Ведущий объявляет дефиле, и все начинают паниковать, а мама смывается в зал, чтобы снимать истории в «инсту». «Порно-Зукко» подмигивает, и идёт в противоположную кулису, а я слежу за привычной чередой героев.

«Алладин»…

Чудовище и Бэлль…

Джек и Роза…

Траволта и Турман… Танго…

Когда начинается моя музыка, я просто не могу пошевелиться, и в итоге меня чуть ли не выталкивают на сцену.

Я просто не могу представить, что лоснящееся белозубое чудище коснётся меня так, как это делал Саша. Деликатные прикосновения Великого были прекрасны, я за ними следовала даже спустя три часа тренировки, а теперь не могу расслабиться и позорно отыгрываю сцену, как деревянная кукла.

«Порно-Зукко» идёт на таран! Он совершенно не по сценарию тянет меня за собой и насильно заставляет танцевать. Еле вытерпев окончание нашего фрагмента, делаю три шага в сторону и встаю в финальную позу.

Он ужасен! И на моём теле будто остались следы его маслянистых рук.

Но… я понимаю, что даже не могу никого ненавидеть.

Проблема не в стриптизёре. Проблема во мне! Я даже не попыталась, и как только стихают жидкие аплодисменты, жалею, что была чёртовым бревном.

— Вера, это что?? — Ника упирает руки в бока, а Роне, кажется, нужен нашатырь.

— Капец. ты стрессанула? Новый партнёр? Что не так?? — Роня носится вокруг, как курочка.

— Нет. нет, — бормочу. — Нет. Просто так вышло, пофиг. Главное участие.

И наваливается на плечи ужасная тяжесть. Девочки — побеждали, они были счастливы в этот день, а я даже не ощущаю себя претенденткой на корону. Я тут самое слабое звено.

Которое к тому же ничего не хочет.

Меня тянут вперёд, перекрашивают, переодевают, причёсывают и коронуют. Теперь я настоящая принцесса в белом, и Олежка бежит ко мне, и молотит что — то, а я его не слышу.

— Я пошла? — бормочу, а меня останавливают.

— Что? — я иду, а меня хватают за руки.

— Тебя местами поменяли. Ты — последняя! — говорит кто-то.

— Окей.

Бесстрастно оседаю.

Не боясь помять платье, как есть сажусь на стул и просто сижу… жду.

Пью воду, то и дело промакиваю ярко накрашенные губы.

Мне кажется, что всё это жутко пустое.

Конкурс? Ок..

Меня пихают, что пора готовиться, что пора что — то делать, но не могу вспомнить где листочек, а когда его протягивают, слова разбегаются и кажутся совсем глупыми.

— Вера?

— Идти?

— Идти.

Я встаю и иду к сцене, и когда поднимаюсь, все затихают. Они ждут моего провала, а я просто надеюсь, что сейчас смотрюсь по-королевски со своими чёрными кудрями и в этом шикарном белом платье.

А королевы не бывают глупыми. Верно?

Подхожу с микрофону и выдыхаю. Я умею говорить, у меня красивый поставленный голос и это мой талант. Но мне трудно забыть, что я собираюсь толкать речь не тому, на кого откликается моё сердце.

— Мой будущий муж… — произношу я, голос дрожит и это ужасно. Закрываю глаза, молчу и отключаюсь от шушуканья. Зал жужжит, зал недоволен. — Он.

Открываю на секунду глаза, но лучше не становится, потому возвращаюсь в свои мысли, где представляю свой чёртов идеальный мир.

— Я тебя не ищу, — голос спокойный, я понижаю его, чтобы не быть истеричной. — Ты придёшь и скажешь, что я твоя, и я тебе нужна. Я не усомнюсь ни на секунду, потому что прочитаю это в твоём взгляде. Бесконечную любовь и заботу, которую не смогу не принять. Я тебя не полюблю, я буду обожать тебя. Ты станешь моим другом. Лучшим другом. Напарником. Ты не решишь, что это банально. И примешь меня вот такой ужасной. Не толерантной, узколобой, заучкой, психованной, неромантичной, пассивной, хитрой, интригующей, совершающей глупости. Я хочу, чтобы ты понял, что я не всегда права, и это знаю. Знаю, и ничего не могу поделать, но я буду тебя обожать. Буду тебя любить. И буду видеть только тебя. Насквозь видеть, будь ты в какой угодно одежде и каком угодно виде. Но я тебя не ищу. Ты придёшь и сам скажешь, что я тебя нашла. Жду. Торопись.

Зал вежливо хлопает в ладоши, а я понимаю, что меня не слушали. Почти точно уверена, что и не пытались.

Но самой мне речь нравилась, и я ужасно хотела, чтобы хоть кто — то ещё проникся.

Кто-то

Королева Вера

Финальный номер — ужасен, потому что, как нужно, я не сделаю его с «порно-Зукко». Оттого меня всю потряхивает, и дело не в проигрыше. Дело только в том, что я не готова снова пережить чувство, когда меня лапают чужие руки.

Только назад ходу нет.

Мы дефилируем, девочки улыбаются, я стараюсь быть по-королевски спокойной.

Его нет и быть не может.

Я же сама этого захотела!

Я его про-гна-ла.

Сказала дважды, что он может катиться, куда подальше.

