— Мыло начинает засыхать, — коротко бросил Толли. — Кожу щиплет.

— Я же не велела вам разговаривать. Сидите смирно.

— А я что делаю?

Коснувшись пальцами его теплой щеки, Тереза затаила дыхание и провела бритвой от подбородка вниз по шее. Толли закрыл глаза, и она не знала, как это понимать. Решил ли он покориться судьбе или же приготовился к худшему?

Тереза была рада, что у нее неплохо получается, если бы только она не боялась его поранить. Она перехватила бритву так, что теперь ее большой палец скользил следом за лезвием по гладкой и влажной коже. Терезу окатила горячая волна. Теперь она не сможет ощущать запах мыла для бритья, не испытывая при этом… волнения. Нет, даже возбуждения, хотя она никогда не признается в подобной непристойности вслух.

Тереза приехала сегодня в Джеймс-Хаус, чтобы выяснить, не ее ли поддразнивания побудили Толли к отчаянному шагу, и если ее опасения оправдаются, как-то компенсировать свою вину. Но вместо этого она еще глубже погрузилась в его жизнь. Каждый раз, встречаясь с ним, она совершала все более неприличные поступки и — что еще ужаснее — получала от этого удовольствие. Тереза вновь незаметно погладила кожу Толли. Господи, что же с ней происходит?

К сожалению, ей пришлось признать, что она закончила его брить. Кончиком полотенца Тереза медленно отерла с лица Бартоломью остатки мыла. Золотисто-карие глаза открылись и посмотрели на нее. Желание поцеловать его приоткрытые в улыбке губы оказалось столь сильным, что она вынуждена была поскорее отвернуться и отдать камердинеру бритвенные принадлежности. Ей оставалось лишь надеяться, что это временное помешательство скоро пройдет.

— Спасибо, Тесс.

— Не стоит благодарности, полковник, — ответила Тереза, делая вид, что вытирает руки, все еще не в силах взглянуть на него. — Рада, что, кажется, справилась и не причинила вам видимого ущерба.

— Я и предположить не мог, что по утрам вы разъезжаете от дома к дому, чтобы помочь инвалидам с утренним туалетом, — сказал Бартоломью.

Итак, теперь он решил над ней подшутить. Тереза улыбнулась.

— Что ж, могу сказать, что после бритья ваш характер претерпел некоторые изменения, — произнесла девушка, насмешливо вкинув бровь, хотя до сих пор так и не смогла восстановить душевное равновесие. — Просто не представляю, какие чудеса произойдут, если ваши волосы подровняет парикмахер.

Бартоломью и бровью не повел, только глаза потемнели от бурлящего в груди смеха. Эффект был поразительным. Он и раньше казался Терезе невероятно привлекательным, но теперь при виде его глаз с пляшущими в них озорными искорками у нее перехватило дыхание. Но тут Бартоломью посмотрел куда-то поверх ее плеча.

— Доктор Прентисс. Я еще не умер, так что примите мои поздравления.

— Приберегите их на будущее. Еще рано делать выводы.

Тереза обернулась и увидела подходящего к кровати доктора.

— Мисс Уэллер. Как чувствует себя сегодня наш полковник?

— Руки еще дрожат, но настроение улучшилось.

— Хорошо. Вы не оставите нас на минутку, миледи? Тереза хотела уже возразить, что никуда не уйдет, ибо обагрила свои руки кровью этого человека и посему имеет полное право находиться в его комнате. Но с другой стороны, Толли лежал под одеялом и она не знала, есть ли на нем какая-нибудь одежда. Жаль, что она не подумала об этом раньше. Нет, она определенно не может оставаться в комнате во время осмотра, каким бы сильным ни было терзавшее ее любопытство. Нарушать правила хорошего тона оказалось… гораздо более волнующе, чем она могла предположить.

— Конечно.

Тереза пристально посмотрела на Бартоломью, чтобы дать ему понять, как не хочется ей покидать спальню, и вышла в коридор.

Бартоломью проводил девушку взглядом. Внезапно хорошее настроение покинуло его, а боль в ноге усилилась. Он нахмурился.

— Как долго мне придется оставаться в этой проклятой постели?

— Если это считается улучшением настроения, то я рад, что не пришел раньше. — Доктор Прентисс откинул в сторону одеяло, явив взору забинтованную ногу Бартоломью.

По крайней мере она была на своем месте. Пока.

— Ну и что?

— Ваше колено и икра опухли, и это мне не нравится. Чувствуете? — Он без предупреждения ткнул в стопу больной ноги Толли.

— Кажется, да.

— В самом деле? — Доктор показал Бартоломью иглу, которую держал в руке.

— Я действительно что-то ощутил, — проворчал Толли, раздосадованный внезапно охватившей его паникой.

— Проверим. Пошевелите пальцами.

Бартоломью сделал как просили. Ему потребовалось на это гораздо больше усилий, нежели он ожидал, словно расстояние от головы до пальцев ног выросло с шести футов до ста. Острая боль пронизала его ногу и, прокатившись по всему телу, растаяла в спине.

— Дьявол, как больно, — прохрипел Бартоломью.

— Сильнее, чем раньше?

