки по холмам. Иногда он гулял часами и возвращался домой совершенно измученный.

Чарльз ненавидел свой дом в Крайер-Роуз. Там нельзя было побыть одному. Болтовня детей действовала ему на нервы, и он часто срывался. Он продолжал просматривать газеты, надеясь найти другую работу. Но все еще продолжался спад в текстильной промышленности, и большинство фабрик в Каллен-Вэлли оставались на грани банкротства. Это касалось и Хайнолт-Милл. И хотя Чарльз иногда злорадствовал, что Херны откусили слишком большой кусок пирога, все это только усугубляло его плохое настроение. Как он мог на что-то надеяться, если будущее текстильной промышленности было таким туманным? На мировых рынках шерсти великолепного качества предпочитали дешевые камвольные ткани и твиды, подобные тем, что вырабатывали на Кендалл-Милл.

Он ненавидел свою службу. На фабрике не было четкого распорядка работы. Ткацкий цех был старым, с очень плохим освещением. Окна никогда не мылись. Деревянные полы были скользкими от грязи, пролитого керосина и масла. Кроме того, он знал, что рабочие посмеиваются над ним. Им нравилось, что бывший богач сейчас работает наемником, почти как они сами.

Как-то Джордж Эйнли нанял нового работника, и Чарльзу показалось знакомым его лицо.

– Мне кажется, я вас знаю.

– Да, сэр, вы правы. Я работал раньше у вас на фабрике. Но мы вскоре расстались.

– Да, да, теперь я вспомнил. Ваше имя Хопкинс. Я уволил вас за дерзость. Надеюсь, с тех пор вы стали поскромнее.

Рабочий улыбнулся и коснулся своей шапки.

– Надеюсь, и вы тоже, сэр Ярт.

Чарльз пожаловался Эйнли, но тот его не поддержал.

– Вам вообще не следовало обращать на него внимания. Вы сами его спровоцировали.

* * *

Он проработал на фабрике уже почти два месяца, когда разразился скандал в цехе, где ткань очищали от узлов и затяжек. Чарльз был недоволен работой и велел переделать. Рабочие пожаловались Джорджу Эйнли, и тот вызвал Чарльза к себе в конторку.

– Мои рабочие знают свое дело. Им было сказано не тратить лишнего времени на эту ткань. Это часть специального заказа для Уинтертона, и я обещал, что мы доставим его на следующей неделе.

– Нет никакого смысла отправлять ткань, если она сразу же вернется обратно на доработку.

– Ничего подобного, – ответил ему Эйнли. – Я запросил за нее очень низкую цену.

– Низкая цена или нет, – продолжал спорить Чарльз, – я просто не понимаю, как вы можете производить подобные тряпки и называть это тканью!

– Но я зато могу продать все, что я произвожу, мистер Ярт. А это получше того, чем вы занимались последние два года в Хайнолт-Милл. Кроме того, я оплачиваю все мои счета и регулярно плачу моим рабочим зарплату.

– Если вы считаете, что я останусь работать у вас после подобных разговоров…

– Как пожелаете. Мне все равно. – Эйнли с отвращением посмотрел на него. – Я и раньше понимал, что не следует нанимать на работу человека, занимавшего прежде высокое положение. В особенности, если это человек вроде вас.

– Вы, кажется, забыли, – ответил ему Чарльз, – что вы сами предложили мне работу, сказав, что вам нужен мастер.

– Да, но мне пришлось это сделать по просьбе моего друга и хозяина этой фабрики.

– Что это за друг?

– Мартин Кокс.

– Теперь вам придется поискать себе кого-нибудь другого, – заметил ледяным тоном Чарльз.

* * *

Когда он вернулся домой, у входной двери на коленях стояла Кэтрин, отмывая белые каменные ступеньки. Он был поражен. Все соседи и прохожие могли видеть. Он не мог этого пережить. Кэтрин взглянула ему в лицо и увидела, что оно было мертвенно-бледным. Она молча отодвинулась в сторону, и он также молча прошел мимо нее в узкий коридор. Он дождался, пока она вытерла последнюю ступеньку, поднялась на ноги и закрыла дверь.

Когда он заговорил с ней, голос у него дрожал от ярости.

– Почему ты моешь полы? Где наша служанка?

