Шона надула губы.

— Я не стану терпеть его раздражение.

— А тебе и не придется, если не будешь лезть на рожон. Или называть его англичанишкой.

Миссис Доэрти повела Шону в подвал под домом. Воздух там был холодный и густой, как в пещере.

— Это ледник. Сюда можно приносить молоко и сливки для хранения. Держись подальше от поварихи. Она из англичан. И очень недовольна переездом на север. У меня уже были с ней стычки. Нас, шотландцев, она на дух не переносит.

Шона взяла два молочных ведра и стопку старых простыней, которые дала ей миссис Доэрти.

— Ладно, посмотрим. Если кто‑то из этих англичанишек вообразил, что на меня можно смотреть свысока, я заставлю их спуститься на землю.


Он для этого не годился.

Коналл взглянул на неаккуратные стопки бумаг на письменном столе, который на протяжении последних двух столетий принадлежал лордам Балленкриффам. Последний раз он находился в этой комнате, когда ему было пять лет от роду. Он порвал старинную грамоту на желтые полоски и оклеил ими пол, потом поливал старинные чернила водой и смотрел, как они расплываются и исчезают. Его дядя Макрат так рассвирепел, что его лицо побагровело и он разразился грязной бранью, припомнив все бранные слова, которые знал на гэльском и английском.

Теперь бумаги на столе требовали его немедленного внимания. Но ему отчаянно хотелось бежать от них в Англию к привычной жизни.

Коналл рухнул в кресло, вытянув длинные ноги. Как ему управлять столь огромным имением? Его отец, естественно, не учил его этому, не было надобности. У них была скромная резиденция в космополитическом центре Лондона. Там не было ни арендаторов, которыми следовало руководить, ни комиссий, требовавших надзора, ни необходимости разбираться в сезонах урожая или ценах на домашний скот. В Лондоне мясо покупали у мясника, овощи — на рынке, а вопросами управления занималось правительство.

Какая жестокая шутка судьбы забросила его в этот глухой уголок Шотландской низменности спасать разваливающееся от скверного управления и запустения поместье?

Когда‑то он готов был биться об заклад, что в преисподней скорее грянут морозы, чем он унаследует Балленкрифф. Его дед, лорд Балленкрифф, имел двух сыновей. Нилл, отец Коналла, был младшим и не мог стать наследником имения. Поместье по закону перешло к старшему сыну, Макрату. Коналл рос в Англии и о Шотландии и дяде Макрате даже не вспоминал. Но когда четыре года назад у Коналла умер отец, а затем скончался дядя Макрат, не оставив потомства, Коналл оказался удостоенным сомнительной чести стать очередным лордом Балленкриффом.

Очевидно, дьявол потешался игрой в снежки.

Таким образом, из доктора Макьюэна он превратился в лорда Балленкриффа. Коналл обвел взглядом кабинет. Его обитые красным деревом стены стонали под тяжестью оленьих голов, рыбьих чучел и охотничьего оружия — символов веселой, праздной жизни. Коналл не относился к числу праздной знати, проводящей время в развлечениях охотой и рыбной ловлей. Ему еще предстояло найти смысл в том, чтобы собирать ренту и жить за счет чужого пота. Такой жизненный уклад, думал он, больше подходил его распутному брату Стюарту.

Коналл в отличие от него был человеком науки. Он любил эту элегантную загадку, которую представляло собой человеческое тело. Его способность двигаться, изменяться, производить потомство и выздоравливать всегда вызывала в нем раболепное восхищение. Поэтому он стал доктором, как и его отец. Как врач Коналл был хорошо известен в светских кругах общества, и представители высшего света часто пользовались его услугами. На них он зарабатывал, но никогда не отказывал тем, кто не имел возможности оплатить дорогостоящие услуги доктора. Не последнюю роль тут, безусловно, играла забота о бедных. Но если быть до конца откровенным, главным для него было страстное желание исследовать деятельность человеческого организма, вызывавшего у него бесконечное удивление.

Или ужас, подумал он, беря в руки старинный пистолет, используемый как пресс для бумаги. Коналл не любил оружие. Он видел, какое увечье оно причиняло человеческому телу. В ранние годы своей карьеры, охваченный патриотической лихорадкой, он вопреки совету отца ушел в море на одном из кораблей лорда Нельсона в должности хирурга. Сражение под Копенгагеном 1801 года, очевидцем которого он стал, навсегда оставило шрам в его сердце. Перебитые кости, оторванные конечности, обгоревшая кожа. И повсюду кровь. Раненые молодые моряки смотрели на него со страхом и надеждой и задавали один и тот же вопрос, на который он не мог ответить: «Я буду жить?»

Коналл бросил пистолет в нижний ящик стола. Он поклялся, что никогда не использует оружие против другого человека. В поединке со сталью плоть редко выходила победительницей. А в окружении погибших и умирающих даже выигранное сражение не вызывало желания торжествовать.

Война. Похоже, он снова вступил в войну — только на этот раз с женщиной.

