– Джонатан, не надо. Ты не должен. – Клэр оборвала поцелуй, ее глаза расширились. – Это уже слишком.

– Что слишком? – Он уткнулся носом в ее шею, не желая упускать этот момент, мечтая о новых поцелуях.

– Танцы, цветы, которые, кстати, были прекрасны, слишком прекрасны. Ты не должен ухаживать за мной. Девушка может неправильно истолковать подобные действия.

Конечно, она имела в виду Сесилию. Но у Сесилии не было на него никаких прав. И судя по сегодняшнему замечанию Клэр, что мужчина и женщина не могут быть друзьями, Сесилия с ее придуманными правами действительно могла приревновать его. Она не смогла бы придраться к цветам и танцам. И все же он знал, что поцелуй выходил за рамки приличий, даже если это был единственный поцелуй, который точно перевесит целая жизнь, отданная служению долгу.

– Клэр, я… – Ему следовало извиниться, но он не хотел. Джонатан не чувствовал себя виноватым, так зачем же тогда извиняться? И ему снова захотелось поцеловать ее.

– Мне надо идти. – Она отстранилась, и он отпустил ее, понимая, что она не станет танцевать с ним второй танец. Если он сейчас ее отпустит, ее уже не будет в танцевальном зале, когда он туда вернется.

Он не имел права позволять себе такую вольность. Он даже не мог оправдать этот поступок желанием вдохновить ее поклонника на более решительные действия. Сегодня он попросил у нее слишком много: сначала дружбу, потом поцелуй, и этот поцелуй неожиданно разжег целый пожар в его душе. Клэр ничего не знала о его жизни. Она встречалась с ним исключительно на светских раутах и привыкла видеть вежливую маску джентльмена, которую он всегда носил на своем лице. Сесилия никогда не заглядывала под эту маску, не чувствовала в этом необходимости или просто не хотела. Ей было вполне комфортно с улыбающимся, очаровательным Джонатаном Лэшли. Однако Клэр интересовал не только безупречный фасад.

Клэр попыталась заглянуть под маску. Он чуть-чуть приоткрыл ей свою душу сегодня вечером, и она произнесла пророческие слова: «Я верю в то, что ничего не изменится, пока мы этого не пожелаем». Сесилия была бы удобной женой, она не стала бы копаться у него в душе. Он мог бы всю жизнь притворяться счастливым, как было до войны, до того, как он потерял Томаса.

Он сорвал листок с дерева и принялся лениво вертеть его между пальцами. Однажды он поверил, что сумеет изобразить, что счастлив и доволен своей жизнью. Если он притворится, что счастлив, то так, в конце концов, и произойдет. До сегодняшнего момента ему удавалось обманывать всех вокруг, кроме него самого. Что ж, если он сам не мог быть счастлив, то, по крайней мере, сделает счастливой Клэр. Он непременно поможет ей с этим несговорчивым джентльменом, хочет она того или нет. Все было бы гораздо проще, если она назвала бы имя этого мужчины. Но каждый имеет право на свои тайны. Тайна есть тайна, и не важно, насколько она серьезна. Но его тайна казалась ему самой важной на свете.

Джонатан с трудом перевел дух. Ему необходимо вернуться в зал. На всякий случай. Но, войдя внутрь, он уже знал, что Клэр ушла. Он внимательно оглядел каждый уголок, чтобы удостовериться, что не ошибся. Ее нигде не было видно.

Значит, и ему пора уходить. У него больше нет причин здесь оставаться. Он извинился перед хозяйкой, сославшись на неотложные дела, и направился к выходу.

Звуки музыки и веселая суета провожали его, когда он выходил из зала. Что подумали бы о нем все эти люди, если бы знали правду? Что сказала бы Клэр, если бы узнала, что это именно он принял решение бросить Томаса?


В ту ночь ему снился Томас.

Издалека доносились звуки канонады. По мере того, как продвигался их отряд, взрывы грохотали все ближе и ближе. Его лошадь испуганно гарцевала под ним, в то время как он спорил с братом:

– Ты не можешь доставить депешу, это слишком опасно.

– Кто-то должен это сделать, и, черт подери, это точно будешь не ты. Ты наследник. Все рассчитывают на то, что ты вернешься назад целым и невредимым. – Томас продолжал отважно упорствовать, в то время как остальные офицеры взволнованно поглядывали на дорогу – у них были все причины для беспокойства.

– Вся французская армия скоро будет здесь, – настаивал он, пытаясь убедить Томаса в невозможности выполнить задание.

– Значит, я должен ехать без промедления. – Брат упрямо стиснул зубы, и Джонатан понял, что ему не переубедить Томаса. – Офицеры ждут важное донесение.

– В штабе не знали, что дорога будет перекрыта, когда отправляли нас сюда. Те офицеры могут сами принять нужные решения. – Снова раздался взрыв, и Джонатан с трудом удержался в седле, натягивая поводья. – Мы здесь не проскочим, Томас, разве ты не понимаешь? Нам некуда отступать. – Его охватил гнев. Он не собирался рисковать жизнями своих людей из-за какой-то депеши. Но это был Томас, упрямый герой – Джонатана беспокоило, что его младший брат считал войну всего лишь игрой.

