– А Стив… Из него ушла жизнь, понимаешь?

– Да. Но почему, ведь он совсем еще не старый?

– Жизнь коренится в любви, это так. В любви, то есть в великодушии и действии. Но есть и другая любовь – смутный порыв, сам в себе находящий пищу. И только она прозревает таинственное сходство всех явлений, единой вспышкой озаряя непонятное. И он потерял эту любовь.

И еще не сознавая, что говорит, лишь смутно догадываясь о верности своего предположения, Джанет тихо спросила:

– Это случилось после того, как мы встретились с ним в Швейцарии?

– Умница.

– Так он любил Руфь?! – Назвать эту женщину бабушкой было, конечно же, невозможно.

– Да. И с ее смертью живая жизнь оставила его. Она, конечно, была фантастическая женщина, одаренная по-женски так, как бывает, может быть, раз в столетие.

– Откуда ты знаешь?

– Сейчас мы говорим не об этом. Мы говорим о тебе, правда? – Жаклин мягко положила свою крошечную руку на подтянутое к лицу колено падчерицы, но это прикосновение показалось Джанет прожигающим насквозь. – Ты бьешься в каменном колодце плоти, омраченная всеми темными страстями, – но этого не надо бояться. Милош дал тебе то, чего большинство добивается годами и чаще всего не получает вообще. А он сделал тебе царский подарок, и чем глубже яма, в которой ты находишься сейчас, тем яснее и светозарнее будет тот день, когда от нынешнего бунта страстей останется лишь завоеванная свобода и умиротворенный разум. – Жаклин внезапно спрыгнула с подоконника и метнулась в глубину комнаты. – Посмотри. – Она протянула Джанет зеркальце. – Видишь, в твоем лице борются два начала. Твои глаза ясны и невинны, несмотря ни на что, зато рот… Рот говорит о том, что ты еще не дошла до дна колодца. – Жаклин вдруг порывисто прижала к себе девушку. – Я очень люблю тебя, Джанет! Я знаю, каких мук стоила ты родителям! И потому прошу тебя: иди своим путем, каким бы черным он тебе ни казался. Не бойся ничего. Исполняй свои желания, помни: нереализованные желания ведут к бесплодию, к смерти… А теперь иди, Ферг уже давно мечтает попрыгать с тобой под дождем. – И Жаклин буквально вытолкала Джанет в детскую.

Последние три дня перед отъездом Джанет провела как в полусне. И ясность, и взрослость снова оказались мнимыми, окружающий мир опять доказал ей свою непостижимость. Пат, не дождавшись отъезда дочери, вылетела в экзотическую Украину, очарованная ее печальными, текучими, как вода, песнями, и поэтому Джанет прощалась только с Шерфордами. Ферг, выглядевший по росту четырехлеткой, а по разговорам – школьником не ниже третьего класса, сунул ей огромный пакет для Милоша, а Жаклин молча прикоснулась губами к ее виску. Стив повез ее в Филадельфию. И Джанет не выдержала:

– Папа, зачем приезжал Милош?

Стив, переживавший ее разрыв с Милошем почти так же мучительно, как они сами, посмотрел на нее грустными потемневшими глазами:

– Ему очень плохо, девочка. И вся штука заключается в том, что эту любовь ему не изжить. Никогда. К тому же… Он бесплоден. Стопроцентно и без всяких надежд. Мы ездили с ним в Институт репродукции.

Джанет кусала губы, прижимаясь лицом к стеклу, по которому уныло и монотонно катились дождевые капли. Как тогда, в их вторую женевскую встречу… О Милош, Милош… Неужели ему уготован такой же крестный путь, как и папе? И он будет по-настоящему жить только ею, как папа – Руфью?

Сама того не заметив, Джанет произнесла последнюю фразу вслух. Стив с тоской и упреком посмотрел на дочь.

– Папа, неужели ты любил ее так?

Но эта любовь и ее тайна было последним, что принадлежало только ему, Стивену Шерфорду, и потому он не мог отдать их никому.

– Увы, моя девочка, у Жаклин после той истории бывают странные состояния, и ее вымыслы нельзя принимать за правду. Вот так-то.

Машина уже сворачивала к аэропорту.

* * *

В Оксфорде все было на удивление по-прежнему, и Джанет, может быть, впервые обрадовалась этой застылости – островку незыблемости в океане как внешних, так и внутренних, душевных, бурь – и только сейчас оценила утверждение о том, что именно в старых университетах выковывается подлинно английский характер.

Единственным изменением была Клара, растолстевшая еще больше и украсившая себя во всех местах только начинавшим входить в моду пирсингом. И, как ни странно, серебряные колечки, цепочки и гвоздики весьма аппетитно и заманчиво смотрелись в пухлых складочках ее тела.

– Класс, да? – ничуть не стесняясь своей наготы, вертелась она перед зеркалом, поднимая за украшенные змейками соски свои необъятные груди. – Кстати, знаешь, по индийским канонам в пупок настоящей женщины должно входить ровно две унции масла, а я еще не дотягиваю четверть! – И она смеясь раздвинула углубление на животе, в котором тоже мерцало серебро. – Джанет все-таки невольно передернуло. – Я торчу здесь уже две недели, тоска зеленая. Если бы не скандал с этим, ну, как его?.. Такой длинный из Мертона, в каждой бочке затычка?

