– Хорошо. Я приду.

– Ты сказал, что принесешь мне книгу, когда закончишь читать ее.

– Хорошо, принесу, – сказал он.

Но когда через несколько дней он пришел в Рейлз с книгой, он узнал, что Джинни уехала.

– Она была в таком настроении, что мы стали опасаться за ее здоровье, – объяснил Джон Тэррэнт. – Мы отправили ее к нашим друзьям в Ллаголлен, она пробудет там две или три недели. Мы уже получили письмо от миссис Ллойд, которая пишет, что девочка поправляется.

– Я уверен, что вы поступили правильно, – согласился Мартин.

Джинни приехала домой в конце недели, потому что ее отцу стало хуже. Через три дня он умер, и холодным мокрым октябрьским утром был похоронен недалеко от могилы сына. Мартин написал Кэтрин Ярт, послал цветы и присутствовал на похоронах. Обе сестры были под вуалью, по их лицам ничего нельзя было прочитать; но Джинни в конце службы не выдержала и разрыдалась, закрыв лицо руками.


В конце октября Мартин впервые в жизни отправился в отпуск. Ему всегда хотелось побывать в Лондоне, теперь у него были деньги, чтобы осуществить эту мечту. Оставив каменоломню под присмотром Томми Ника, он мог отсутствовать на протяжении двух недель.

Он остановился в маленьком отеле и проводил все время, посещая те места и здания, которые были связаны со знаменитыми именами или историческими событиями. Собор Святого Павла, Вестминстерское аббатство, новое здание Парламента, часть которого еще достраивалась. Замок Уинздор, Королевский ботанический сад. Он посещал концерты, где слушал знаменитостей, пение Дженни Линд и фортепианную игру Антона Харниша. Он посетил также собрание чартистов, но решил, что ораторы слишком яростны и ничего не способны сделать, кроме как причинить вред своему делу.

Он был дома уже более недели, когда воскресным вечером его навестила Джинни Тэррэнт. Коляска стояла у ворот. Она приехала сама и была одна.

– Ты ужасно шокирован? – спросила она, когда он проводил ее в гостиную. – Да, я это вижу по твоему лицу.

– Это безусловно вызовет разговоры среди моих соседей.

– И о чьем имени ты заботишься больше? О моем или о своем?

– В основном, я беспокоюсь о твоей сестре, знает ли она, что ты уехала одна.

– Да, да, конечно, она знает, хотя и не одобряет этого, должна заметить. И Чарльз тоже, не стоит и говорить. Но не обращай внимания на Кэт и Чарльза. Я хотела тебя увидеть, и вот я здесь.

Она сняла свою черную шляпку с густой черной вуалью и положила ее рядом. Ее лицо было уставшим и невыразительным, каким бывает после долгого плача; хотя она подкрасила губы, это лишь подчеркивало ее бледность и безжизненность.

– Мне бы хотелось бокал вина, если это не доставит тебе беспокойства. Все равно какого.

Мартин наполнил два бокала мальвазией и подал ей один из них. Он стоял и смотрел на нее.

– Джинни, что с вами? Почему вы приехали?

– Мне хотелось поговорить с кем-нибудь. Мне нужно было уехать из дома. Так что я храбро сказала Кэт и Чарльзу, что еду повидать тебя. Хотелось бы мне быть достаточно храброй для того, чтобы отказаться носить черную одежду. Посмотри, как она отвратительна! Мне кажется, что мне уже сто лет. Я ненавижу траур, я запретила бы его, если бы могла. Что в нем хорошего? Он не возвращает умерших к жизни. Из-за него только труднее все переносить.

Ее голос дрожал, она была готова расплакаться, но ее поддерживала злость.

– Ты можешь себе представить, что это такое? Мы почти никого не видим, а с друзьями разговариваем лишь на серьезные темы. Миссис Борн была шокирована, когда я спросила ее о концерте. И так мы будем жить еще пять месяцев, по крайней мере. Кэтрин хорошо – у нее есть Чарльз и крошка Дик, но у меня нет никого, единственный человек, который меня понимает, – это Джордж Уинтер. – Она сделала несколько глотков вина. – Ты помнишь Джорджа, не правда ли?

– Да, конечно.

– Он снова сделал мне предложение.

– Несмотря на траур?

– Да.

– И ты собираешься принять его?

– Я не знаю. Я не уверена. Но думаю, что возможно. Я не хочу больше жить в Рейлз… Я не могу вынести всех этих воспоминаний. О, Кэт и Чарльз сама доброта. Кэт говорит, что это по-прежнему мой дом, как и раньше, и Чарльз тоже это повторяет. Но ничего нет того, что было раньше, папы и Хью больше нет, и я хочу убежать оттуда.

Наступило молчание. Она пила вино. Некоторое время она смотрела в бокал, потом поднялась и подойдя к столу, поставила бокал на поднос. Она стояла совсем близко к нему, ее черная юбка касалась его колена.

– В любом случае, – сказала она легко, – мне придется за кого-нибудь выйти замуж, раньше или позже, ведь правда? Хотя бы для того, чтобы иметь свой собственный дом.

– Само по себе это не является причиной.

– А что же является причиной, по-твоему?

– В браке, безусловно, самое главное – любовь.

– Очень хорошо рассуждать о любви, но как узнать, любим ли мы кого-нибудь достаточно? Ты знаешь, что такое любовь?