Томас резко вонзил шпоры в бока своего гнедого коня и, развернув его, привстав на стременах, вглядывался в даль.

– Это способен сделать лишь один из нас. Отличный наездник. Из нас двоих – я лучше.

С этим, конечно, можно было поспорить, подумал Джонатан. Однако Томас был более безрассудным, и это решило исход спора.

– Позволь мне, Джонатан. – Его серые, как сталь, глаза встретились с глазами брата, и он вспомнил, что, хотя Томас и был моложе на два года, он уже не был ребенком. – Если ты и дальше станешь удерживать меня, то поставишь под угрозу всех остальных и лишишь меня возможности отличиться.

– Мы не можем ждать здесь. – Джонатан в последний раз попытался отговорить брата. – Твоя поездка займет час, но в бою час может показаться вечностью.

– Я знаю.

– Ты знаешь место встречи? Мы будем ждать там столько, сколько сможем. – Он стиснул руку брата. – Никакого безрассудного героизма. Ты отвезешь депешу и вернешься к нам.

Томас расхохотался:

– Я еще вас обгоню! – Он лихо развернул своего коня и вихрем умчался прочь.

* * *

Томас, нет!

Джонатан проснулся весь в поту, с отчаянно бьющимся сердцем. Даже в собственном сне он ничего не смог изменить, не сумел отговорить Томаса от шага в неизвестность.

Томас не встретился с ними в назначенном месте, хотя Джонатан ждал его значительно дольше, чем было разрешено. И это было очень непросто. Но как Томас смог бы найти их, если бы они уехали из назначенного места? И даже когда им пришлось отправиться дальше, Джонатан не был готов сдаться. У Томаса могло быть множество причин для опоздания. Самые безвредные причины – проволочки на дороге, все вокруг было забито войсками, возможно, кому-то потребовалась срочная помощь, и Томас вызвался волонтером. А возможно, лошадь потеряла подкову или захромала, и Томас не мог ехать дальше. Томас любил этого коня. И не оставил бы его погибать.

Джонатана мучили и мрачные опасения. Чем дольше не было Томаса, тем больше начинал беспокоиться Джонатан. Ему приходили в голову мысли, что коня застрелили, что он сбросил Томаса, хотя это выглядело полнейшим абсурдом. Томаса невозможно было сбросить. И именно поэтому в его голову закрадывались еще более ужасные подозрения: Томаса подстрелили, и теперь он, раненный, лежит в придорожной канаве. Томас погиб.

Джонатан выбрался из постели и налил себе бренди. Он пошевелил кочергой угли в камине, стараясь занять себя хоть чем-то, чтобы отогнать мрачные мысли. Он начинал постепенно приходить в себя после сна, сердце стучало размеренно, но мысли по-прежнему бешено метались в голове. Он до сих пор не мог поверить, что Томас погиб.

Джонатан уселся в кресло напротив камина. Уже не было смысла возвращаться обратно в постель. Он больше не уснет. И даже если бы и смог, то снова увидел бы очередной сон. Он уже привык к происходящему. За этим сном всегда шел следующий, в котором он искал Томаса, бродя по полю боя. И этот сон не был простой фантазией. Он делал это и в реальной жизни.

Джонатан прочесывал поля после боя, осматривая каждое тело, всякий раз надеясь, что следующий перевернутый солдат не окажется Томасом. Он оттаскивал раненых в полевые госпиталя, спрашивая докторов и раненых, не встречался ли им высокий темноволосый мужчина, похожий на него. Когда все его усилия не увенчались успехом, он принялся обыскивать леса и дороги недалеко от места битвы, там, где всадник, выполняющий свою важную миссию, мог попасть в беду. И здесь он тоже находил мертвых и раненых, в канавах и среди деревьев, но Томаса среди них не было.

В этих местах таилась опасность, и это, как ни странно, давало ему надежду. Возможно, Томаса захватили в плен, чтобы потом потребовать за него выкуп. Он продолжил поиски, вторгаясь на самые опасные территории. Его предупредили не отставать от английских военных отрядов, чтобы не попасться в лапы французских перебежчиков или дезертиров. Его просили подождать. Но у него не было терпения ждать, когда его брат мог быть ранен и счет шел уже не на дни, а на минуты, которые могли стоить ему жизни.

Ему следовало прислушаться к доброжелателям. Если, отпустив Томаса, он совершил первую ошибку, то сейчас он мог совершить вторую. Одинокий человек, погруженный в свои размышления, мог стать легкой мишенью, и именно это с ним и произошло.

Джонатан отпил большой глоток бренди, вспоминая. Он вернулся на дорогу, где в последний раз видел Томаса, снова пошел по ней, осматривая каждый клочок земли, и, в конце концов, был ранен в плечо ржавой пулей, и его в лихорадочном бреду отправили в Англию.

Он не помнил своего путешествия домой и даже не понимал, что его везут обратно в Англию. Его люди рассказали, что он два дня подряд метался в бреду, говоря по-французски. Это был последний раз, когда он мог с таким же мастерством говорить на этом языке, как теперь писал на нем. И это был еще один его секрет. Но ему было слишком неловко об этом вспоминать.