— Не все. К сожалению, некоторые с презрением относятся к местному населению, считая их невежественными цветными.

— Компания отчима готовила администраторов, которые знали несколько языков, законы страны, ее обычаи. Разве армейские офицеры не сдают экзамен по языку?

— Сдают, но это лишь первый шаг. Когда я сдал экзамен по персидскому, все думали, что я владею им в совершенстве, поскольку не сделал ни единой ошибки. Но в Персии я с трудом мог на нем объясняться, хотя жил там ребенком. — Йен взял лампу. — Пойду за твоим ружьем. Не хочешь еще раз осмотреть храм?

— Нет, хватит с меня приключений.

Дожидаясь мужа, Лора со стыдом вспомнила свою реакцию. Чего стоит один ее вопрос о размерах мужского члена! Конечно, его размеры сильно преувеличены, она же много раз видела статуи обнаженных мужчин и в Италии, и в Индии. Отчим считал, что она должна познакомиться с мужским телом на картинах великих мастеров, а не узнавать о нем из сомнительных источников. Наверное, она свихнулась, если смогла задать такой глупый вопрос.

— Будем докладывать властям о храме? — спросил вернувшийся Йен.

— Видимо, ты уже решил, иначе бы не спрашивал меня.

— Он веками хранил свою тайну, и мне жалко раскрывать ее, но ты первая обнаружила его, тебе и решать.

— Без жрецов и паломников он станет достоянием зевак. Если бог танца пожелает, то сам раскроет тайну, послав сюда кого-нибудь еще.

Идя к лошадям, она смущенно улыбалась, опять вспоминая свою реакцию, в которой не было ничего святого.


Чтобы жена оправилась от перенесенного шока, Йен не стал возвращаться к разговору о стрельбе. Однако на следующее утро после завтрака он сказал:

— Теперь самое время начать упражнения в стрельбе по мишени. — Встав из-за стола, Йен подал жене руку. — Полчаса ежедневных тренировок, и ты станешь метким стрелком.

— Признательна тебе за заботу, но я действительно не понимаю, зачем мне это.

— Я настаиваю ради твоей безопасности. В первый год моего пребывания в Индии отсутствие практики чуть не погубило меня. Как муж, я, разумеется, сделаю все возможное, чтобы защитить тебя, тем не менее в Индии нужно быть готовым самостоятельно защищать свою жизнь.

— Если ты, как муж, отвечаешь за мою безопасность, то я, как жена, отвечаю за твое здоровье. Обещаю научиться стрелять, если ты пообещаешь есть побольше.

— Я ем, сколько мне требуется. Почему я должен заставлять себя есть через силу?

— Потому что ты слишком худой, в чем только душа держится, — ответила Лора, проводя ладонью по его ребрам. — Одежда на тебе висит мешком, и твой вид не делает мне чести. Люди могут подумать, что либо я плохая хозяйка, либо наш брак не пошел тебе на пользу.

— Я сейчас в хорошей форме.

— Отсутствие аппетита еще один признак меланхолии. Когда у моего дедушки бывал очередной приступ, он переставал есть, что ухудшало состояние его души.

Подавив раздражение, Йен задумался над словами жены. Он действительно стал есть меньше, так как еда уже не доставляла ему удовольствия.

— По рукам, — сказал он. — Я стану больше есть, а ты научишься метко стрелять.

Лора тут же отломила кусок лепешки, завернула в нее рис, приправленный карри, и протянула мужу:

— Ешь, а потом мы найдем место для стрельбы.

— Недалеко от дороги есть поляна, а под ней обрыв, куда полетят шальные пули. — Йен неохотно откусил лепешку. — Можешь взять мое ружье или ружье отчима.

— Лучше отчима. Оно более привычно. Йен повел жену на выбранную им поляну, жуя по дороге лепешку, вкус которой напоминал ему солому.

— Неужели я так ужасно выгляжу?

— Для огородного пугала вполне сгодишься. Вынув из кармана лист бумаги. Йен закрепил его на ветке сухого дерева и отошел на двадцать шагов.

— Если попадешь с первой попытки, урок закончится.

Лора вытерла ладони о юбку, дрожащими руками взяла ружье и взвела курок. Выстрел громким эхом прокатился по лесу, вспугнув сотни птиц.

Ничего другого Йен и не ожидал, но сейчас главное, что Лора согласилась тренироваться.

— Заряди ружье, становись на исходную позицию, но пока не стреляй. Я хочу показать тебе несколько приемов. — Йен встал у нее за спиной, поддерживая ее руки. — Расслабься, ты слишком напряжена. Очень хорошо. Не спеши, прицелься. Ты стреляла с закрытыми глазами, теперь постарайся держать их открытыми. Видишь листок бумаги?

Лора кивнула, и ружье заходило ходуном.

— Не стреляй, пока не прицелишься, не дергай курок, нажимай очень медленно, тогда отдача будет менее ощутимой.

От выстрела ее тело дернулось, пуля снова прошла мимо цели. Не глядя на мужа, Лора перезарядила ружье, выстрелила. С тем же результатом. Следующая попытка оказалась не лучше.

— Наверное, это ружье слишком тяжелое, — сказал Йен, вытаскивая пистолет. — Возьми, он легче.

— Я никогда не притронусь к этой мерзкой штуке! — в ярости закричала она, бросая оружие на землю.

— В чем дело? — опешил Йен.

