Я все еще не сводила жесткого взгляда с его глаз, однако, кота все же выпустила в кресло, потому как Андрей уже начинал дышать судорожно и тяжело. Едва ли у него так быстро развился приступ астмы – я знала, что это невозможно. Скорее, этот был страх перед приступом.

Три дня назад я увидела запись в приходской книге, о том, что сына бывшей помещицы звали Андреем, мужа Тихоном, а вовсе не Тимофеем, как утверждал Миллер, а дочь – Елизаветой. Совпадения такие бывают редко, но бывают, потому я и тогда сомневалась, решив проверить все наверняка с помощью кошки. Кошачья шерсть одна из основных причин приступов у астматиков – сегодняшний мой эксперимент подтвердил то, о чем я догадывалась.

— И что теперь вы сделаете? – плотно сжав губы, Андрей тяжело смотрел на меня. – Расскажете остальным? Впрочем, делайте, что хотите, мне все равно.

Он отвернулся от меня к окну, давая понять, что ни говорить, ни каяться не намерен. Мы находились в библиотеке, дом пока выглядел тихим, но скоро сюда приедет полиция во главе с Платоном Алексеевичем, и я должна буду кратко пояснить им роль Андрея в этой истории. Суть этой роли я примерно представляла, но о деталях мог поведать лишь он сам. Мне нужно было его разговорить во что бы то ни стало.

— Через два часа здесь будет полиция, - сухо сообщила я, усаживаясь в кресло. – Когда я расскажу им о цели вашего пребывания в усадьбе, к вам возникнет уйма вопросов. И наверняка вы станете главным подозреваемым в убийстве вашей сестры.

При этих словах Андрей резко обернулся, глядя на меня пораженно, а я продолжала:

— И в убийстве Григория, разумеется. Да и по поводу такого своевременного самоубийства нотариуса Синявского вам обязательно станут задавать вопросы.

— Синявский выбросился из окна сам, - с заминкой ответил Андрей, - а дача взятки вроде бы преступлением не считается.

— Может быть, - согласилась я, отмечая, что дача взятки с его стороны все же имела место быть, - но задавать вопросы вам все равно станут. И будут трепать имя – имя вашего отца. Я имею в виду Миллера, это ведь его вы зовете отцом, а не Тихона Самарина? Вы действительно хотите ославить подобным образом человека, который вырастил вас и который дал вам все?

Я видела теперь в глазах Андрея смятение, он рассеянно опустился на софу и снова поднял взгляд на меня:

— Лидия, я прошу вас… - выдохнул он, - не нужно им ничего говорить. Это действительно дойдет до отца, а он поймет все неправильно. Вся эта затея с наследством, с подделкой завещания – действительно моя идея, но я хотел всего лишь, чтобы Лиза жила в достатке. Это ее усадьба, в конце концов! Ее по праву рождения! То завещание, которое действительно составил Эйвазов – по нему дом отходил Василию, а Лиза попадала бы полностью под его власть. Ей бы не было жизни здесь, они бы извели ее.

— Где вы взяли деньги на подкуп Синявского и лакеев? – спросила я, пока он не опомнился.

— Не считайте меня нищим! - немного свысока отозвался Андрей, но быстро опомнился и сник, - Синявский согласился подождать, когда Лиза вступит в права наследования. Он много запросил, но все же это того стоило… Лиза не хотела в этом участвовать, не думайте – она не желала зла своему мужу и даже в ту избу ходила чтобы… словом, чтобы вылечить его. Моя мать делала то же самое, когда я был болен, и Лиза решила, что это работает. И подделывать завещание она не хотела, но пошла у меня на поводу. Она всегда подчинялась…

Начало разговору было положено, и дальше Андрей, будто освободившись от запрета на молчание, говорил сам, а я лишь задавала изредка наводящие вопросы.

Андрей с рождения был болезненным и слабым ребенком. Такая болезнь как астма в годы его детства была еще совершенно не изучена – ее и именовали-то не астмой, а разновидностью одышки, считая лишь следствием различных заболеваний. Чудовищные приступы удушья настигали его то часто, то реже, совершенно не поддаваясь никакой системе. Хотя нет, Софья Самарина, его мать, систему видела, будучи уверенной, что на ее сына насылают порчу соседи и родственники, с которыми она и без того давно уже конфликтовала. К врачам Самарина не обращалась принципиально, считая, что от них один лишь вред, а лечила сына сама – травами, отварами, ведовством. Особенно действенным она считала заговор, который нужно было делать над кровью мыши или птицы, для этих целей и была сколочена изба в парке – подальше от любопытных глаз. Помогало ли это, или же Андрея хранили какие-то другие силы, но первый приступ, который действительно едва не стоил ему жизни, случился с ним только на седьмом году жизни. Начавшись вечером, приступ длился всю ночь, в течение которой Андрей так и не смог ни разу вдохнуть полной грудью – его спас доктор Миллер, вызванный кем-то из домашних, вопреки воле Самариной.

Но после того случая Миллер стал бывать в доме все же чаще, хотя болезнь приобрела уже столь серьезные формы, что мальчик сох на глазах. С кошками, коих у Самариной никогда не бывало меньше пяти штук, и которые бродили по дому, где им вздумается, он все же это не связывал.