– Хаскем? – с тоскливой уверенностью уточнила Джанет, и кровь бросилась ей в лицо. Летом она много думала о нем, но вряд ли с оттенком эротичности: ее разум мог представить себе иного мужчину, не Милоша, берущего ее, но тело при этих мыслях оставалось равнодушно-безответным. Она думала скорее о глупом, на ее взгляд, поведении Хаскема при его несомненном уме и железной воле. Он занимал ее как парадокс – или как образчик типичного англичанина. И все же что-то в нем задевало ее нервы. А скандал, о котором говорит Клара, конечно, из-за женщины… – Но он настолько джентльмен, – протянула она, стараясь казаться равнодушной.

– Вот именно! Настоящий английский джентльмен! – фыркнула Клара, чистокровная шотландка. – Худосочный урод! А эта красотка наездница! – Она тут же малопристойно изобразила скачку на лошади. – Как она ползала за ним по всему городу, по всем кофейням, чуть не сапоги лизала!

– Да кто это? – спросила Джанет, впрочем, уже догадываясь об ответе.

– Да ваша обожаемая всеми Джиневра, вот кто! И чего она в нем нашла? Но это еще полбеды, а три дня назад, как раз перед твоим приездом, в Брюсе[23] он публично закатил ей пощечину, заявив, что она беременна вовсе не от него. Говорят, у него для таких дел, – Клара плотоядно ухмыльнулась и звонко шлепнула себя по огромному бархатистому, нежно-розовому заду, – в Лейхлейде нанята квартира…

– Какая гадость, – Джанет брезгливо скривила рот, искренне презирая грязь тайного разврата и не находя между ним и чувственностью, умноженной на мужскую силу, Милоша ничего общего.

– А ты не знаешь, кто он? – не унималась Клара, не переставая изгибаться в попытках рассмотреть себя со всех сторон.

– Би-си-эл, – механически ответила Джанет, неожиданно для себя разозлившись на трясущую телесами однокурсницу. – Да прекрати ты этот эксгибиционизм!

– Что, завидно? – ничуть не обиделась та, но все-таки натянула широкую мужскую рубашку. – Я знаю, что би-си-эл. Я спрашиваю про семью, ну и прочее?

– Я видела его всего три раза, и то в один день. Кажется, он хорошо ездит верхом и… разбирается в генеалогии.

– В жизни не поверю, что он аристократ, наверняка сынок каких-нибудь буржуа…

– Честно говоря, мне совершенно наплевать, кто он, – сама себе солгала Джанет. – Лучше дай-ка конспект по деликтовому праву,[24] за лето все выветрилось…


Джиневру за последующие три дня она так и не встретила, а зайти в Святую Хильду, где та училась, не решилась – зато Хаскем попался ей на глаза у входа в библиотеку Кодрингтон.

«Конечно, он таскается именно сюда, потому что сюда пускают только мужчин, выпендрежник несчастный!» – с прихлынувшей непонятной злостью подумала Джанет.

– Мое почтение, мисс Фоулбарт! – Хаскем сделал насмешливый жест, будто приподнимая несуществующую шляпу.

– Я Шерфорд, – отрезала та.

– Для меня вы – Фоулбарт. Кстати, наша встреча весьма удачна: я как раз хотел посмотреть на вас в деле. На лошади вы бесподобны.

– В каком еще деле? – краснея и ненавидя себя за этот румянец, как можно более дерзко огрызнулась Джанет.

– В юридическом, детка, в юридическом, не надо так волноваться. Все очень прозаично: первого октября мы устраиваем учебный процесс, и я предлагаю вам роль – жертва изнасилования. Не спешите отказываться, роль завидная, и поверьте, очень, очень! Многие девицы буквально ползают у меня в ногах, чтобы…

– Как Кноул?

– Джиневра – дешевая девочка и к тому, же не умна. Не понимаю, почему она так волнует вас? Итак, на мое предложение вы отвечаете…

– Да! – удивляясь себе, ответила Джанет и пошла прочь, не попрощавшись.


Но спустя два дня в кишащем неугомонными студентами коридоре Бодлейаны,[25] куда Джанет пришла после занятий, чтобы начать готовиться к своей странной роли, на плечо ей легла легкая, но властная рука.

– Ценю ваше рвение, мисс Фоулбарт, но вынужден огорчить вас: я пошутил. – Темная волна обиды и злости захлестнула Джанет. – Спокойно, девочка, – видя ее исказившееся лицо, улыбнулся Хаскем. – Мне важно было ваше согласие – в принципе. Вы оправдали мои надежды, и в благодарность я освобождаю вас от столь неприятной игры. Я дарю вам иную возможность проявить свои способности. Но сначала один вопрос: вы уже прослушали курс церковного права?

– Слушаю, – хмуро ответила Джанет, не поднимая головы и пытаясь заставить себя сбросить с плеча эту холодную холеную руку.

– Прекрасно. В таком случае, вам, вероятно, уже известен «Маллеус»?[26]

– Известен.

– Тогда прошу вас – слышите, прошу! – помочь нам. Мы разыгрываем грандиозную мистерию на эту тему.

– И вы хотите увидеть сожженной – меня?

– Отлично! Послушайте, Джанет, я буду откровенен. В вас есть некая порочность, есть тонкая физиология, судя по тому, как вы ездите на лошади, есть аристократизм. Лучшего и желать нельзя. Но предупреждаю, работать придется много. Мы привлекаем крупных ученых, профессора Сен-Сорлана из Сорбонны, старшекурсников, прессу. Я долго боролся за вашу кандидатуру, и вы не имеете права подвести меня. Так по рукам?