Итак, теперь они обсуждали, в какой стадии агонии он пребывает.

— Раньше меня не кололи иголкой, но мне кажется, боль почти такая же. — Бартоломью на мгновение задумался, а потом снова пошевелил пальцами. — Только теперь в колене не хрустит, — признался он.

Кивнув, доктор достал из саквояжа ножницы и разрезал повязку.

— А вот это хорошо. — Он поморщился. — Кое-кто из моих коллег может с этим не согласиться, но кровь остановилась и я оставлю рану без повязки на день или два. — Он достал странного вида проволочную треногу и осторожно приладил к ноге Бартоломью. — Прекрасно. Как раз впору. Благодаря этому устройству простыни не прилипнут к ране.

— Звучит обнадеживающе.

— Один раз вы уже пострадали от попавшей в рану инфекции. Во второй раз ваше колено этого не выдержит. — Прентисс подсунул под колено Бартоломью сложенное в несколько раз полотенце и подозвал Лакаби. Камердинер подал бутылку виски. — Именно поэтому дважды в день вам придется проходить вот такую процедуру, — продолжил доктор, а потом вылил на рану почти половину содержимого бутылки.

Бартоломью взвыл и выхватил бутылку из руки доктора.

— Черт возьми, — процедил он сквозь зубы, задыхаясь и едва не теряя сознание от дикой боли. — Вы хотя бы дали мне сначала отпить немного. — Он поднес бутылку к губам и сделал несколько больших глотков.

Это не помогло, но и хуже не стало. Он не успел даже проглотить виски, как в комнату ворвалась Тереза. Бартоломью едва не захлебнулся, увидев ее. Очевидно, эта язвительная девица решила во что бы то ни стало охранять его колено от посягательств. Это могло бы показаться забавным, если бы Толли не нуждался в ней так остро.

— Что случилось? — выдохнула она, и краска отлила от ее лица.

— Этот проклятый доктор пытался меня убить, — ответил Бартоломью, стараясь ничем не выдать своего состояния.

— Хм. Сомневаюсь, — возразила Тереза. — Иначе придется признать, что вчера я напрасно потратила время.

— Как и я, — подхватил доктор, забирая у Толли бутылку и передавая ее Лакаби. — Повторяйте эту процедуру каждые двенадцать часов. Справитесь?

Камердинер кивнул: — Да, сэр.

— Хорошо. — Доктор вновь осторожно ощупал ногу Толли вокруг раны, а затем шумно выдохнул. — Я загляну завтра. Если нога окончательно потеряет чувствительность или вдруг не сможете пошевелить пальцами, немедленно посылайте за мной.

Толли вскинул голову:

— И что тогда вы сделаете?

— Если это случится, полковник, я ампутирую вашу ногу прежде, чем она утащит за собой в могилу и вас. — Он вернул треногу на место и, кивнув Тесс, вышел из комнаты.

Тереза смотрела на ногу Толли так, словно ожидала, что та немедленно отделится от тела, заползет на подушку и ударит своего хозяина по голове. Бартоломью отчетливо видел выражение серо-зеленых глаз девушки. Она переживала за него. Действительно переживала.

Хотя бы одному человеку на всем белом свете небезразлично, что с ним происходит. Члены семьи не в счет — они вынуждены были о нем беспокоиться. Бартоломью откашлялся.

— Вам, случайно, не нужно брить кого-то еще? — спросил он. Последствия происходящего могли быть весьма неблагоприятными, так что лучше всего спровадить Тесс отсюда, несмотря на то что Толли очень нравилось ее общество. Ведь с ней на душе у Толли становилось светлее.

— О нет, сегодня я только ваша, — непринужденно ответила Тереза, усаживаясь в кресло, которое кто-то поставил прошлой ночью рядом с кроватью. — Так что можете мною располагать.

Бартоломью с минуту смотрел на девушку.

— Вы постоянно говорите о благопристойности, Тереза. И поэтому я не могу не спросить: что вы здесь делаете? Только честно.

Тесс на мгновение посмотрела на собственные руки, а потом вновь перевела взгляд на Толли.

— Я не знаю, что привело меня сюда. Просто приехала, и все. Так что, если не прогоните, я останусь еще ненадолго.

Она склонила голову набок, и выбившаяся из прически прядь позолоченных солнцем волос мягко скользнула по ее щеке. Тереза рассеянно заправила ее за ухо. Пальцы наблюдающего за этим жестом Толли дрогнули — так сильно было желание сделать это вместо нее.

— Хотите, чтобы я ушла? — улыбнувшись, спросила Тереза. Она словно бы знала, что ни один мужчина в здравом уме не отошлет ее прочь.

«Ни в коем случае», — пронеслось в голове у Толли. — Да, — произнес он вслух. — Спасибо вам за помощь, но теперь я предпочел бы поспать.

— Так спите. Мне кажется, вы пытаетесь выставить себя этаким стойким одиночкой и расстроены тем, что я разрушаю этот образ.

Прежде чем Толли успел сдержаться, с его губ сорвался смех. В глазах Терезы промелькнуло удивление, и он вдруг почувствовал себя лучше, несмотря на то что колено болезненно пульсировало.

— Это одна из причин, — не стал отрицать Бартоломью.