Лиза в отличие от Андрея росла совершенно беспроблемным ребенком. Она была на два года младше брата – тихая, мечтательная и какая-то совершенно незаметная на фоне бушующих в доме страстей. Воспитанная авторитарной матерью, которая в ежовых рукавицах держала весь дом, Лиза редко имела собственное мнение по какому-либо вопросу – она любила мать, потому что не любить было нельзя, любила брата, потому что он хоть и старший, но болезненный, и ему нужно потакать во всем. Трудно сказать, что творилось на душе у этой девочки, но она казалась всегда всем довольной.

Когда Самарина покончила с собой, Лизе едва исполнилось шесть. Родственники у нее имелись лишь со стороны отца и то очень дальние, даже фамилию они носили другую. Родственники эти сами имели пятерых детей, жили крайне бедно, но Лизу все же забрали к себе – приучили быть еще тише и еще незаметнее. Забрали бы они и Андрея, но доктор Миллер не позволил, совершенно однозначно заявив, что без должного ухода мальчик умрет. Он поселил восьмилетнего Андрея в своем доме, лечил и выхаживал, как мог. У Фридриха Миллера и его жены не было детей – единственный сын умер в возрасте трех лет, а других Бог не дал. Быть может, поэтому доктор, как и его жена, очень быстро привязались ласковому и доброму мальчику. А на поправку Андрей пошел довольно быстро, потому как постоянного раздражителя в виде кошек в доме Миллера не было, да, к тому же, именно в эти годы об астме стали много говорить, писать научные труды, появились способы диагностики и лечения.

Что касается новых хозяев усадьбы, то вышло так, что Миллер очень быстро подружился с Максимом Петровичем. Он действительно был свидетелем ужасной сцены, что устроила Самарина в день приезда, да и после заглядывал часто, наблюдая здоровье беременной жены Эйвазова. Именно ее страх перед всем, что связано было с Самариной, и помешал доктору Миллеру признаться, что мальчик, живущий в его доме, имеет к этой Самариной самое прямое отношение. Эйвазовы сами решили, что Андрей – сын Миллера, а тот не считал нужным переубеждать.

— Через год я был здоров полностью, однако отец… - Андрей, запнулся и посмотрел на меня, добавив твердо, - я привык звать доктора Миллера отцом. Он меня вырастил и воспитал, как бы там ни было. Отец так и не отправил меня к родственникам и Лизе. Он все еще жил под Псковом, был дружен с Эйвазовыми и без конца говорил про Ильицкого, - Андрей криво улыбнулся, - так превозносил его ум, любознательность и силу воли, что временами я даже ревновал отца к нему.

Наверное, чтобы познакомится с этим загадочным Ильицким я и предпочел военную карьеру медицине, поступив в Константиновское училище. Признаться, мне действительно было интересно, кто те люди, которые живут теперь в нашем доме, в нашей усадьбе – но на тот момент кроме банального любопытства мной ничего не двигало. С Ильицким мы сошлись легко, просто на удивление… Правда и ссорились часто – не думайте, Лидия, что то, что вы наблюдали на заднем дворе усадьбы – единичный случай. Однажды у нас даже до дуэли дошло – давно позабыл, что именно тогда нас поссорило, но отлично помню, как целился в него, как понял, что не смогу выстрелить, и как первым опустил оружие… Я всегда шел на перемирие первым. Даже до того, как вознамерился во что бы то ни стало познакомиться с родственниками Ильицкого и стать другом семьи.

— Так все же это была ваша идея, - констатировала я. – А Лизавету вы решили использовать, чтобы быть ближе к Эйвазовым, верно?

— Использовать… - глухо повторил Андрей. – Из ваших уст это звучит так, что я становлюсь сам себе противен.

— А прежде вы что же – не понимали, насколько это отвратительно? Ведь ваша сестра не любила никогда Эйвазова, она в дочери ему годилась, а не в жены!

Впрочем, я тут же пожалела о своем слишком эмоциональном выпаде – Андрей замолчал и, казалось, снова замкнулся.

— Она не была против, - наконец, отозвался он, глядя в сторону. – Я бы не настаивал, откажись она сразу. Я придумал, как познакомить их, а после Лиза сказала, что Эйвазов очень хороший человек, и что когда-нибудь она, наверное, даже сможет полюбить его. Я встретил Лизу на второй год после поступления в академию Генштаба, Ильицкий тогда уже отбыл в армию. Встретил случайно и сперва даже не поверил, что это она. Мой отец пытался разыскать ее раньше, но не нашел тех родственников по прежнему адресу. Они уехали, и мы совершенно потеряли с ними связь. Я уже и не думал, что найду когда-нибудь сестру.

Выяснилось, что все эти годы Лиза жила в Петербурге. Образования она фактически никакого не получила – лишь окончила курсы телеграфисток и в шестнадцать лет пошла работать. Я подавал телеграмму и едва дара речи не лишился, когда узнал ее. Лизе трудно пришлось. Она снимала отвратительную маленькую комнату, зарабатывала на жизнь работой на телеграфе и шитьем. Самое ужасное, что и я ничего не мог ей дать – я был курсантом академии и сам жил на содержании у родителей. Разумеется, отец не отказал бы взять Лизу к себе, но… я был уверен, что Лиза заслуживает большего. Мне казалось, что она должна стать хозяйкой в усадьбе нашей матери. В этом была бы хоть какая-то справедливость, согласитесь?