Я была ужасно одинока в то время.

Натали же едва ли ни с первого дня своего появления в Смольном стала душой всего нашего курса. По счастью ее поселили в моей комнате, и даже кровати наши стояли рядом. Позже выяснилось, что Натали тоже потеряла мать, что и стало основной причиной нашего сближения – она понимала меня.

Помню, меня поразило, что она ровно вовсе не заметила, что я француженка – Натали ни разу не спросила, поддерживаю ли я новую власть во Франции, ратую ли за принятие Конституции в России, и как вообще так вышло, что меня – вовсе не дворянку и даже не русскую, приняли в Смольный.

За эти качества я сердечно люблю Натали и, хоть и недовольна ею временами, готова простить моей подруге все на свете.

— А как тебе Женечка? – хитро прищурившись, спросила вдруг Натали.

— Ты хочешь сказать Евгений Иванович? – ответила я ей строгим взглядом.

Но Натали на этот раз и не думала виниться:

— Нет, именно Женечка! – она придала лицу важность и заговорила наставительным тоном: - поверь мне, дорогая, мой кузен относится к тому типу мужчин, которых будут звать Женечками даже их внуки. В крайнем случае, как-нибудь monsieur Эжен, - манерно произнесла она, - но никогда его никто не будет воспринимать всерьез. Маменькин сынок.

— Когда ты начала так хорошо разбираться в типах мужчин? – с ноткой сарказма спросила я.

— Ну, ты же не станешь спорить, что опыта у меня побольше, чем у тебя! – абсолютно серьезно отозвалась Натали. - Просто я помню Женечку еще когда мне было три или четыре, а ему, соответственно, лет двенадцать. Помню, Людмила Петровна все время пыталась его накормить пирожными, пирогами и прочими сластями, а вдобавок запрещала бегать и играть с другими детьми – они, видите ли, могли его обидеть. В результате Женечка был просто ужасно толстым и неповоротливым, с огромными пухлыми щечками… И рядила она его в какие-то ужасные бархатные костюмчики и сорочки с крахмальными воротничками, а в волосы заплетала ленточки – как девчонке, фу!

— Мне показалось, что сейчас он выглядит вполне мужественно, - заметила я ради справедливости.

— Ну, не знаю… ты хотя бы про сахарок вспомни!- отмахнулась Натали и продолжила. – Я помню, как он однажды пытался забраться в седло в своем бархатном костюмчике и кружавчиках, - Натали уже откровенно хохотала, - пыхтит, тужится, падает, но все лезет и лезет… мы с Васей тогда просто от смеха покатывались, глядя на это чудо!

— Натали, как тебе не стыдно! – я изо всех сил старалась быть серьезной, хотя это стоило мне усилий. – Мальчику не повезло с мамой – здесь плакать нужно, а не хохотать.

— Вот здесь ты права, Лиди, - посерьезнев, ответила Натали, - хуже нет, чем мужчина, которого воспитала такая маменька. Бедная его будущая жена.

— Да-да, действительно бедная: в нагрузку к мужу получит такую великолепную родственницу… - в тон ей отозвалась я.

И оборвала фразу на полуслове, потому что где-то внизу в этот момент громко и отчетливо хлопнула дверь.

— Что это? – насторожилась Натали.

— Кажется, это внизу.

Натали слезла с кровати и бросилась к окошку:

— Кто это в такой час к нам пожаловал? Или, наоборот, кто-то собрался прогуляться?..

— На крыльцо выходят окна из коридора, - напомнила я, тоже вставая на ноги и накидывая шаль на плечи, - пойдем, посмотрим – чего гадать?

Натали засомневалось было, но почти сразу кивнула:

— Пойдем…

В коридоре было совершенно темно, а свечу мы предусмотрительно не взяли, чтобы не быть замеченными.

Сперва мы не увидели ничего примечательного: тот же пейзаж за окном, что и днем, только погруженный во тьму. Но уже через мгновение я разглядела белую фигуру, которая спустилась по ступеням веранды – это был вход для прислуги в этом доме – и по мощеной камнем дорожке направилась в парк, где, спустя какое-то время, скрылась в тени деревьев.

Сначала мне показалось, что фигура в белом и вовсе полупрозрачная и парит над землей, но, взяв себя в руки, я поняла, что это лишь свет луны создает такую иллюзию, а фигура отбрасывает вполне реальную тень. Ничего потустороннего здесь нет. Но оттого фигура в белом не стала менее загадочной: кто-то из обитателей дома – и, судя по узким плечам, это была женщина – ночью в одиночку направился в приусадебный парк. Зачем?

— Натали, можете быть, тебе стоит навестить папеньку? Может, ему хуже, и послали за доктором Бергом для него? Натали?

Подруга не отвечала, потому я обернулась к ней – та была бледнее мрамора и безумными глазами смотрела в темноту парка, где уже скрылась фигура:

— Ты видела это, Лиди, ты видела? – шептала она, едва слышно, - это приведение… должно быть, дух бывшей хозяйки усадьбы, чей портрет висит в конце коридора…

Я очень старалась вразумить Натали и поделиться с нею своими соображениями – но она меня не слушала. Настолько крепко вбила себе в голову, что увидела привидение, что так и не отпустила моей руки до тех пор, пока не уснула.

