Коналл откинулся на стуле.

— Я ценю твою заботу о соседях, Шона. Но факт остается фактом. Поместье в больших долгах. Если нам не удастся спасти его от разорения, мы все окажемся без крова.

Лицо Хартоппа рассекло лезвие улыбки.

— У вас есть предложение получше, мисс Шона?

Шона уткнулась взглядом в стол и напрягла память, пытаясь найти способ спасти поместье и арендаторов, проживавших на его территории.

— Да, есть. — Она сделала глоток чаю из стоявшей перед ней чашки. — Когда мы с Уиллоу отвозили наши продукты на рынок, то всегда испытывали большие трудности, продавая их, поскольку приходилось конкурировать с соседями. Когда я привозила картофель, с фермы Кэрда тоже привозили картофель, и каждому из нас в попытке сбыть свою продукцию приходилось снижать цену. А если бы наши фермы могли договориться относительно того, что выращивать, нам не пришлось бы больше конкурировать. Если, допустим, в один год старый мистер Тимони вырастит репу, а Кэрд — пшеницу, а на ферме «Майлс‑Энд» — морковь, то мы сможем продать урожай в городе по справедливой цене, и каждый будет в выигрыше.

Коналл задумался.

— То есть просить фермеров специализироваться в выращивании урожая.

— Да, «специализироваться». И каждый год менять посевную культуру. Вместо того чтобы выращивать пять разных культур, каждый мог бы выращивать по одной. Таким образом, когда настанет время продавать урожай, не будет конкуренции, и покупателю на рынке придется покупать по той цене, которую мы назовем.

Коналл кивнул:

— Идея имеет свои достоинства. Что скажете, Хартопп?

Седоволосый мужчина подавил вздох.

— Думаю, что это непрактичный и упрощенный подход, граничащий с деспотизмом. Нельзя заставить фермера выращивать один какой‑то продукт. Пока они платят ренту, они могут выращивать все, что захотят.

— Да, могут, — ответила Шона, подавляя гнев. — Но стоит попытаться. Я знаю и о других трудностях. Фермеры не склонны испытывать новшества. Потребуется много разговоров со стаканом виски, чтобы достичь единогласия. Наверно, года два уйдет на внедрение идеи в практику. Будем менять конфигурацию полей, и придется потратить немало усилий, чтобы убедить их не засевать землю более чем два года подряд зелеными или белыми культурами. Но в конце каждый из арендаторов получит большую выгоду, если будет «специализироваться». Это позволило бы им сполна платить ренту и еще оставлять себе значительную прибыль.

Шона взглянула на Коналла, не уверенная, что сумела его убедить. Но Боже, он как будто находился под впечатлением.

— А других идей у вас не возникло, пока точили лясы с рыбацкими женами на рынке? — В тоне Хартоппа звучал сарказм.

— Возникли, — ответила Шона. — При сменном земледелии многие фермы засевают простоявшее под паром поле репой и ячменем. По деньгам выход продукции такой же, как от посева пшеницы после простоя поля под паром. Около восьми фунтов с акра. Но удобрение навозом и труд, необходимый для засева парового поля репой, сокращают доход. После пара поле лучше засевать пшеницей.

— Боже мой, — ухмыльнулся Стюарт, — Хартопп, может, и вам не помешало бы сплетничать с рыбачками на базаре.

Хартопп посмотрел на Шону с плохо скрываемой неприязнью.

— И вот еще что, — продолжила она. — Вы должны сдавать фермерам землю в аренду сроком на двадцать лет. Как в Шотландии. Но предыдущий лорд Балленкрифф слышать об этом не хотел.

Хартопп расхохотался:

— Теперь я понял, чего вы хотите. Вы хотите добиться для своего Хьюма Финдли устойчивого положения в поместье. Но вам это не удастся. Если мы начнем сдавать землю в аренду, от бездельников и лодырей нам не избавиться.

Шона застыла.

— Если бы вы так же хорошо знали людей, которые здесь живут, как я, то знали бы, что бездельников здесь нет. Никто в здравом уме не станет вкладывать деньги в землю для процветания другого арендатора. Зачем им вкладывать деньги в чью‑то собственность, если их в любой момент могут с этой земли выбросить? Но если фермер будет чувствовать себя защищенным договором о долговременной аренде, то с большей охотой будет заниматься улучшением своей земли.

Коналл почесал подбородок.

— Дядя никогда не подписывал договоры об аренде, и я считал это ошибкой. По‑моему, это лишь усугубляло противоречия между помещиком и фермерами, разобщало нас, вместо того чтобы объединять для работы на всеобщее благо. И как говорит Шона, это делает фермеров апатичными.

Хартопп налил себе еще чаю.

— Апатия — это наименьшая из ваших проблем в данный момент, доктор Макьюэн. Половина фермеров запаздывает с рентой, а некоторые и вовсе задолжали за несколько лет, как Хьюм Финдли. Разрешить двадцатилетнюю аренду — нелепость. В другой раз она попросит вас о снижении ренты.

Шона с трудом сдержалась, чтобы не разбить о голову Хартоппа чайник.

— Думаю, было бы разумно добавить процент для поддержания ренты.

