— Должно быть, только в мыслях, - улыбнулась я, - вслух вы не извинялись.

— Хорошо! – он остановился и, поймав мой взгляд, сухо и отрывисто произнес: - я был не прав. Простите меня, Лидия Гавриловна.

Я, пряча улыбку, вдоволь насладилась взглядом черных глаз, в которых и правда было что-то похожее на раскаяние, и потом только великодушно кивнула:

— Я принимаю ваши извинения, Евгений Иванович.

Потом мы снова шли молча – я продолжала прятать довольную улыбку и думала о том, что прогулка вышла куда занятней, чем я ожидала. Но Ильицкий, кажется, думал о другом:

— Вы ничего не знаете о русских. Елизар Николаич служил Эйвазовым больше тридцать лет, - вкрадчиво и немного раздраженно Ильицкий как будто пытался меня убедить, - он начинал лакеем еще в доме отца Максима Петровича. Он верен был Эйвазову, в конце концов! До последнего дня верен и продаться не мог, что бы вы там себе не думали.

— А вы уверены, что в свидетели Максим Петрович призвал именно дворецкого? – уточнила я.

— Да, его фамилию я знаю – она была среди подписей.

— Значит, Елизар Николаевич тридцать лет верой и правдой служил Эйвазову, а тот даже десятирублевой бумажкой не одарил его по завещанию[32]? И ваш Елизар, видимо, это понимал, когда подписывал бумагу.[33]

Я снова взглянула на Ильицкого – он морщился еще больше, понимая, похоже, что дворецкий вполне мог затаить обиду на хозяина. А обиженного человека подкупить и спровоцировать на подлость куда проще.

— А лакеев я даже в расчет не беру, - безжалостно продолжала я, - они люди подневольные, из крепостных, у таких в сознании глубоко сидит поступать так, как велит начальство. Дворецкий Елизар в нашем случае.

— Бред какой-то… - отозвался на это Ильицкий, хотя по лицу его было заметно, что он как минимум задумался над моим «бредом». – В любом случае, кроме свидетелей нужно подкупить еще и нотариуса, который находится в Пскове. Встретиться с ним могли только после смерти Эйвазова, а Лиза в эти дни из комнаты-то практически не выходила, не только не ездила в город. А кто мог этим заниматься, кроме нее?

Ее любовник, например, - подумала я, промолчав. - Который рассчитывал после жениться на ней и завладеть огромным состоянием. А организация похорон, предполагающая частые поездки в Псков, могла быть лишь прикрытием для того, чтобы договориться обо всем с нотариусом…

Вслух я, разумеется, ничего не сказала, но это и без того висело в воздухе.

— Здесь нужно свернуть с дороги, - вспомнила я, поняв, что мы подошли к тому самому месту.

Еще несколько минут ходьбы, и перед глазами показалась покосившаяся черная изба, так испугавшая нас с Натали в первый раз. Она и сейчас выглядела непривлекательно и заставляла меня поежиться и сбавить шаг. Однако то, как уверенно шагал к ней Евгений Иванович, придало мне сил.

— Снова будете ломать дверь? – уточнила я, встав за его плечом.

Но мгновением позже отметила, что дверь и не предполагала даже наличия замка – запиралась лишь на деревянный засов, который легко можно было отодвинуть – что Ильицкий и проделал.

Внутри царил полумрак, который рассеивал лишь слабый свет из запыленного окна и открытой двери. Копошились мыши, которых оказалось здесь никак не меньше десятка – все рассажены по деревянным и металлическим клеткам. Пока Ильицкий рассматривал жертвенный стол у окна, я наклонилась над клетками и отметила, что в них довольно чисто, у мышей налита вода и насыпано зерно.

Кто-то был здесь очень недавно, а Лизавета никуда из дома не выходила – это точно: после смерти Максима Петровича я отслеживала каждое ее перемещение по усадьбе.

Я нахмурилась, потому как осознание того факта, что у Эйвазовой есть помощник, мне не нравилось. И с облегчением отринула мысль, что этим помощником является Ильицкий – слишком растерянным был его взгляд, блуждающий по столу с начертанными символами.

Или он растерялся, увидев плащ?

Вспомнив о плаще, я прошла вперед: он уже не лежал, наброшенный на кресло, а висел на гвозде, вбитом в стену – действительно, именно на него и смотрел Ильицкий со смесью недовольства и непонимания во взгляде.

Без слов сняв со стены плащ[34], я расправила его на том же столе и сразу увидела ярлык фирмы-изготовителя – «Сиже». Плащи этой марки, очень модной в Петербурге, дорогой и даже щегольской, носили князь Орлов и… Андрей. Я знала это наверняка, так как успела тайком рассмотреть ярлычки на плащах всех мужчин в доме. Ильицкий в дождь накидывал поверх сюртука шинель, а Вася носил туалеты куда более провинциальные по выкройкам и расцветкам.

То, что этот плащ был пошит именно в «Сиже», заставило меня не на шутку разнервничаться – мне страшно не хотелось ни в чем подозревать Андрея. Или Михаила Александровича. Впрочем, князь уже Андрея в плечах и ниже на голову – узнать, кому этот плащ принадлежит, не составит труда.

— Наденьте это, пожалуйста, - попросила я Ильицкого.

— Вы… надеюсь, не подозреваете меня?

