Карен Хокинс - Уроки соблазна

За несколько минут комнату освободили от мебели, принесли пистолеты. Секунданты осмотрели их, и все было готово для дуэли.

Ник быстро улыбнулся Анри.

– По-видимому, мой удел в жизни – освободить мир от глупцов.

– При таких темпах в Париже скоро не останется ни одного.

– Тогда нам пора отправиться в Англию.

Граф поджал губы.

– Говорят, что женщины в Лондоне несравненны. Ник кивнул. Хотя у парижанок свой шарм, он уже соскучился по свежести истинно английской красоты.

Гайяр на удивление быстро отсчитал шаги в безмолвии комнаты. Оставив Анри, Ник занял свое место напротив барона. Любой, глядя на графа, подумал бы, что он не готов к дуэли. Он держал пистолет в опущенной руке, поза его была небрежной.

Но Анри явно придерживался другого мнения, так как крикнул:

– Не убивайте его, Бриджтон. Только не здесь.

Гайяр поднял руку, призывая к тишине.

– Стрелять на счет три, господа. Вы готовы?

Дождавшись от каждого кивка, он начал отсчет:

– Раз.

Ник встретил яростный взгляд барона и мягко улыбнулся сквозь растущую боль в глазницах. Рот барона сжался в узкую полоску, на верхней губе заблестел пот.

– Два, – произнес Гайяр.

Секунда мертвой тишины, затем Гайяр открыл было рот, чтобы произнести «три». Но не успел он заговорить, как Паркингтон вздернул руку с пистолетом, и из его дула вырвался огонь.

Ваза за плечом Ника разлетелась на тысячи осколков, со звоном обрушившихся на мраморную плиту у камина.

Анри рванулся вперед.

– Нечестно! Гайяр не сосчитал до трех!

– Да! – подтвердил Гайяр, его лицо окаменело от отвращения. – Барон выстрелил раньше времени.

Мелькание в глазах Ника превратилось в жаркое пламя гнева.

– Заканчивайте счет. Гайяр поколебался, потом согласился с суровым лицом.

Паркингтон уронил пистолет, глаза его вылезли из орбит.

– Это была случайность! Я не хотел...

– Три, – произнес Гайяр.

Ник поднял пистолет и прицелился.

Барон попятился назад, выставив перед собой ладони.

– Прошу вас! Я только...

Резкий щелчок выстрела разнесся эхом по комнате. Барон испуганно вскрикнул, когда пуля оторвала мочку его левого уха, и отлетел назад. Он ударился о стену и сполз на пол. Там он сидел, широко раскрыв глаза от испуга, из уголка рта стекала слюна, медленная струйка крови пропитывала воротник. Толпа зрителей зашумела.

Анри вытер лоб.

– Бог мой, я думал, вы его убьете.

Ник бросил пистолет слуге, стоявшему с раскрытым ртом.

– И испорчу персидский ковер мадам дю Морье? Даже я не способен на такое преступление. – Он стиснул спинку кресла, пытаясь справиться с вихрем черных точек, пляшущих перед глазами, его желудок сжался, протестуя против этого резкого движения.

Граф посмотрел на него, мрачно нахмурив брови.

– Вы выглядите бледным. Голова болит, мой друг? Ник кивнул, надеясь, что еще не опоздал уйти.

– Передайте мои извинения мадам. Разумеется, я возмещу ущерб, который она определит. – Он покачнулся, поворачиваясь, и Анри подхватил его под руку.

– Может, мне проводить вас домой? Вы выглядите...

– Нет. – Ник стряхнул руку Анри. – Мне не нужна нянька.

Анри поколебался, потом отступил.

– Пошлите за мной, если я понадоблюсь.

Ник не ответил, сосредоточившись на том, чтобы держаться прямо. Он вышел из комнаты, смутно слыша поздравления, сыпавшиеся со всех сторон. Его не волновало, что они подумают о его реакции; если сочтут высокомерным и грубым, та только еще больше станут уважать.

Он с облегчением увидел, что кучер уже подал карету к подъезду. Он забрался в нее и рухнул на подушки, а лакей молча захлопнул дверцу и махнул рукой кучеру ехать. Стиснув зубы, Ник пытался бороться с приступом тошноты. Ему необходимо л ишь добраться до дома, сказал он себе, крепко сжимая кулаки. Он приказал себе оставаться в сознании, пока карета неслась по неровной дороге.

Сквозь не утихающую боль к нему пришла мысль, ясная и холодная, как струя фонтана под безжалостным летним солнцем: «Я – владелец дома в Англии, собственного имения». Как только он будет в состоянии, он составит план своего триумфального возвращения и покажет тем, кто посмел глумиться над ним, что его нельзя сбрасывать со счетов.

Нет. Он – граф Бриджтон, и пусть весь мир катится к чертям.

Лондон

28 января 1815 года

Единственное, что стояло между Сарафиной Лоренс и адом, – это респектабельное замужество. Если бы ей предоставили право выбора, она бы перепрыгнула через кровать и бросилась прямо в пламя, одетая лишь в знаменитые сапфиры Лоренсов, широко раскрыв объятия адскому жару. Жаль, что дорогу ей преграждали братья.

– Черт бы побрал всех мужчин, вмешивающихся не в свое дело, – пробормотала она, мрачно глядя из окна неспешно ползущей кареты.