— Если бы ты видел мозги своего отца на стене, ты бы тоже возненавидел пистолеты.

— Господи!. Твой отец застрелился?

— Да, — побелев, тихо ответила Лора. — Именно я нашла его.

Шок в храме не шел ни в какое сравнение с теперешним ужасом. Сунув пистолет в кобуру. Йен прижал к себе жену, и та зарыдала.

— Как он мог такое сделать, черт побери? — возмутился Йен. — Зная, что рядом находится его ребенок? Как он мог?

Лора подняла голову и смущенно спросила:

— Ты сердишься на моего отца за то, что он застрелился?

— Да, черт возьми. — Не зная, чем помочь, он стал вытирать слезы, катившиеся по ее щекам. — То, что он сделал, какое горе причинил семье, непростительно, особенно потому, что он сделал это на глазах у ребенка. Если жизнь стала для него абсолютно невыносимой, пусть бы нашел другой способ покончить с собой.

— Можно подумать, ты знаешь, как лучше убить себя, — нахмурилась Лора.

— Знаю, поэтому и говорю. Непростительно, когда мужчина заставляет страдать тех, кого больше всего любит.

Лора долго молчала, потом наконец произнесла:

— Да, я тоже сердита на отца. Презираю его за то, что он сделал со мной и матерью. Но я не виновата. Не виновата!

— Конечно, не виновата. Господи, почему же ты не рассказала об этом раньше? Я бы никогда не заставил тебя стрелять.

— Я не рассказывала даже Кеннету, хотя, возможно, это сделала моя мать. — Лора закрыла глаза. — Несчастье произошло в субботу днем, перед самой Пасхой. Родители ссорились, мама бушевала… Потом я услышала в кабинете отца выстрел и побежала вниз узнать, что случилось. Я очень боялась открывать дверь, а когда решилась… я начала кричать и кричала, не останавливаясь, два дня.

— Поэтому твоя мать решила уехать из Санкт-Петербурга?

— С Санкт-Петербургом было связано много воспоминаний, а смена впечатлений отвлекла нас от воспоминаний о случившемся.

— Теперь, пока мы не ступим на борт английского судна, я ни на шаг не отойду от тебя, чтобы тебе не пришлось защищаться самой.

— Нет, урок не окончен. — Лора подняла с земли ружье.

— Ты уверена, что хочешь стрелять?

— Я должна попасть в эту проклятую мишень, даже если мне придется стрелять до самого вечера.

Хотя она снова промахнулась, зато глаза уже не закрыла и плавно нажимала на курок.

— Если бы я не любила его так сильно, то, наверное, так сильно и не ненавидела бы.

Лора выстрелила, попав в дерево всего в шести дюймах от мишени. Йен молча наблюдал за ней, время от времени давая советы. Сила воли, с которой жена заставила себя продолжать урок, многое сказала ему о ее характере.

Наконец одна пуля все же угодила прямо в центр мишени, лист с отверстием посередине упал на землю, и Лора повернула к мужу вспыхнувшее радостью лицо.

— Завтра буду стрелять из пистолета, — твердо сказала она.

— Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя решительный характер? — спросил Йен.

— Просто я русская.


Когда они вечером приехали в гостиницу, Лора, поужинав, сразу же отправилась спать. Несмотря на усталость, она заметила, что Йен, выполняя договоренность, съел больше обычного.

Уснула она моментально, однако ей снова приснился кошмар. Шестилетняя девочка Лара, напуганная дикой ссорой родителей, вдруг переносится на три года вперед, опять стоит перед дверью в кабинет, стараясь войти, но зная, что выбора нет. Она поворачивает медную ручку, дверь со скрипом открывается, перед ней за окровавленным столом в неуклюжей позе сидит отец. Затем сон принимает новый оборот. Ужас проходит, ее охватывает ярость, а отец, живой и невредимый, подходит к ней, опускается на колени, берет ее руки в свои. «Прости, Лариса», — шепчет он, и его лицо прекрасно. Она начинает плакать и тут же просыпается, не понимая, где находится. Руки Йена, надежные как сама земля, обнимают ее, Лора прижимается к нему и плачет у него на груди.

— Опять страшный русский сон? — тихо спрашивает он, и Лора рассказывает ему о сцене в отцовском кабинете, о том, чем этот сон отличался от прежнего.

— Целых пятнадцать лет подряд ты просыпалась в ужасе, — задумчиво произнес Йен. — Возможно, ты сменила гнев на милость и теперь будешь вспоминать об отце не только плохое, но и хорошее. — Он поглаживал ее по спине, стараясь снять напряжение.

— Последние два дня я только и делаю, что реву на твоем плече. Если я не возьму себя в руки, ты можешь сбежать от меня.

— Огородное пугало не может сбежать, — усмехнулся Йен. — Кроме того, мы созданы друг для друга, не забывай.

Хотя он сказал это шутливым тоном, Лора чувствовала его искренность и крепче прижалась к нему.

— Тебе удастся заснуть? — спросил он. — Думаю, да. Я сейчас будто сбросила тяжелый груз, который тащила много лет.

Однако Лора еще долго лежала без сна. Ярость и ненависть, терзавшие ее пятнадцать лет, наконец отступили, теперь она будет по-доброму вспоминать об отце, даже с любовью. Да, он поступил безнравственно, но Лора понимала своих родителей, ибо унаследовала от них способность приходить в дикую ярость. А ужасный пример отца показал всю опасность выхода подобной ярости.