Я качнула головой, не в состоянии говорить более обстоятельно.

Со вздохом и тоже несколько нервничая, Ильицкий набросил плащ на плечи. Я сама взялась было застегивать на нем верхние пуговицы, для чего приблизилась к нему, потянулась к его вороту, но именно это сделал в тот же миг и Ильицкий. Руки наши неловко соприкоснулись – и отчего-то я вздрогнула, будто мои пальцы опалило огнем. Ахнув и испугавшись непонятно чего, я тотчас отпрянула. И долго не могла решиться взглянуть снова в его глаза. Я ожидала, что он гадко ухмыляется, глядя на странное мое поведение – однако я ошиблась.

— Это не его плащ, - сухо произнес зачем-то Ильицкий.

Я, не сразу поняв, что он имеет в виду, отошла еще на шаг и оценила взглядом всю картину: ему плащ был несколько узковат – а вот Андрею, должно быть, пришелся бы в самый раз. А главное по росту вполне подходил: Андрей был с ним примерно одного роста, а вот князь Орлов ощутимо ниже.

— Этот плащ слишком изношен и выцвел до безобразия, - продолжал озабоченным голосом Ильицкий, снова пытаясь убедить меня, – Андрей бы такое не надел даже в деревне.

— Я понимаю, - кивнула я и улыбнулась.

И сама догадалась, что улыбка вышла жалкой. Что-то происходило со мной, что-то непонятное. Одно я знала наверняка – мне не было дела сейчас до этого плаща. Мне стало отчего-то ужасно неловко находиться рядом с Ильицким.

Потому, резко отвернувшись и ничего больше не сказав, я скорым шагом вышла из дома и направилась к дороге.

Глава XXVI

Обратный путь я проделала за четверть часа, потому как почти бежала и мечтала только о том, чтобы Ильицкий меня не догнал – мне нужно было побыть одной и подумать сейчас. Он же, как на грех не отставал и все пытался сказать что-то. Уже у выхода из парка ему это удалось:

— Лида, послушайте, не смейте делать поспешных выводов об Андрее и в чем-то его подозревать!

— Я никогда не делаю поспешных выводов! - отозвалась я раздраженно.

— Вы постоянно их делаете!..

Но оба мы в этот момент затихли, поскольку где-то в парке за кустами раздался истеричный и взвинченный до предела голос Эйвазовой:

— Я не могу так больше! Не могу!

И не взглянув на Ильицкого, я уверенно пошла на голос – свернула на одну из прилегающих к главной дороге аллей и сразу увидела сидящую на скамейке в зарослях сирени Лизавету. Опершись на спинку той же скамьи, за ней стоял Андрей и негромко отвечал ей что-то, как будто успокаивал.

Право, мне не доводилось раньше наблюдать их беседующих наедине – потому, должно быть, я несколько изумилась. Еще мгновение – и я встретилась взглядом с Андреем. Он, совершенно не изменившись в лице, сказал что-то Эйвазовой – она обернулась и посмотрела на меня заплаканными и измученными глазами. А потом перевела взгляд куда-то позади меня. Она даже побледнела еще больше – растеряно поднялась на ноги и выглядела так, будто я снова застала ее за чем-то неприличным.

— Андрей, мы можем переговорить с тобою наедине?

Это произнес Ильицкий, который стоял за моей спиной. Я обернулась, заглядывая в лицо Евгения Ивановича – и, так же как и Лизавета, испугалась. Столько холодной ненависти было в его глазах: вероятно, он безумно ревновал сейчас Эйвазову. Оставить его наедине с Андреем я просто не могла и, не дав Андрею ответить, произнесла как можно небрежнее:

— Я надеюсь, Евгений Иванович, вы не обидитесь, но прежде с Андреем хотела поговорить я. А вы могли бы проводить Лизавету Тихоновну в дом.

Он перевел взгляд на меня и, как будто борясь с собой, ответил:

— Хорошо, Лида, если вы настаиваете.

Когда они ушли, я сама приблизилась к Андрею, но понятия не имела, о чем с ним говорить. Я не знала даже, могу ли я ему верить теперь.

— Я смотрю, вы и правда подружились с Ильицким, - сказал тем временем Андрей с некоторой усмешкой. – Он даже слушается вас. И зовет вас Лидой.

— Не могу же я ему запретить, - отозвалась я, как будто оправдываясь. А потом уточнила: - вас это задевает?

— Возможно. Лидия, я так вымотался за эти дни, что уже ничего не соображаю… - он потер руками лицо.

Андрей и правда выглядел измученным: смерть Максима Петровича он не должен был бы принимать слишком близко к сердцу – они чужие люди. Но, видимо, общая атмосфера в доме действовала на всех угнетающе.

— Когда вы уезжаете? – спросила я.

— После девятин[35]… - Андрей, кажется, был недоволен этим. – Мишель уговорил задержаться, я бы уехал хоть сегодня.

— И вам совсем не жаль оставлять Лизавету Тихоновну на ее родственников? – не удержалась я.

Андрей перевел на меня усталый взгляд:

— Вы не хуже меня знаете, что в этом доме есть люди, которые с удовольствием возьмут на себя ее защиту... Я все не мог выкинуть из головы ваши слова о любовной связи между Лизаветой и Ильицким, - признался он. – О том я сегодня и говорил с нею, если вам интересно.