Глаза тетушки Делфи изумленно раскрылись в неверном свете, выхватывающем из темноты серебристые пряди на ее висках.

– Прошу прощения?

Так ее тетушка отвечала на все: притворялась, что не слышит, с возмутительно невинным видом. Пока что это помогло ей завоевать герцога, у которого хватило порядочности умереть через год после свадьбы, и получить вдовью часть наследства, обеспечившую ей колоссальную независимость. Только Делфи никогда ею не пользовалась.

– Я сказала: «Черт бы побрал всех мужчин, вмешивающихся не в свое дело», – громче повторила Сара. – Меня грубо использовали, и вы это знаете. Меня вытащили из дома...

– Чтобы принять участие в светском рауте этого сезона.

– ...и вынудили ехать в этой развалюхе...

– Маркус мог заказать только самую лучшую карету!

– ...только потому, что братья твердо решили сделать из меня нечто такое, чем я никогда не была и не буду.

Сара хмуро посмотрела вниз на сверкающие драгоценными камнями туфельки, выглядывающие из-под юбок. Они ужасно жали, и если бы не ее решимость бросить вызов утомительной благопристойности братьев, она не надела бы эту безвкусную обувь. Сара сбросила туфли и принялась шевелить пальцами в прохладном вечернем воздухе, игнорируя неодобрительный взгляд Делфи.

Она терпеть не могла высокомерного Маркуса, но, возможно, даже лучше, что он ее вызвал. Пора им решить этот вопрос раз и навсегда. Она не желала слушать здравых советов; она была в восторге от каждой минуты балансирования на грани разорения, и ей нравилось бросать вызов бесстрастному обществу. Впервые после смерти Джулиуса она чувствовала себя живой. Бодрой и свободной.

Тетушка Делфи покачала головой:

– Ты сошла с ума. После смерти Джулиуса ты...

Все наблюдали за ней и ждали признаков раскаяния, намека на печаль, но она ничего не чувствовала. Только не после того, как ее красавец супруг умер почти так же, как и жил, – со спущенными до щиколоток штанами, а его член находился там, где ему быть не полагалось. Неудивительно, что леди Джордж удалилась в деревню после его смерти; наверное, она испытала шок, когда полуголый любовник выпал из кареты, потому что, услышав ее вопли экстаза, пугливые кони понесли.

Еще хуже было то, что весь высший свет знал эту позорную правду. Подробности происшествия шутливым шепотом пересказывали друг другу. Сама мысль об этом причиняла гордой Саре нестерпимые страдания. Но как ни странно, боль от публичного предательства Джулиуса освободила ее больше, чем его смерть. Она уже никогда не станет тратить жизнь на то, чтобы казаться тем, чем не является, что бы ни говорил Маркус.

– Моему брату следовало бы сосредоточить внимание на собственных делах и перестать меня мучить.

– Он любит тебя, Сара. Все твои братья очень к тебе привязаны.

– И я их люблю. Но я не указываю им, что делать. Маркус будет управлять моими деньгами до тех пор, пока мне не исполнится двадцать пять лет, а потом я свободна. Если он хочет следующие четыре года прожить спокойно, пусть лучше оставит меня в покое.

Качая головой, Делфи с сочувствием смотрела на племянницу. Пускай поведение Сары приводило в замешательство братьев, но тетушка хорошо ее понимала. До замужества Сара всегда отличалась необузданностью. Она скакала верхом быстрее, смеялась громче и совершала больше неожиданных поступков, чем следовало женщине благородного воспитания. Но ее всегда окружали братья, все пятеро были поразительно красивы и жизнелюбивы, такие же страстные по натуре, как их сестра. Для них Сара была просто Сарой – бурной, влюбленной в жизнь.

Потом Сара встретила Джулиуса, и вся ее страсть сосредоточилась на одном мужчине; она безумно его любила. Джулиус тоже был влюблен. Его женитьба шокировала его друзей даже больше, чем друзей Сары. Она не была нежной, застенчивой мисс, на которой он, по всеобщему мнению, должен был жениться.

Но эта любовь была с самого начала обречена. Джулиус, несмотря на все его дикие выходки, получил весьма традиционное воспитание. В его жизни одно место отводилось жене, а другое – любовницам. Напротив, Сара выросла в большой семье, и ее представление о совместной жизни было совсем другим. Она верила, что любовь предполагает полную верность, и ей никогда не приходило в голову, что муж может думать иначе. Если бы Сара была постарше, возможно, она потребовала бы, чтобы Джулиуc бросил свои интрижки. Но ей было всего семнадцать лет, и у нее не было матери, которой можно довериться, а просить совета у братьев ей не позволяла гордость.

Делфи расправила шелковые юбки, ощущая комок в горле. Если бы она не была так занята глупыми светскими обязанностями, она бы могла помочь племяннице в то наверняка трудное для нее время. Но Делфи, как и все остальные, не заметила отчаяния в поступках Сары. Руководствуясь наставлениями критично настроенной матери Джулиуса и его снисходительных сестер, она променяла свою искру на внушающую безнадежность холодную элегантность. Делфи казалось, что природная веселость Сары умерла медленной и мучительной смертью, и всякий намек на счастье в ее глазах погас.