Его мысли тотчас обратились к двум девушкам, которых он только что нанял на работу и привез в имение. Та, которую звали Уиллоу Слейтер, была тихой и застенчивой и настоящей красавицей. Она сразу пришлась ему по душе. Уважительная и прилежная. Ему нравилось, как она нежно воркует с его сыном. Все указывало на то, что из нее выйдет хорошая няня.

Но была еще другая мисс Слей… Шона, поправил он себя с улыбкой. Боже, до чего же дерзкая. Более упрямая из двух сестер, она обладала большим умом и развитыми инстинктами для выживания. Но ее вызывающее поведение действовало Коналлу на нервы. Придется научить ее хорошим манерам.

Девушка была сущим наказанием. Он вспомнил, как держал ее в своих руках, когда она вырывалась, как дикая кошка, пытаясь выцарапать Хартоппу глаза. Высокая и сильная, она, безусловно, изувечила бы управляющего, если бы Коналл не вмешался. Но, держа ее в своих руках, он не мог не заметить, как обмякло ее тело и остановилось дыхание, когда он шептал ей что‑то на ухо, стараясь утихомирить.

Шона тоже была хорошенькой, но ее красота была цыганской, менее изысканной, что ли. Несмотря на слипшиеся мокрые волосы и дыры в платье, Коналлу понравилось, как девушка вписалась в кольцо его рук. Он даже позволил себе представить, какая любовница могла из нее получиться.

Стук в дверь вернул Коналла к реальности. Пришла его новая экономка миссис Доэрти. Угловатого вида женщина с заостренными скулами и носом, она была, вероятно, самой полезной из всех имевшихся у него слуг. Практически без посторонней помощи она сделала дом не только пригодным для житья, но и уютным.

— Гость, которого вы ждали, прибыл, сэр, и находится в холле.

— Это мой брат. Полагаю, вы приготовили для него комнаты?

— Конечно, сэр. Все готово. Сегодня ночью будет холодно, так что я позабочусь, чтобы камины горели в обеих ваших спальнях.

Коналл расплылся в улыбке, довольный своей счастливой находкой.

— Вы настоящее сокровище, миссис Доэрти.

Коналл бросил мрачный взгляд на стол, заваленный счетами, письмами, спорами о границах, квитанциями и отчетами о произведенной продукции. При всей неуклюжести и досадности это были сравнительно легкие проблемы. А вот в холле его ждала проблема посложнее.


На половине слуг Шона, как была в одежде, упала на кровать. Ее руки и колени были красными и саднили, нос горел от щелочи, содержащейся в мыле. Но она до блеска вымыла и вычистила коровник.

Судя по виду, коров в нем давно не содержали, но никто не удосужился убрать помещение после того, как оно опустело. Повсюду толстым слоем лежала пыль. С балок вниз спускались, путаясь в ее волосах, нити древней паутины. Небольшая горка сена под открытым окном покрылась зеленой гнилью и стала прибежищем для попискивающих в ней тварей. К моменту, когда Шона закончила уборку, на деревянных балках не осталось ни пылинки. Стены стали на несколько тонов светлее, и воздух был пропитан благоуханием свежего сена.

К счастью, готовить для себя спальню ей не пришлось. Кто‑то уже позаботился о том, чтобы сделать комнату уютной. У стены стоял небольшой комод для одежды, а в углу — умывальник. На столике рядом с кроватью высился бронзовый подсвечник, возможно, забытая семейная реликвия. Окно, завешенное светло‑зелеными занавесками с красивыми розовыми цветами, выходило во внутренний сад. Комната, несмотря на малые размеры и скудность обстановки, была чистой и теплой, удобной для обитания. Единственное, чего не хватало, — ее сестра‑двойняшка.

Зато в комнате было кое‑что другое. Свернувшись клубком, в тазике для мытья лежал черный кот, тот самый, который наблюдал весь день за ее работой в коровнике. Его желтые глаза наблюдали за ней с томным интересом, в то время как пушистый хвост с кисточкой на конце слегка покачивался из стороны в сторону над кромкой тазика.

Шона попыталась подняться, но острая боль прострелила ей спину, вернув на место.

— Ты там не слишком залеживайся, Малыш, — проворчала она, обращаясь к животному. — Тебе придется убраться, как только я найду в себе силы умыться.

— Может быть, я помогу? — раздался из дверей знакомый голос.

— Уиллоу! — Шона резко села, и жгучая боль в спине заставила ее поморщиться. — Где ты была?

Белокурая сестра улыбнулась и присела рядом на край кровати.

— В детской. О, Шона, ребенок — это дар Божий! Все время улыбается. Он такой милый и очень похож на хозяина. Мягкие кудрявые волосики и длиннющие ресницы. Его зовут Эрик.

— А что англичанин? Хорошо с тобой обращается?

— Конечно. Его светлость — настоящий джентльмен. Мы даже вместе чай пили. Шона, ты должна увидеть, какие красивые у них чашки и блюдца! Подали вкуснейшие теплые булочки с малиновым джемом и маслом.

Если бы Шона не так устала, в животе у нее непременно заурчало бы.

Уиллоу опустила руку в карман передника и вынула оттуда салфетку, одну из тех, которые Шона уже видела в бельевой миссис Доэрти.