– Элли стало плохо, и я отослала ее домой. Сюзанна пошла с ней.

– Эти чертовы ступеньки не могли подождать, пока она не выздоровеет?

– Мне кажется, что она проболеет долго. У нее, по-моему, начинается ветрянка.

– Кэтрин, иногда мне кажется, что унижение доставляет тебе удовольствие. Ты себе просто сыплешь соль на раны. Или стараешься насыпать соль на мои раны?

Кэтрин посмотрела на Чарльза. Она тоже была очень бледна.

Она поставила ведро на пол и вытерла руки.

– Что-то случилось?

– Да, я поругался с Джорджем Эйнли и ушел с фабрики.

– Я боялась, что так и случится.

– Ты можешь радоваться.

– Нельзя ничего изменить?

– Нет.

– Ты даже не попытаешься?

– Мне кажется, что мое положение настолько плохо, что мне не стоит унижаться еще сильнее. Особенно перед неграмотным, наглым бывшим рабочим, который смеет называть себя суконщиком. Если ты настаиваешь на этом, то это только показывает твое презрение ко мне!

– Ничего унизительного нет в том, чтобы просто извиниться.

– Кэтрин, прекрати! Ты всегда была несправедлива ко мне! И ты всегда во всем обвиняешь меня.

– Чарльз, ты не прав, тебе не следовало ссориться с Эйнли. Он к тебе хорошо относился.

– Ты ничего о нем не знаешь!

– Я знаю только одно, он занимается своим делом, а ты – нет! – возмутилась Кэтрин.

– Так, мадам, вот вы, наконец, и высказались! Вот что вы думаете обо мне!

– Все дело в том, Чарльз, что ты до сих пор не желаешь объективно оценить положение дел. Ты не хочешь видеть фактов. А суть в том, что без помощи этих людей, продолжающих работать, ты никогда не сможешь вернуться в дело.

– Как я могу туда вернуться, когда меня оставили без гроша! У меня отобрали все, и даже ты теперь отворачиваешься от меня!

– Это неправда! – заявила Кэтрин.

– Правда! Правда! – воскликнул Чарльз. – Я все вижу по твоим глазам!

Кэтрин повернулась к нему. Она хотела обнять и успокоить мужа. Секунду казалось, что и он сейчас ее обнимет, но Чарльз что-то выкрикнул, отшатнулся от Кэтрин, схватил шляпу и рванулся к двери; споткнулся о ведро, и вода выплеснулась ему на брюки.

Кэтрин опустилась на стул. Она вся дрожала и готова была зарыдать. Но она знала, что вскоре должна вернуться домой Сюзанна, и ей пришлось взять себя в руки. Кэтрин поднялась со стула, убрала ведро с дороги и вытерла с пола пролитую воду.


Чарльз вышел из дома и зашагал к реке. Он остановился на мосту над стоками Флит-Миллс.

Чарльз заметил, что двое мужчин у стоков пристально смотрят на него. Во дворе фабрики несколько человек, паковавших тюки, тоже повернули головы в его сторону. Они, по-видимому, решили, что он сейчас бросится в реку. Но он их разочарует; он найдет выход! Топиться – это просто трусость!

Чарльз криво усмехнулся, пересек мост и поднялся вверх по противоположному склону реки.

На склоне были посажены деревья. Чарльз стоял среди них, его никто не видел. Он перешел на другое место, откуда был хорошо виден его дом. Примерно через десять минут он увидел, что Сюзанна вернулась домой. Потом из дома вышли его жена и дочка. С корзинками в руках они отправились по переулку в направлении города. Чарльз выскочил из своей засады и побежал домой.

Наверху в спальне он надел хороший костюм и положил несколько сорочек и белье в кожаный чемоданчик. Из-под шкафа достал замшевый мешочек с монетами и положил его в карман. Внизу в гостиной он сел к столу и написал записку жене:


«Ты была права – я действительно не могу реально оценить положение вещей, поэтому я уезжаю. Я себя не уважаю и не могу ничего с этим сделать. По крайней мере, здесь в Чардуэлле. Наверное, я отправлюсь в Америку. Там мне должны выдать компенсацию за сгоревшие ткани. Кроме того, считается, что это страна возможностей. Если так – то мы посмотрим.