— Наконец‑то, — он всплеснул руками, — здравая деловая мысль.

Шона, испытав отвращение, повернулась к Коналлу:

— Выселение фермеров с их земель не вернет вам денег, которые они задолжали. Но если вы сделаете какие‑то вложения в их фермы или дадите денег, чтобы платить рабочим, думаю, фермеры будут счастливы платить ренту с некоторыми процентами. Я знаю людей, которые были бы рады заплатить процент, если бы могли получить капитал на урожай этого года. Возьмем, к примеру, ферму Ферли… одно из его полей остро нуждается в осушении. На нем ничто не растет. Но у него нет на это денег. Вдова Жана Района имеет отличную землю на своей ферме, но не может позволить себе купить удобрения, чтобы в этом году был хороший урожай. Вложите немного в ее ферму, и в текущем году она принесет утроенную прибыль.

— И снова вы упустили суть, — усмехнулся Хартопп. — Доктор Макьюэн говорит, что нуждается в деньгах, а вы предлагаете ему расходовать больше того, что он имеет.

Коналл поднял палец:

— Минутку. Хартопп, сколько акров занимает ферма госпожи Район?

— Около двухсот сорока, — ответил Хартопп.

— Сколько денег понадобится, чтобы купить удобрения?

Хартопп промокнул салфеткой рот.

— Мне нужно свериться с моими книгами.

Шона начала чертить пальцем на столе воображаемые цифры.

— Четыреста восемьдесят телег навоза по цене один шиллинг одиннадцать пенсов за телегу составят ровно сорок шесть фунтов. И оплата труда трех работников, чтобы разбросать навоз по полю, — два и шесть каждому за четыре дня будет один фунт десять шиллингов… а все вместе — сорок семь фунтов десять шиллингов.

Стюарт, откинувшись на стуле, расхохотался.

— Что смешного? — удивилась Шона, мрачно глядя на Стюарта. — Все точно до пенни!

— Вне всяких сомнений, дорогая мисс Шона, — произнес он, вытирая глаза. — Но выражение на лице Хартоппа было бесценно.

Она обернулась, но Хартопп уже приклеил к губам улыбку.

— Вы отлично считаете, мисс Шона. Поздравляю. Позвольте узнать, откуда у вас такие недюжинные познания в управлении имением?

— Я почти десять лет проработала на ферме Хьюма. И мой отец был землевладельцем.

— Правда? — справился Коналл. — Значит, ты родилась в богатой семье?

— Нет. — Она прикусила губу. — Я не помню, чтобы мы были богатыми.

— Ну‑ну, — хмыкнул Хартопп. — Я что‑то не слышал о бедных землевладельцах.

Шона нахмурилась:

— Бедными мы тоже не были. Но отец вкладывал все, что мог, в имущество своих арендаторов. Он говорил, что его благосостояние зависит от его арендаторов, а их разорение — залог его собственного краха.

— Вот как? — снова усмехнулся Хартопп, дыша сарказмом. — И как это ему помогало?

Взгляд Шоны затуманился. Она вдруг снова стала восьмилетней девочкой, забившейся под раковину в кухне, и увидела, как в сердце ее отца вонзают кинжал.

Хартопп откинулся на стуле.

— Мне бы очень хотелось познакомиться с таким удивительным образчиком хозяина.

Шона вскинула на него взгляд:

— Он умер.

— Хо‑хо! Как это удобно для вашей вымышленной истории. А имя для него вы тоже придумали?

— Я ничего не придумывала! Мой отец — Джон Макаслан из Рейвенз‑Крейга, и все, что я сказала о нем, — правда! Более того, он никогда не пользовался услугами управляющего, потому что знал, какие они все безграмотные хвастуны.

Она думала, что ее слова заденут Хартоппа, что он бросит салфетку и выскочит из‑за стола, но ничего подобного он не сделал. А вытаращил на нее глаза и уставился так, как будто впервые увидел.

— Вы… отпрыск Джона Макаслана?

— Да, и более благородного человека не было на всем белом свете!

Хартопп замялся.

— Простите меня, мисс Шона. Я не хотел вас обидеть. Я понятия не имел, кем был ваш отец. — Он внимательно посмотрел на нее. — Не окажете ли мне любезность… передать соль?

Шона выпрямилась. Наконец она заставила его поверить, что ее отец был великим человеком. Она взяла со стола серебряную солонку и протянула ему.

Внезапно он обхватил ее кисть. Она попыталась высвободить ее, но он держал крепко.

Губы Хартоппа тронула улыбка.

— У вас есть знак слейтера.

Шона мысленно отругала себя. Надо же было оставить проклятое клеймо открытым. Она снова высвободила руку, но в глазах Хартоппа успели промелькнуть искры злорадства.

— Значит, это правда, — сказал он. — Вы дочь Макаслана.

— В чем дело, Хартопп? — спросил Коналл. — Вам известно, что значит этот знак на ее руке?

Хартопп улыбнулся Коналлу:

— Неужели она вам не сказала? Меня это не удивляет.

Шона покраснела, почувствовав себя униженной.

— Это ничего не значит, — подчеркнула она, отчаянно надеясь, что Коналл заговорит о чем‑нибудь другом.