– Мы обсуждаем не мои проблемы. Мы обсуждаем твои.

– Да. Хорошо. Кэт говорит, что когда любишь кого-то, то узнаешь об этом сразу же, без всяких сомнений. Конечно, у них с Чарльзом так и было. И у Джорджа нет сомнений по поводу чувств, которые он испытывает ко мне. Он был так заботлив и добр на протяжении всех этих ужасных, ужасных месяцев, и несмотря на то, что я в трауре, он сказал, что женится на мне прямо сейчас и увезет меня путешествовать на материк. Разговорам не будет конца, конечно, но он говорит, что ему все равно. И, подумать только, поехать за границу! Каждый день видеть что-то новое, иметь возможность забыть ужасное прошлое. Джордж говорит, что мы можем оставаться за границей так долго, как я захочу. Мы даже можем поехать в Стамбул.

– Кажется, все уже решено. – Мартин поднял свой бокал. – Я желаю вам обоим счастья.

– И это все, что ты хочешь мне сказать?

– А что еще я могу сказать?

– О, я не знаю. Сказать какое-нибудь слово! Подать какой-нибудь знак!

Мартин, поставив бокал, ответил с оттенком нетерпения:

– Джинни, о чем вы говорите? Если вы не уверены, что стоит выходить замуж, тогда не делайте этого.

– О да, я достаточно уверена. Я хочу выйти замуж, я чувствую себя спокойно с Джорджем. Просто все это оказалось совсем не таким, каким я себе это представляла. Я мечтала не о такой свадьбе! Я продумала все до мелочей. Я никогда не думала, что, когда буду выходить замуж, ни папа, ни Хью этого не увидят… а теперь свадьба для меня ничего не значит. Я до сих пор не могу поверить, что их уже нет… Ах, Мартин, я так тоскую по ним!

Он нежно обнял ее, прижал к себе и терпеливо успокаивал, пока она плакала, коротко всхлипывая. Вскоре, однако, плач прекратился, ее руки обвились вокруг его шеи. Она подняла лицо, мокрое от слез, и приблизившись к нему, страстно поцеловала его в губы.

– Ты знаешь, ты знал все это время…

И она снова поцеловала его с легким вздохом. Затем, прижавшись лицом к его лицу, зашептала ему на ухо.

– Ты помнишь… два года назад, когда окончились наши занятия… ты поцеловал меня на прощание у ворот? А когда началась гроза и мы спрятались в летнем домике? Ты тогда меня не целовал, конечно, но я абсолютно уверена, что ты сделал бы это, если бы там не было Кэт и Хью. Я помню твои руки на своем теле, тепло которых проникало сквозь мою мокрую одежду, и я подумала тогда…

– Что вы подумали?

– Что ты будешь очень хорошим любовником.

С величайшей осторожностью, но твердо, Мартин высвободился. Он снял ее руки со своей шеи и сжал их своими руками.

– Вы хотите сказать, что было бы неплохо устроить так, чтобы Уинтер был мужем, а я любовником? Вы именно это предлагаете?

– Нет, конечно нет.

– Тогда что же? И зачем вы приехали?

– Потому что я думала о Джордже… Старалась представить себя замужем за ним… И в то же время я думала о тебе… О том, что я чувствовала, когда мы целовались… и я хотела узнать, буду ли чувствовать то же самое сейчас.

– И вы почувствовали?

– Да, конечно. Ты знаешь это. И я не чувствую того же с Джорджем.

– И тем не менее, вы все равно собираетесь выходить за него замуж.

– Тебе не стоит разговаривать со мной таким тоном и так смотреть на меня. Мне действительно нравится Джордж, и я собираюсь быть хорошей женой для него.

– Я рад слышать это, – заметил Мартин.

– Да? Почему?

– Потому что Уинтер, насколько я знаю, очень приличный человек. Он по уши влюблен в вас, а ему достается лишь половина каравая.

– О, какие грубости ты говоришь!

– Я вообще грубый парень.

– Да, ты такой.

Но ей не было ни обидно, ни больно. Она пришла к нему в поисках утешения, некоторой передышки в горе. И она нашла то, что искала. Ее лицо теперь порозовело; на губах играла легкая улыбка, а ее бледные, выплаканные глаза, которые смотрели ему в лицо, светились озорством.

– Мартин, ты любишь меня?

– Я думаю, что вам известен ответ.

– Нет, я не уверена в этом. Как сильно? Скажи мне это.

– Так сильно или так слабо, как вы этого заслуживаете.

– Это не ответ.

– Другого дать не могу.

– Ты не свяжешь себя.

– Нет, все равно.

– Думаю, ты считаешь меня шлюхой, – сказала она.

– Меня больше заботит то, что будут думать соседи.

– Это означает, что я должна уехать. Очень хорошо. Ты, конечно, прав. Ты не хочешь пожелать мне всего хорошего?

– Я уже сделал это.

– Хорошо, тогда, может быть, ты поцелуешь меня на прощание?

Мартин наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, но она повернулась и поцеловала его в губы.

– Ну правда, ведь в этом нет ничего плохого? Я ведь еще не вышла замуж за Джорджа.

Она надела шляпку, опустив вуаль низко на лицо.

– Если бы ты знал, как выглядит мир из-за этой ужасной завесы, ты пожалел бы меня.