А я делала несколько попыток уйти: ведь, разумеется, это никакое не привидение, привидений не бывает! Это живой человек, который вышел из дома и который, скорее всего, скоро вернется. Вот момент этого возвращения мне и хотелось застать – я наверняка смогла бы разглядеть его лицо, и, я уверена, все в тот же момент и разъяснится.

Но я никого не увидела, потому как сидела подле Натали.

Глава XI

— О, Лидия, какой сюрприз! – радушно улыбнулась мне Лизавета Тихоновна, когда я в ответ на ее «Войдите» открыла дверь в ее будуар на следующее утро. - Входите-входите!

Комната хозяйки была довольно большой по площади, но сплошь заставленной разнообразными сундучками, ящиками и коробками – по правде сказать, здесь царил некоторый беспорядок. Будуар был погружен в полумрак, так как окна наглухо были закрыты пыльными портьерами – лишь несколько свечей на стенах и на столике, за которым сидела хозяйка, позволяли комнате не утонуть во тьме. А еще здесь остро пахло травами и пряностями, точно так же, как в комнате Максима Петровича, а вскоре я увидела и источник этого запаха – в углах и под потолком были развешаны пучки засохших трав и цветов.

— Входите-входите, - повторила madame Эйвазова, - присаживайтесь сюда.

Она поднялась и убрала со стула напротив себя какие-то коробки и похлопала по подушке, показывая, что обивка хотя и пыльная, но вполне мягкая.

Я не стала придираться и села, а Лизавета Тихоновна уже устроилась на прежнем месте.

Было совсем раннее утро, еще даже к завтраку не звали, и, по-видимому, хозяйка только что проснулась: ее белокурые чуть вьющиеся волосы были расчесаны на прямой пробор и спускались на плечи, а сама она была одета лишь в ночную сорочку с накинутой поверх шалью. Массивные серьги из серебра и кольца, которые она обыкновенно носила, лежали на том же столе возле… - я на мгновение даже забыла, зачем пришла, - возле разложенных веером гадальных карт.

— Простите, я, должно быть, вам помешала?.. – извинилась я.

Но Лизавета Тихоновна разглядывала меня с улыбкой и недовольной не выглядела:

— Нет, не беспокойтесь, я уже закончила, - заверила она радушно. – Я прошу у вас прощения, Лида, за этот беспорядок: я редко принимаю гостей, увы. И прислугу сюда не допускаю, потому что – вы же видите… - она без капли смущения указала на свои богатства под потолком, - а Даша, наша горничная, крайне своевольная особа – она начинает все трогать, везде заглядывать – а трогать у меня ничего нельзя.

— Вы сами собираете эти травы?

— Разумеется, - легко ответила она, - мой муж тяжело болен, и я обязана сделать все, что в моих силах. Я не очень-то доверю докторам.

Я покивала понимающе. Но все не могла оторвать взгляд от ее карт: раза в два больше обыкновенных, игральных, по размеру – какие-то были повернуты рубашкой, где на черном фоне были начертаны золотым сложные узоры, а три карты оказались выложены внутренней стороной вверх, и изображали людей, совершающих непонятные мне действия. Я все не могла оторвать взгляд от одной: на черном с голубыми разводами фоне был изображен некто в черном плаще и с белым черепом вместо головы. Под рисунком было выведено по-французски «La morte[12]», и стояла римская цифра «XIII». Эта карта лежала совсем рядом с рукой Лизаветы Тихоновны, и та иногда прикасалась к ней пальцами, как будто совершенно безотчетно.

— Какие старые карты, - вымолвила я невольно.

Они и впрямь были старыми – ужасно потертые, с заломленными краями и побледневшими рисунками.

— Я думаю, им столько же лет, сколько и этому дому, - ответила madame Эйвазова. – Я и нашла их в доме, когда приехала сюда молодой женой Максима Петровича. Думаю, они принадлежали бывшей хозяйке усадьбы. Она была ведьмой, - Лизавета Тихоновна неожиданно улыбнулась краем губ и добавила: - так говорят, по крайней мере.

— И теперь ее дар перешел вам? – уточнила я на всякий случай.

— Вы так думаете? - madame Эйвазова изумленно вскинула брови. – Если вас натолкнули на эту мысль мои травы, то хочу вам сказать, что на Руси издревле использовали снадобья на основе трав, и то, что это работает, признает даже современная медицина.

Я пожала плечами.

— А что до карт… - продолжила Лизавета Тихоновна, - уж в этом точно нет ничего оккультного, уверяю вас. – С этими словами она, не глядя, собрала карты в одну колоду и начала неспешно их тасовать. – Когда я гляжу на эти карты или перебираю их в руках, то мысли мои приобретают стройный порядок, я могу полностью сосредоточиться на том, о чем думаю – а этого уже не мало, чтобы принять верное решение. А остальное – жизненный опыт и знание людских душ, - она улыбнулась широко и доверительно, - никакой мистики, как видите. Хотите я вам погадаю?

— После того, как сами же развеяли всю таинственность вокруг ваших карт? – с улыбкой спросила я. – Нет, спасибо. У меня нет вопросов, на которые я не могла бы найти ответы сама.