И почему-то сейчас становится страшно, что он и вправду ушёл.

Мы завершаем круг. Собираемся за кулисами, где мама помогает мне вылезти из платья, и отдаёт его представительнице салона. Нам дают перерыв. На сцене выступают с номерами участники коллективов, Ника поёт, Роня будет танцевать. У меня есть двадцать пять минут на сборы и самобичевание.

— Вера? На тебе лица нет, — мама расплетает мои волосы, чтобы переделать всё под образ Бэби из “Грязных танцев”. А я жалею, что так и не прониклась этим фильмом. Что не вложила и капли старания и души в происходящее.

— Мне всё происходящее… не нужно, понимаешь? — смотрю на маму, а она качает головой:

— Не понимаю. Ты. — но договорить не успевает.

— Я к этому не шла, ясно? Я. только сопротивлялась и делала вид, как мне тут скучно и как всё это меня раздражает.

Замолкаю. Мама перебирает мои волосы и плотно сжимает губы. Она расстроена, она хочет помочь, но видит во мне только хорошее.

Только сейчас, глядя на воодушевлённых девочек-участниц, я понимаю, что была не только не права в своём отношении к происходящему, я была невыносима! Всю дорогу только портила всё подряд.

Портила, страдала, ревновала, сомневалась.

— Какая я глупая, — утыкаюсь лицом в ладони и застываю.

— Ты смажешь макияж, милая. И никто тебе за это спасибо не скажет, — очень спокойно произносит мама, кивая на визажистку, у которой от этого моего жеста, наверное, сердце останавливается. — Мне кажется, тебе стоит побыть одной и помедитировать. Сделаем вот что, — мама садится рядом со мной и складывает руки на коленях. — Тут есть коморка одна, старая звуканская будка. Ты пойдёшь туда и выпьешь кофе. И будешь ждать пятнадцать минут, потому что это минимум, необходимый тебе, чтобы разобраться в себе. Ты запуталась. Но да, ты для меня лучшая! И отчитывать за плохое поведение взрослую дочь я не стану. После того, как всё это закончится — ты извинишься перед девочками, если посчитаешь нужным, — очень ровно продолжает маман. Я киваю так, что волосы выбиваются из заколки. — И это будет правильно, порядочно по отношению к ним, ведь именно девчонки тебя тащили, а ты не отказала, но и не постаралась…

Как же мне это знакомо. Я упрекала Сашу в том, что он не уходит и не прощает меня.

Чем я лучше? Два сапога пара!

— Иди, — мама кивает в сторону двери, за которой лесенка наверх. Узкая и тёмная.

Мама вручает мне косметичку и расческу, намекая, что образ я завершу сама, а сама куда-то уходит. Спешу оказаться в одиночестве, сажусь в звуковой, достаю телефон, наливаю себе кофе из термоса и медитирую, как назвала это мама.

Пока руки заняты волосами и исправлением макияжа — думаю, а потом строчу все мысли в текстовый редактор.

Мне не становится легче, но я всё раскладываю по полочкам.

Александр

Карина Ильина, пожалуй, самая красивая сорокалетняя женщина, какую я встречал.

Да к тому же самая самоуверенная! Она каким-то чудом идёт через всю парковку именно к моей машине, в которой сижу уже второй час, распахивает дверь со стороны пассажирского места и садится рядом.

— Ну привет, — говорит она без улыбки.

Мне не страшно, но кажется, сейчас не будет ничего приятного. Хотя от Ильиных можно ждать чего угодно…

— Здравствуйте, Карина, — тяну я, стараясь казаться спокойным, но на деле от волнения сердце уже можно услышать без каких-либо приблуд, оно гремит, как сумасшедшее. — Как станцевала? — интересуюсь на светский манер, но забваю, что не уточнил кто именно, будто о ней все мои мысли.

— Отвратительно. Ничего хуже не видела, — Карина усмехается, будто говорит что-то смешное, а потом качает головой. — Одно хорошо. Прямо сейчас она совершенно потеряна, а значит скоро всё решится и встанет на свои места.

— Потеряна? — не могу не цепляться к словам. — Это как же? Я думал Вера самый. серьёзный и “раци.

— Не язви, — просит Карина и смотрит на меня строго, по-учительски. — Вы оба идиоты, признай это.

— А она признаёт?

— А тебе ли не всё равно? Какая разница, что она. Каждый должен отвечать за свои поступки. И твой стриптизёр просто ужасен. Думаю, Вера сорвёт выступление.

— Я не могу… — умолкаю, сжимая крепко руль прежде, чем посмотреть на Карину, а потом не сдерживаюсь. — Это просто выше моих сил! Она заставила меня чувствовать себя каким-то двуликим чудовищем, а когда я попытался поговорить — прогнала. Я не понимаю чего она хочет? Да, да, я виноват! Вообще не спорю, но она не должна чувствовать себя преданной, я был с ней! Всегда!

— Ты целовал Валикову. Она — целовала тебя.

— Что? — опешиваю вначале, а секундой погодя меня осеняет: — Во-от как она думает,

— я смеюсь. Она считает, что мы расквитались око за око. Она ничего не понимает. И не поймёт. — Понятно, — киваю своим мыслям. — Но я всё равно не могу с ней танцевать.

— Потому что слабак? — улыбается Карина, и фраза звучит чертовски кокетливо.